Он помнил, как расправился с грабителями на пустыре, и был уверен, что это сделал именно он, а не кто-то другой. Он знал, что двое тяжело искалечены или убиты, но не испытывал страха или угрызений совести. И застреленные в кафе киллеры не вызывали сожаления – они сами избрали такой путь в жизни. Он почти вспомнил того, чье лицо было знакомо, они действительно учились вместе в закрытой школе: большое желтое здание за высоким, из стальных прутьев с острыми наконечниками, забором, никакой вывески, тихий московский район, который, наверное, сможет найти.

В памяти появилось много нового, но все имело характер калейдоскопных стеклышек. Чтобы сложить цельную картину, следовало набраться терпения, выбрать время и кропотливо вращать волшебную трубу, угадывая проявляющиеся закономерности. Но и осколки сами по себе, в отдельности, тоже были интересны. Мерно покачивающаяся спина слона далеко внизу, словно он смотрит с бреющего полета, раздвигаются шуршащие заросли сухого желтого камыша, приятно будоражащее волнение охоты, придающая уверенность тяжесть штуцера, ожидание прыжка гибкого полосатого тела...

Черный человек с выступающими надбровными дугами и ритуальными шрамами на щеках кривит толстые лиловые губы, обнажая острые треугольники зубов... Это прогрессивный общественный деятель, борец с колониализмом и большой друг Советского Союза, но почему он так мучительно долго считает деньги? Почему у него в руке кривой кинжал и что за сосиски он с таким упоением обгладывает? И черная девушка с точеной фигурой, исступленно дергающая тазом...

Тихий полумрак уютной комнаты, чуть слышная музыка, блестящая палочка, и вкрадчивый шепот доктора Брониславского: «Я расслаблен, я совершенно расслаблен и спокоен...» Он повторяет это за ним, хотя не совсем спокоен, его волнует шприц с тягучей желто-коричневой жидкостью. Это все Брониславский. Он знает, как сложить мозаику из обрывков воспоминаний, как уничтожить остатки корки, покрывающей часть мозговых полушарий.

Чебуречная Рубена была все еще закрыта. Что за глупости плел пацан?

Разве стал бы Рубен звать случайного знакомого на такое дело? Но почему у него закрыто с того дня?

Он зашел во двор, оглядевшись, скользнул к сараю с углем и дровами, толкнул хлипкую дверцу и проскочил в пахнущую пылью и паутиной темноту.

Странно, Рубен всегда вешал навесной замок, когда уходил. Значит, он внутри! – пришла неожиданная мысль, которая раньше никогда бы не появилась, но сейчас казалась вполне естественной и очевидной.

Он протиснулся мимо ларя с углем к маленькому лазу в кухню, и тот оказался открытым. Он пожалел, что выбросил «Макаров», а еще больше, что не взял другой – «ПСС», в карманах киллера наверняка имелись запасные магазины. Он чувствовал, что здесь, кроме него, кто-то есть, но этот «кто-то» не представляет опасности. На плите обычно лежали спички, сейчас они тоже оказались на месте, желтое пламя выхватило стол с пустой тарелкой, вилку и стакан. Здесь он ел шашлык с чебуреками и пил водку, с того дня ничего не изменилось. И вдруг он понял, что увидит сейчас в подсобке...

Осторожно наступая на поскрипывающие половицы, он сделал последние шаги. Спичка погасла, он зажег следующую. Все они были здесь, вся веселая компания, так бурно развлекавшаяся в тот вечер. Но сейчас они не веселились. Они были мертвы. Еще не удушливый, но вполне отчетливый душок был запахом тления.

Навалился грудью на стол Рубен, откинулся к стене Сурен, скорчился в углу третий, безымянный. Нет, не все. Четвертого мужчины нигде не видно... На полу, опрокинутая на спину, лежала рыжая девчонка с бесстыдно раздвинутыми ногами, с которых кто-то снял жалкие разношенные сапоги. Из того места, которым она зарабатывала на жизнь, торчал пестик от ступки, в которой Рубен толок чеснок. Сапоги валялись тут же, а посветив вокруг рыжей головы, он среди закопченных гильз нашел то, что искал, – две изжеванные «беломорины».

– Точно в «Тихпромбанк»? – нарочито громко переспросил Нырков. Ашот испуганно кивал.

