Перед глазами расстилалась пустошь с наполовину разворованной горой щебенки, несколькими фундаментными блоками и беспорядочно раскиданными кучами мусора. Через месяц все это скроет бурно растущий бурьян. За пустырем ржаво рыжел забор грузового порта, за ним торчали портальные и башенные краны, виднелись краешки стоящих под загрузкой барж. Заезд в порт осуществлялся с другой улицы, здесь транспорт почти не ходил, и гул мотора сразу вызвал у Лешего настороженность.
Мимо медленно, раскачиваясь на ухабах мостовой, как кораблик на волнах, прокатилась серая «Волга». За рулем Леший рассмотрел силуэт куратора, прикинув осадку машины, он понял, что больше в ней никого нет. И следом вроде бы никто не ехал, хотя это ни о чем не говорило: если Лис решил его сдать, то менты подберутся незаметно, так и не поймешь – откуда выскочили. Да он и сам прекрасно справится...
Подождав, пока «Волга» достигнет пустыря. Леший вылез из своего убежища и двинулся следом. Несколько раз он оглянулся, но ничего подозрительного не заметил.
– Чего головой вертишь? – насмешливо встретил его выглядывавший из машины Лис. – Или ждешь кого?
Леший безошибочно понял, что тот ничего не знает. Конечно, Лис ушлый опер и умеет блефовать, как никто, но за долгие годы совместной работы агент и куратор входят в столь тесный психологический контакт, что чувствуют не только настроение, но и биоволны друг друга. Сейчас от Лиса исходила обычная волна расположенности и спокойной уверенности, а от Лешего – поток сомнений, растерянности и страха.
– Думаешь, за тобой следят? – на этот раз в вопросе не было насмешки.
– Садись в машину...
Леший рассказал все за пятнадцать минут. От того момента, как Печенков вошел в камеру, и до того, как он сам, слыша за спиной женские крики, вышел из проходного двора. Лис слушал молча, не перебивая и не задавая вопросов. Взгляд его, как всегда, ничего не выражал.
Когда Леший закончил, он вдруг ощутил, что повис над пропастью. Лис был очень надежным партнером, он никогда не подводил и всегда вытаскивал из любых передряг. Но это было связано с заданиями, которые опер давал своему агенту. А убивать этих двоих Лис ему не поручал. И ни один мент не обязан покрывать двойного убийцу...
Возникла томительная пауза. Они молча смотрели друг на друга, и каждый знал, о чем думает другой. По идиотским ведомственным инструкциям, Лис обязан был воспитывать агента в духе соблюдения ранее социалистической, а теперь неизвестно какой законности, удерживать его от совершения преступлений, больше того, использовать для разложения уголовно-преступной среды и перевоспитания ее членов.
Иными словами, активный член воровской общины в ранге жулика Клоп должен был не только уклоняться от всех предлагаемых ему сотоварищами «дел», но и активно пропагандировать честный трудовой образ жизни. Например, Север посылает его с Силком на верную кражу по хорошей наводке, а он в ужасе вытаращивает глаза, отмахивается руками и говорит примерно следующее:
– Что вы, братья, разве можно воровать? Это нехорошо, не по-христиански... Да и не по закону, опять же! Давайте лучше сдадим общак государству, а сами устроимся грузчиками в речной порт и заживем честной трудовой жизнью!
Совершенно очевидно, что после такой репризы его бы в лучшем случае посчитали за бельмондо, а в худшем – поставили на ножи, как ссучившегося. Ясно также, что ни в том, ни в другом случае агент не добыл бы ни одного грамма интересующей уголовный розыск информации, да и вообще не принес бы никакой пользы. Оперативники отчаянно матерились в адрес авторов дурацких приказов, в запале называя их нехорошими словами и выражая сомнение в их профессиональной и умственной полноценности. И глубоко ошибались.
