– Заходите, заходите! – натужно пропела она хриплым голосом. – Для вас мы всегда открыты!

Нинин прилавок был уже убран, и ее самой тоже не было видно. Но прежде чем Волк начал поиски, она сама вышла из подсобки.

– О, товарищ лейтенант! Быстро вы прибыли по вызову!

– Разве был вызов? Скорей договоренность. Вот и зашел проводить…

– Правильно, – усмехнулась Нина. – Очень с вашей стороны любезно, что хотите девушку проводить по темноте.

В руках у нее была небольшая хозяйственная сумка. Едва они вышли из гастронома, она переложила сумку в левую руку, а правой взяла под руку Волка. Он тут же почувствовал, как она прижалась к нему бедром, и не стал отодвигаться. Между ними будто пробежал высоковольтный разряд, наэлектризовав кожу и одежду.

– Куда пойдем? – спросила Нина.

– Ко мне в гости, – ответил Волк. – Если вы не против.

– К хорошему человеку завсегда рады. Была бы против – не стала бы…

Нина не уточнила, чего бы она не стала делать, но по телу Волка пробежали мурашки. Кот, пират, черт и другие обитатели рисованного мира встрепенулись.

«Гля, бабу закадрил! Наконец-то!»

«Интересно, даст она ему?»

«Должна…»

«Да, раз домой согласилась…»

«Это еще ничего не значит, – возразила русалка. – Может, она просто в гости согласилась, без последствий».

«Заткнись, шалава, – грубо оборвала ее женщина с креста. – Хватит из себя целку корчить!»

Волк шел быстро, почти волоча женщину за собой. Приличия и условности исчезли с того момента, как отпал предлог «проводить по темноте». Впереди была простая и ясная цель – неприличная, горячая и влажная.

Он не помнил, поцеловал ли хотя бы Нину, как только закрылась за ними дверь его квартиры. Навалился медведем прямо в прихожей, не зажигая света принялся лихорадочно шарить по упругому телу.

– Невтерпеж? – хохотнула она. – Кровать-то хоть есть у тебя? Да-а, лейтенантик, давно ты женщины не видал!.. Ха-ха… Да подожди ты, из армии вернулся, что ли? Или из тюрьмы?

– Откуда ты знаешь про армию? Или тюрьму?

– Да уж плавали, знаем!

– Давай прямо здесь…

– Зачем? Мы же не в подъезде. Давай с чувством, с толком…

В борьбе они добрались до кровати, Нина сама сбросила глухо стукнувшие об пол туфли, стянула колготки и трусики, а в юбке и кофточке опрокинулась на скрипнувшие пружины. При этом не переставала смеяться грудным, страстным, возбуждающим смешком:

– Давай, кавалер, давай, хватит в брюках путаться!..

Вскоре, откинувшись на плоскую подушку, Нина довольно протянула:

– Ох, и горяч ты! И нетерплячий какой! Правда, что ли, один до сих пор? Повезло мне…

Волк молчал. Происшедшее напомнило ему то, что полгода назад происходило в квартире московских Кузьминок. Но… Сравнивать Нинку и Софью было просто невозможно.

– Давай разденемся, – попросила она.

Честно говоря, Волку этого не хотелось. В темноте, в одежде, наскоро утолить голод – этого вполне достаточно. Сейчас ему хотелось, чтобы Нинка ушла. Или просто исчезла.

– Ну, что же ты? Не тяни резину. У меня в сумке и водка припасена, и закуска. А ведь завтра в первую, еще поспать надо будет…

Он в два движения снял пушистую мохеровую кофточку, а Нина привычно принялась расстегивать пуговки рубашки. От нее пахло любительской колбасой.

– О, какие на тебе рисуночки…. И здесь, и здесь… А вот тут есть? Это за них тебя Расписным зовут?

– Где ты это слышала? – вскинулся Волк. Но ответа не получил.

Под Новый год Генрих получил письмо от Иоганна. В конверт была вложена поздравительная открытка с целующимися птичками и коротким текстом: «Поздравляю, скоро освобождаюсь, непременно приеду в гости, сыну привет, с ним тоже обязательно хочу встретиться…» Обычное теплое послание старого друга. Или откровенная угроза? Генриху было явно не по себе, руки у него дрожали.

Владимир позвонил в Москву, Александру Ивановичу.

