– Руки, – попросил он.

Я положила свои ладони на его. Он прочистил горло.

– Ох, нет, Рики, только не надо читать мне лекцию!

Это он пропустил мимо ушей и высказал то, что собирался:

– Слушай, дорогая, я знаю, ты на два года старше меня, но во многих отношениях я всегда воспринимал тебя как младшую сестру, чувствовал, что должен за тобой присматривать. – Тон у него вполне серьезный.

– Да ладно тебе, Рики. – Я попыталась вырвать у него руку.

Он пожал плечами, полез в карман пиджака за очередной сигарильей, раскурил ее и затянулся.

– Ладно, сестрица, я постараюсь покороче, но все-таки скажу, а ты послушай. Я должен тебе это сказать, чтобы совесть была чиста. На случай, если с тобой что-то случится. Ради себя говорю, не ради тебя. Ты как?

– Валяй, – тихо согласилась я.

– Ладно, длинную речь изложу в сжатой форме. Суть сводится к тому, что нет никакого смысла рисковать жизнью и карьерой ради отца. Плевать ему было на нас. Ни единого письма, ни гроша не прислал за все эти годы. Эгоист, ублюдок. Жаль мне, конечно, что его нет, но больше я ничего к нему не испытываю. Мы ему ничем не обязаны. И более того, в тот вечер он, вероятно, был пьян. Опять-таки жаль, что так получилось, но к нам эта история не имеет ни малейшего отношения.

Рики мрачно улыбнулся, глубоко затянувшись сигаретой.

Я понимала его точку зрения, но не разделяла:

– А к кому же тогда имеет?

– Не в том суть.

– А в чем, Рики?

– Суть в том, что взрослые так дела не делают, – пояснил он.

– А как они делают? – Я начала злиться. Иногда мне бывало трудно выносить его снисходительный тон.

– Не так. Так люди поступают в комиксах и телевизионных постановках. Это нелепо, ретроградно, театрально.

– Я поступаю театрально?

– Да. Изображаешь. Играешь. Посмотри на себя. У тебя многообещающая карьера, квартира, за которую не надо платить бешеные деньги, светит повышение по службе. И ты все это хочешь пустить по ветру? Чего ради?

– Ничего я не хочу пустить по ветру. Беру недельный отпуск, распланировала все зара…

– Что распланировала? Они в ГУР, по-твоему, тупые? Если, добравшись туда, не переметнешься на сторону американцев, если сумеешь вернуться, следующие десять лет проведешь в тюрьме, будешь перевоспитываться на плантации.

– Я тебе уже говорила. Не перебегу. Вернусь, у меня разработан подробный план.

– На хрен твой план! ГУР, МВД всегда на шаг впереди. Мне понадобился целый день, чтобы избавиться от «хвоста» в Нью-Йорке.

– Но избавился же.

– Избавился, у меня опыт имеется. Но у тебя-то – нет.

– Я в полиции служу. Понимаю, когда за мной следят.

– Ну, будем надеяться, – пробормотал Рики, глянул на звезды и покачал головой.

Последовала очередная пауза. Проститутки обоих полов, jiniteros и jiniteras, начинали возвращаться на улицу. Парень-попрошайка занял свое место на парапете. Пианист в отеле играл «Лунную сонату».

– Что обо всем этом думает Гектор? – осведомился Рики.

– Не говорила ему. Не доверяю. Почему ты вдруг о нем вспомнил?

– Ты с ним трахаешься, да? – спросил он.

– Матерь Божья, да с чего ты взял?

– Ну, он же повысил тебя до детектива. И потом ты постоянно о нем говоришь.

– Не трахаюсь. А повысили меня за успехи по службе, Рики.

Он заказал еще ром и кока-колу. Глянул на часы. По-видимому, встреча со мной была не единственной среди намеченных на вечер. Занятой человек! Я мягко улыбнулась:

– Слушай, Рики, я понимаю, ты сильно рисковал и выбираясь с Манхэттена, и по дороге в Колорадо, но я сама способна позаботиться о себе.