Те, кто составлял такие инструкции, и те, кто их утверждал, вовсе не были настолько дремучими идиотами, чтобы всего этого не понимать. Они, как правило (хотя это правило, как и все другие, знает немало исключений), прошли все ступени оперативной работы и прекрасно знали: чтобы успешно «освещать» уголовную среду, агент должен вращаться в ней. Проводить время с босяками, дружить с ними, пить водку и курить анашу, участвовать в преступлениях... Но одно дело – все это знать, а совсем другое – санкционировать совершение преступлений в интересах оперативной работы! Тут нужна немалая смелость: а вдруг депутатская комиссия по законности заглянет в этот приказ, или куратор из правительства, или прокурор, или журналисты пронюхают да понесут по всему свету...
Ведь депутаты, члены правительства, прокуроры да журналисты далеки от реалий оперативной работы, они-то как раз и не знают, что провалить воровскую шайку способен именно вор, а не передовик производства, отличный семьянин и хороший спортсмен, на которых долгие десятилетия ориентировалась отечественная идеология. Да и знать этого не хотят, считают ниже своего достоинства вникать в «подлое ремесло». А вот спросить могут!
– Вы что, товарищи дорогие, с ума сошли? Вы же официально разрешаете преступления совершать! Разве вас для того на должности назначали?! Нет, вас назначали с преступностью бороться, профилактировать ее во всех проявлениях! А раз вы наоборот поступаете, то надо вас с должностей гнать поганой метлой!
И погонят, ничего хитрого в этом нет, вон сколько нагнали за последние годы, начисто отучив свое мнение отстаивать, интересы дела защищать или объяснять вышестоящим истинное положение дел. Вышестоящие-то этого не любят, они считают, что и так все распрекрасно знают, им надо, чтоб под козырек – и "Есть! ".
Потому и пишут лукавые, далекие от жизни инструкции, чтобы приличия соблюсти да должности сохранить. А отдуваться кто будет? Ясное дело – опер. Он в случае чего и крайним окажется. Потому что это он нарушает, посылая своего человека на задание и зная, что тому тоже придется замараться... Правда, когда агент влипает на мелких делах, оперу это обычно сходит с рук: непосредственное начальство закрывает глаза на неизбежное прегрешение... Если, конечно, опер с начальством дружит. А то ведь может и не закрыть. Это тоже очень удобно: когда без нарушений работать нельзя, тот, кто работает, всегда виноват, всегда «на крючке»...
У Лиса пока и с Нырковым, и с другими начальниками отношения вроде неплохие, хотя кое-кто в управлении с удовольствием вспомнит при случае его «темное» прошлое. А случай – вот он! Не какаято кражонка, не полудохлый уличный грабеж, а два трупа сразу! Тут так навалятся, будто это не Леший сделал, а он. Лис, собственноручно обоих завалил!
Только Лис потому и Лис, что хитрости и предусмотрительности у него на троих хватит. Леший его «карманный» агент, он в официальной картотеке не состоит – это раз! По Печенкову Лис оперативную разработку не вел и в камеру к нему никого не подсаживал – это два! Документы, которые это «два» подтвердят, он изготовит – это три! А из всей этой истории надо еще пользу выжать – это четыре!
– Слушай, Петруччо, как думаешь, если сейчас Печенкову трупы его дружков показать, он расколется?
У Лешего даже челюсть отвисла. Он ожидал любого вопроса, но не этого.
– Небось лопнет, – после некоторой паузы ответил агент. – Очко у него не железное.
– Ладно... Тогда слушай меня и запоминай...
Инструктаж занял не больше десяти минут. Закончив его. Лис протянул Лешему несколько крупных купюр.
– Домой не ходи. К своим тоже пока не суйся. Есть где пересидеть?
– С бабками найду место, – агент сунул деньги в карман.
– Давай! – Лис бросил взгляд на часы. В нем включился мощный мотор, мозг прокладывал маршрут к намеченной цели. Он уже был далеко от пустыря у речного порта и от Лешего.
– Подвезти тебя куда-нибудь? – из вежливости спросил опер. Курирующий офицер должен заботиться о своем агенте.
– Нет. Сам доберусь.
Леший открыл дверь.
– Так спокойней.
– Тогда звони мне дважды в день. Утром и вечером.
Дверца захлопнулась, может быть, с большей силой, чем следовало. Взревел форсированный движок – цилиндры растачивали в гараже у Лакировщика. «Волга» развернулась и мощно поперла вверх по крутому склону.