– Да, политиков сейчас повально выпускают, просто пачками, – подтвердил тот. – Мода такая пошла: признавать их узниками совести, да еще извиняться… Но ты не бери в голову: мстить он вряд ли станет…

– Разве? Вы его упекли на пятнашку руками отца, потом моими руками чуть не отправили на тот свет, теперь он пишет, что обязательно с нами встретится, и вы говорите, что мстить он не станет? А что он хочет – подарки нам купить? Что за ерунда!

Александр Иванович помолчал.

– Хорошо, я доложу Вострецову. Не волнуйся.

На этом разговор закончился. Владимир опустил голову. Вострецов не поедет в Тиходонск охранять их семью. И сотрудников не пошлет. В лучшем случае направит телеграмму в местное Управление: «Прошу обеспечить безопасность Генриха Вольфа и Владимира Волкова от возможных преступных посягательств…» А чекисты переправят бумагу в милицию. А там выяснится, что Волков сам милиционер и способен полностью обеспечить безопасность отца и себя. Круг замкнется, и никто ничего не сделает. Только разойдется новая волна самых нелепых и диких слухов. Оставалось надеяться только на себя.

В разгар зимы к Владимиру неожиданно заявился Витька Розенблит – товарищ детских лет и сосед по гулкой загаженной коммуналке. Они несколько раз встречались в городе и говорили, что «надо бы пересечься», но, как часто бывает, на уровне разговоров все и оставалось.

Витька был все такой же толстый из-за неправильного обмена веществ, но за эти годы он успел окончить машиностроительный институт и сменил уже несколько конструкторских бюро и научно-исследовательских институтов. Держался он солидно, осанисто, носил всегда костюм с галстуком, папку из кожзаменителя и был похож на ответственного работника.

– Не мое все это, не мое, – жаловался он, босиком обходя квартиру и с интересом заглядывая во все углы. – Мне нужен масштаб, интерес…

Владимир молчал. Витька всегда был троечником и не любил работать.

– И матери тут скучно…

– Как у вас дома дела? – из вежливости спросил Волков. – Помню, Фаина Григорьевна с Караваевой насмерть ругалась…

– Да она повесилась, Надька-то, – буднично сказал Розенблит. – Напилась до чертиков и вздернулась. На поясе от халата, прямо в ванной. Мы ее комнату за собой закрепили. Да и вашу бывшую – тоже.

– Ничего себе! – удивился Владимир. – Твоя мамаша всегда мечтала в просторе жить, небось сейчас рада-радешенька! Три большие комнаты, огромные коридоры, кухня метров двадцать, да еще в центре…

– Что толку… Там сто лет ремонта не делали. И сейчас куда ни пишем – бесполезно. Сами ремонтируйте, – отвечают. А там потолки под четыре метра… – кисло сказал Розенблит.

– Так давай я тебе помогу, – оживился Владимир. – И сам, и бесплатной рабочей силой обеспечу, и материалы подсоблю. А вы меня в одну комнату пустите, по старой памяти. Вам зачем такая площадь? Витька махнул рукой:

– Нет. Мы уезжать собираемся.

–Куда?

– В Израиль, куда ж еще… Сейчас вроде разрешать стали. Ты ведь в органах, как там насчет этого?

– Не знаю. Могу поспрашивать.

– Узнай все. Что и как.

Владимир усмехнулся:

– Только в Израиле тоже квартиру надо будет ремонтировать.

– Не… Там новые дают.

– Но через пять лет, через восемь, она уже новой не будет. Придется ремонт делать.

– А… Это еще когда будет… А ты не собираешься отчаливать?

– Куда?

– На историческую родину. В Германию.

– Чего мне там делать?

– Чего, чего… Нормальная страна, красивые города, ровные дороги, полные прилавки. Вот чего!

– А ты сможешь жить в нормальной стране? Ты ведь к ненормальностям привык.

– Ничего, научусь!

– Вряд ли. Страна не вокруг нас. Она внутри, вот здесь… – Владимир постучал себя по груди. – А если ты здесь не привык ремонт делать, то и там засрешь квартиру и будешь жить в привычном сраче.

Он подумал, что Фаина Григорьевна и в Израиле наверняка будет ходить в рваных домашних тапочках, как ходит в них всю жизнь. Но вслух этого не сказал.