глубоко запускал. Так что придется повозиться…

– Как там Потапыч?

– Нормально! – Александр Иванович снова повеселел. – Он же после того, как тебя разрисовал, из Лефортова не выходил. Отработает в корпусе – и в медицинский изолятор: телевизор, спиртик, да и водочку я ему приносил. Домой мы его даже на выходные не отпускали. Не из недоверия – Потапыч кремень, еще той закалки, с Лаврентием Павловичем работал, сейчас таких людей нет. Просто конспирация есть конспирация. Ему вначале нравилось. Но вчера домой с радостью побежал: по старухе своей соскучился!

Александр Иванович рассмеялся, хотя, на взгляд Вольфа, ничего смешного в этой истории не было. Петрунов, видно, почувствовал его настроение. Он оборвал смех и вмиг стал серьезным.

– Ладно, Володя, спасибо за службу! Снимай зэковские шмотки, одежду тебе приготовили за счет конторы. В кармане пальто премия. Внизу машина, Медведев отвезет домой. Ты теперь живешь на Соколе, недалеко от метро.

– Квартиру дали?! – радостно вскинулся Вольф. Петрунов отвел взгляд в сторону:

– Нет, твои поменялись. Но дадут, обязательно дадут! И орден, попомнишь мое слово! Генерал Вострецов лично мне говорил: и квартиру, и орден… За это не могут не дать!

Он потряс в воздухе отчетом.

– Уже сегодня по всем добытым фактам начнут работать наши оперативники. И за пару дней они накопают столько На этого Сокольеки, что он наверняка заткнется. А знаешь, что это значит? Будет спасен благоприятный образ Советского Союза! Выигрыш на международной арене – вот что это значит! Награды посыпятся дождем! Может, и я наконец получу полковничью звездочку. Или, на худой конец, медаль.

Волк криво усмехнулся и встал.

– Не знаю, как вам, а мне всегда больше везло на свинцовые дожди… Ну ладно, я поехал!

Через несколько минут подполковник Петрунов вошел в кабинет к генералу Вострецову и положил перед ним отчет Вольфа.

– Товарищ генерал, операция «Старый друг» завершена успешно! – четко доложил он: Вострецов придавал значение мелочам. – Вольф представил очень подробный и конкретный материал!

Не предлагая сесть, генерал надел очки и углубился в чтение, подчеркивая что-то зелеными чернилами. Медленно тянулись минуты. Петрунов молча смотрел на генеральскую макушку, слабо заштрихованную редкими волосами. Наконец Вострецов перевернул последнюю страницу.

– Да, материал плотный, – не поднимая головы, сказал он. – Я отметил носителей конкретной информации и тех, кому может быть известно о таких носителях. Всего получилось одиннадцать объектов. К каждому надо направить одного-двух оперативников. Иногородними пусть займутся на местах – сегодня же пошлите телеграммы за моей подписью.

– Есть! – по-прежнему четко сказал подполковник.

– И подготовьте представление о поощрении майора Камушкина…

– За… За что? – четкость исчезла из голоса Петрунова.

– За успешное выполнение задания в ИТК-18, – барабаня пальцами по столу, сказал генерал. – И полученные положительные результаты.

– Но… Ведь Камушкин не получил положительных результатов. Положительные результаты получил Вольф. Они вот в этом отчете, написанном его рукой!

Это была чистая правда. И вместе с тем вопиющая дерзость. Потому что чистая правда, противоречащая мнению начальника и высказанная ему в глаза, считается грубым нарушением субординации и посягательством на основные принципы государственной службы.

Вострецов вскинул голову, но в последний миг сдержал начальственный рык. В конце концов, дело щепетильное настолько, что можно снизойти до разъяснения мотивов своего решения.

– Кто предложил его разукрасить – я или ты? Помнишь наш разговор: Вольф отработанный материал! С такой картинной галереей на теле он не может продолжать службу! А Камушкин – перспективный сотрудник, он сделал все что мог, ему просто не повезло! Вольфа мы тоже поощрим – дадим премию в два оклада, путевку в санаторий, выпишем лечебные!

