Литмир - Электронная Библиотека

Он бы так и сделал, если бы не вспыхнул свет.

Полиция!

Фьямма засветил котом отцу Маррезе, в общем, надо было делать ноги. Он бросил ее там и сбежал, не успев сказать ни «пока», ни «увидимся» — ничего.

Позже, в баре, ему стало по-настоящему плохо. Он возненавидел мудака Фьямму, который все испортил. Вернувшись домой, он заперся в комнате и прокручивал в голове воспоминание о танце, как о драгоценности.

На следующий день, в школьном дворе, он решительно направился к Глории и спросил: «Хочешь, сходим куда-нибудь вместе?»

А она сперва посмотрела на него так, словно впервые видит, а потом расхохоталась.

— Ты спятил? Да я лучше схожу куда-нибудь с Алтари. — Это был священник, преподававший религию. — Тебе и с твоими дружками неплохо.

Он грубо хватил ее за руку («А зачем тогда ты хотела со мной потанцевать?»), но она вывернулась.

— Не смей ко мне прикасаться, понял?

Пьерини так и остался стоять, даже не дал ей пощечину.

Вот почему ему поперек горла был Морони, дружок сердечный девочки Я-знаю-лучше всех.

Но почему такой…

«Какой?»

…красивой девчонке (какая же она красивая! Она ему ночами снилась. Он представлял, как снимает с нее красное платьице, потом трусики и наконец видит ее голой. Он гладил бы ее всю, как куколку. Ему никогда бы не надоело смотреть на нее, изучать ее тело, потому что — он в этом уверен — она идеальна. У нее все идеальное. Груди такие маленькие и соски, которые видно под маечкой, и пупок, и легкий светлый пушок под мышками, и ноги длинные, и киска с тонкими золотистыми завитушками, мягкими, как кроличья шкурка… Ну хватит!) нравилось это ничтожество?

Пытаясь заставить себя не думать об этом, он сразу же чувствовал, что у него начинает сосать под ложечкой, что он испытывает острое желание расквасить Говнюку морду, чтобы она стала похожа на кусок дерьма, — то есть придать ей тот вид, который больше всего ему и подходит.

Этой потаскушке нравился вот такой, который молчит, когда его обзываешь, даже не жалуется, не просит пощады, не плачет, как остальные, стоит столбом, неподвижно, и смотрит на тебя так… как бездомный щенок, как Иисус из Назарета, таким противным, полным укора взглядом.

Он из тех, кто верит в величайшую чушь на свете, которую несут священники: если тебя ударят по одной щеке, подставь другую.

«Попробуй ударить меня по щеке, я тебе так двину, что нос внутрь провалится!»

Кровь ударяла ему в голову, когда он видел, как тот сидит тихонечко за партой и рисует какую-то хрень, пока в классе все орут и бесятся.

В общем, если бы Пьерини мог, он хотел бы стать кровожадным ублюдком только затем, чтобы преследовать Морони по горам, рекам и долинам, гнать его, как кролика, и смотреть, как он ползает в грязи, и бить его, переломать ему все кости и посмотреть, как он будет просить пощады и прощения, и убедиться, что он такой же, как все, а не какой-то чертов инопланетянин.

Однажды летом, в детстве, Пьерини нашел в огороде большую черепаху. Она спокойно ела морковь и латук, словно у себя дома. Он взял ее и понес в гараж, где был рабочий стол отца. Зажал ее в тиски. Терпеливо дождался, пока животное высунет голову и ноги и начнет шевелить ими, и ударил ее молотком, таким большим, тяжелым, которым разбивают кирпичи, прямо в центр панциря.

Чпок.

Словно пасхальное яйцо разбилось, только очень-очень крепкое. Между пластинками панциря образовалась длинная трещина. Оттуда показалась жидкая розоватая кашица. Но черепаха, кажется, этого даже не заметила, она продолжала двигать головой и лапами и не издавала ни звука.

Пьерини наклонился и попытался разглядеть хоть что-то в ее глазах. Но ничего не увидел. Ничего. Ни боли, ни удивления, ни ненависти.

Абсолютно ничего.

Два черных тупых шарика.

Он ударил ее еще, и еще, и еще, и еще, пока у него рука не заболела. Черепаха лежала среди осколков панциря, из которых текла кровь, но глаза ее остались прежними. Неподвижными, тупыми. Ничего не выражающими. Он вынул ее из тисков, и она поползла, оставляя за собой кровавый след, а он закричал.