– Так говорил, да. Хорошая работа, много денег... Нет, про деньги он не говорил, я сам подумал...

– И ты подтверждаешь?

Теперь кивал Самвел.

– Похвалился: дело плохо было, совсем плохо, теперь в банк устроился, дело хорошо будет...

Крамской, Симаков и Нырков переглянулись. О напряжении между «Тихпромбанком» и Тахиром знали все, подобная развязка не исключалась, правда, присутствующие здесь старшие офицеры милиции могли поспорить, что жертвой станет банкир. Но вышло наоборот... И неужели такая грубая работа? В первую же минуту выплывает юмашевский след...

К служебным автомобилям на улице добавилось не менее двадцати машин группировки. Можно было бы в очередной раз удивиться быстроте, с которой утекает информация, но на этот раз причина была в другом: подогнавший заправленный «мере» Гуссейнов обнаружил убийство и мигом поднял братву.

Из Степнянска вернулся Кондратьев и мрачной глыбой нависал над входом, ожидая, когда уедут первые лица. Прокурор области недолго задержался на месте, а Крамской все не выходил. Наконец ему надоело ждать.

– Передай начальству, – Кондратьев протянул дежурившему на входе сержанту визитную карточку. – Скажи, у меня есть важные сведения.

Первым прямоугольник с лазерной голограммой взял Савушкин, передал Симакову, а тот Крамскому.

– Кондратьев Александр Николаевич, заместитель генерального директора АО «Прогресс», – медленно прочел генерал и выразительно посмотрел на Ныркова.

– Пропустите, посмотрим, какие у него сведения...

Заместитель гендиректора ворвался как ураган, бегло осмотрел бойню, подошел к начальству, протянул фотографии.

– Неизвестные люди прислали. Сказали, что это наемный убийца, которого нанял «Тихпромбанк». Проверьте.

Он бухнул вслепую, наугад, чтобы по ответной реакции понять, что известно на самом деле. Но попал в точку.

– Ну-ка, посмотри! – Нырков протянул фотографии Ашоту.

– Он! Это он! – возбужденно выкрикнул тот, радуясь возможности оказаться полезным. – Вначале вот так ходил, как бродяга, а потом – вот так!

– Да, все точно, – подтвердил и Самвел.

Сидящий в среднем кабинете следователь прокуратуры ужаснулся столь грубому нарушению правил опознания, но делать замечание не рискнул.

– Подождите! – воскликнул Нырков. – Так этот парень убит!

– Нет, не убит, – приложив руки к груди, очень тихо и очень почтительно возразил Ашот. – Он застрелил этих, которые в масках, и убежал на улицу. Даже пальто вначале забыл, но потом вернулся...

– Да, убежал, – эхом повторил Самвел.

– Убежал, говорите? – распалился Нырков. – Тогда идите сюда!

Тахирова, Шипулина и Садыкова уже увезли, менее важных сложили у стены, чтобы закончить с ними позже. Несправедливость неравенства продолжала действовать и после смерти.

– А это кто? – Жук указал на труп второго киллера.

Ашот протер глаза, Самвел ущипнул себя за ухо, Крамской сравнивал фотографию с лицом убитого. Они были идентичны. Дырка в переносице составляла единственное отличие. Если карандашом нарисовать на снимке кружок между открытыми пока глазами, то совпадение будет полным.

– Что скажете? – торжествовал Нырков. – Никто никуда не убежал! Шипулин застрелил бандитов! А этот был с ними!

– Уберите посторонних, – скомандовал Крамской. И повернулся к Кондратьеву:

– Что вы всю улицу загромоздили? Убрать машины немедленно! И смотрите... У нас рейд по выявлению оружия и вообще... Чтоб никаких эксцессов!

Что такое «эксцесс», заместитель Тахирова не знал, но догадался. Еще более отчетливо он понял, какова отныне позиция руководства УВД. Если дать повод, группировка будет немедленно разгромлена. Тяжело ступая между плохо затертыми красными потеками, он направился к выходу. Смерть Тахира все изменила. И его вряд ли оставят во главе азербайджанского клана. Придется драться за власть!

– Если этот был с ними, то кто сидел в третьей кабинке? – спросил Крамской, и Нырков осекся. Действительно, один человек не может находиться сразу в двух местах. Значит... Это очень похожий человек или двойник.