– Извините, товарищ генерал, но в том самом разговоре вы обещали ему квартиру и орден…

Генерал побагровел. Это уже переходило всякие границы: какой-то жалкий подполковнишко не хочет вникать в высокую стратегию кадровой работы и не принимает во внимание доводы руководителя! Он даже не оценил того, что с ним разговаривают почти как с равным! Это уже не просто неблагодарность, это неприкрытое хамство! А ведь еще недавно он выделял этого толкового оперативника из , общей массы…

– Молчать! – Вострецов стукнул кулаком по столу. – Как вы смеете обсуждать мои решения!

Александр Иванович Петрунов стиснул челюсти. Он никогда не перечил начальству, в военизированной системе это не принято. Но когда сделан первый шаг, остальные даются легче.

– Извините, товарищ генерал! Но я причинил Вольфу слишком много вреда, чтобы добавлять еще! И я чувствую ответственность за его судьбу!

Вострецов вскочил:

– Да что ты знаешь о человеческих судьбах? Ты что, решил хоть одну?!

Петрунов помолчал. За долгие годы службы в идеологическом отделе он перепахал немало судеб. Но говорить сейчас об этом было нельзя. К тому же Вострецов имел в виду позитивное изменение человеческой судьбы.

– Я нет. Но судьбой Вольфа интересуется сам Грибачев… Недаром он дал ему свой прямой телефон…

Генерал так и остался стоять, только челюсть у него на мгновение отвисла. Это было не напоминание. Это была угроза. Причем не очень замаскированная. Может, потому, что реальные угрозы не нуждаются в маскировке. А по сравнению с Генеральным секретарем ЦК генерал Вострецов фигура стократ более мелкая, чем подполковник Петрунов в сравнении с самим генералом.

– Что ж… Действительно, это меняет дело. Впрочем, давай дождемся, что даст проверка отчета твоего подопечного. Может, за него надо не поощрять, а наказывать!

Александр Иванович понял, что ни третьей звезды, ни медали ему не видать как своих ушей. Больше того, при первой возможности Вострецов выгонит его со службы. А может, подставит так, что дело кончится чем-то похуже…

– Есть, товарищ генерал! – четко сказал подполковник. – Разрешите идти?

– Идите! – Вострецов снова нагнулся к бумагам, но когда подчиненный направился к двери, неприязненно посмотрел ему вслед.

Подполковник не ошибся. На его карьере был поставлен крест.

Машина мягко катила по заснеженным улицам. Вольф опустил стекло и жадно дышал морозным московским воздухом. Огромные неогороженные пространства, обилие разнообразно одетых людей, праздничная иллюминация, возможность идти куда хочешь и делать что вздумается пьянили и кружили голову. Раньше он воспринимал все это как должное. Теперь воля казалась роскошью, царским подарком.

Медведев довез Вольфа до самого подъезда.

– Четвертый этаж, шестнадцатая квартира, – сказал он и протянул руку. – Лаура дома, я звонил. Какие планы?

– Никаких. У меня же отпуск. Хочу пожить в домашнем тепле, расслабиться, погулять по воздуху, борща поесть, восстановить физическую форму. Мне же все это в диковинку, отвык… А там видно будет…

Лейтенант улыбнулся:

– Счастливо! С наступающим!

Вольф взбежал по лестнице. Сердце колотилось – может, отвыкло от физических нагрузок, а может, по другим причинам. У незнакомой, обитой дерматином двери он замешкался. Неловкость сковывала движения. Виновата в этом, наверное, была чужая одежда – новый жесткий ширпотреб со склада службы наружного наблюдения. Он расстегнул пальто, но неловкость не проходила.

Коротко тренькнул звонок. Звякнула задвижка глазка, щелкнул замок, дверь открылась. На пороге стояла Лаура в коротком халатике. Она была явно удивлена:

– Это ты?! Мне не сказали, что ты вернулся! Что на тебе за пальто?

Вольф молча рассматривал ее ноги. На гладкой коже топорщились редкие светлые волоски.

– Заходи, что стоишь как пень! Мог бы хоть раз позвонить или написать письмо…

– Это было исключено, – хрипло сказал Владимир. – По условиям командировки исключалось на сто процентов. Он обнял жену и привлек к себе.