В общем, Говнюк ужасно напоминал ему ту черепаху.

13

Грациано Билья проснулся около шести вечера, еще не вполне протрезвев после вчерашнего. Принял двойную порцию алказельтцера и решил, что проведет остаток дня дома. Предаваясь сладостному безделью.

Мать приготовила ему в гостиной чай с пирожками.

Грациано взял пульт от телевизора, но потом подумал, что он мог заняться и чем-нибудь получше, чем-нибудь, что ему теперь все время придется делать, потому что в деревенской жизни много пустого времени, которое надо чем-то заполнять, и нечего тупеть перед этим адским ящиком. Можно книжку почитать.

Библиотека в доме Билья была невелика.

Энциклопедия животных. Биография Муссолини Мака Смита. Одна книга Энцо Бьяджи. Три кулинарные книги. И «История греческой философии» Лучано Де Кресченцо.

Он выбрал Де Кресченцо.

Улегся на диван, прочитал пару страниц, а потом вдруг подумал, что Эрика до сих пор не позвонила.

Он взглянул на часы.

Странно.

Когда накануне утром он уезжал из Рима, Эрика в полудреме говорила ему, что позвонит, как только закончатся пробы.

А пробы начались в десять.

К этому часу они точно должны были завершиться.

Он позвонил ей на мобильный.

В данный момент абонент недоступен.

Да что такое? Он у нее всегда включен.

Он позвонил ей домой, но и там никто не ответил.

Да где же она?

Он попытался сосредоточиться на греческой философии.

14

Они были в пятидесяти метрах от школы.

Бросив велосипеды в кювет, все четверо стояли, пригнувшись, за лавровой изгородью.

Было холодно. Ветер усилился и сотрясал черные деревья. Пьетро закутался поплотнее в джинсовую куртку и подышал на руки, пытаясь согреть их.

— И как мы это сделаем? Кто пойдет вешать цепь? — спросил Ронка вполголоса.

— Можем посчитаться, — предложил Баччи.

— Никаких считалок! — Пьерини прикурил и повернулся в сторону Пьетро. — Зачем, по-вашему, мы притащили Говнюка?

«Говнюка, вот оно…»

— Верно. Говнюк должен повесить цепь. Настоящий Говнюк, полный говна и блевотины, трус, которому пора возвращаться к мамочке, — прокомментировал довольный Ронка.

Вот оно.

Вот она, святая истина.

Причина, по которой они взяли его с собой.

Весь этот спектакль они устроили только потому, что боятся пойти и повесить цепь на ворота.

В фильмах обычно плохие парни — выдающиеся личности. Они сражаются с героем, вызывают его на поединок и делают невообразимые вещи: взрывают мосты, похищают родственников у хороших людей, грабят банки. Сильвестр Сталлоне никогда не встречался с плохими парнями, которым нужно было бы устраивать такой спектакль, как этим трем засранцам.

От этого Пьетро полегчало.

Он им покажет.

— Давайте сюда цепь.

— Берегись Итало. Он же чокнутый. Еще пальнет. Наделает тебе в жопе дырок, и будет у тебя шесть дырок, через которые течет понос, — грубо заржал Ронка.

Пьетро его не слушал; он перепрыгнул через изгородь и направился к школе.

«Они боятся Итало. Делают вид, что крутые, а сами замок на ворота повесить не могут. А я не боюсь».

Он сосредоточился на том, что должен сделать.

Темный мрачный силуэт школы, казалось, покачивается в тумане. Улица Риги ночью пустела: на ней не было жилых домов. Только грязный садик, а в нем — ржавые качели и фонтан, заваленный мусором и окурками, да бар «Сегафредо» с надписями на террасе и фонарем, который мигал, отвратительно жужжа. И ни одной машины.

Единственную опасность представлял чокнутый Итало. Его домик стоял совсем рядом с воротами.

Пьетро остановился, прислонившись спиной к стене. Открыл замок. Теперь надо было только доползти до ворот, закрыть замок и возвращаться.

Он знал, что это ерунда, но сердце его было с этим не согласно, ему казалось, что в груди у него пыхтит паровоз.

18
{"b":"149637","o":1}