Брат медленно кивнул и откинулся на спинку стула. Плечи поникли, как будто из него уходила жизнь, как будто он только что узнал, что у меня неизлечимая форма рака. Начал было говорить что-то и оборвал себя.

– Ты никогда с Кубы не выезжала, – произнес он наконец.

– Не выезжала, но говорю по-английски не хуже тебя. Кроме того, я чертовски способный детектив.

Рики уже открыл рот для ответа, но в этот момент его потянул за рукав мальчик-попрошайка – не побоялся искушать судьбу.

– Твоя очередь, – сказала я брату.

Рики достал из кармана несколько песо. Мальчик взял, поблагодарил наклоном головы и отдал их одной из проституток, которая вполне могла быть его матерью.

Брат взглянул на меня и улыбнулся как узнику, выходящему на свободу.

– Ну и черт с тобой! Это твой выбор. Хочешь ехать, поезжай.

– Спасибо за разрешение. И давай с этим покончим. Ты знаешь: если уж я решила, от своего не отступлюсь.

– Нравится мне твоя рабочая одежда.

– Заткнись! Не хотела показывать, что работаю в полиции.

– Кто бы мог подумать!

На улице к этому времени было полно народу. Проститутки подпирали фонарные столбы, сутенеры играли в кости, прислонившись к стенам домов, уводивших в переулки. Среди них – один мой знакомый из Комитета защиты революции. Рики докурил сигарилью.

– Мне кажется, этим должен заниматься я. Единственный сын, – нехотя произнес он.

Я постаралась скрыть удивление:

– Ну, ты уже достаточно сделал.

– Это должен делать сын. Это моя обязанность. Перед мамой. Перед тобой.

– Нет. – Я придвинула к нему стул, обняла за плечи и поцеловала в щеку.

Он поморщился и отвернулся от меня.

– Этим должен заниматься я, – настаивал он. – Там я все время думал об этом. Тогда мне казалось, что я ничего делать не стану.

– Ты же сделал, что я тебя просила.

– Сделал. И считаю, так будет несправедливо. Просто убийство.

– Может, никому и не придется умирать, – сказала я, впрочем, не особенно уверенно.

Со стороны гавани приближалась туристическая группа, состоявшая из пожилых канадцев. Проходя чинно гуськом через патио в «Амбос Мундос», они не купили ни выпивки, ни сувениров. Пианист начал играть импровизацию на тему песни Селин Дион из фильма «Титаник», возможно желая задержать их перед входом в отель. А возможно, это казалось ему остроумной шуткой.

Рики вежливо высвободился из моих объятий.

– И как ты намерена получить визу? – поинтересовался он.

– Скажу Гектору, что у меня собеседование на степень магистра в Мехико, в Национальном университете Мексики. Чем я хуже других?

– Бог ты мой, когда ж ты стала все это планировать?

– На третий день после похорон отца.

Рики рассмеялся и взял меня за руку:

– Ну молодец, Меркадо! Я уже говорил: для службы в полиции ты слишком хороша. Тебе нужно поприще для самореализации. Когда последнее стихотворение написала?

– Смеешься? В тринадцать лет.

Он весело улыбнулся.

– У тебя был талант. Дома полно книг. Надо бы тебе снова заняться поэзией, – посоветовал Рики.

– Чтобы писать стихи, нужно кого-нибудь полюбить, – отмахнулась я.

– Неправда. Отец считал, у тебя талант.

Очевидно, Рики опять решил вывести меня из себя!

– Хочешь, прочитаю стишок?

– Конечно.

Генрих Гейне, между прочим, – пояснила я.

Рики совсем развеселился. Потом бросил осторожный взгляд на часы, зевнул и сообщил:

– Ну, мне, пожалуй, пора…

Он встал и положил на стол двадцатидолларовую купюру. Я запротестовала:

– Сегодня за счет полиции.

– Слушай, давай поедем вместе! Поедем, не пожалеешь, – сказал он.

– Куда? – испугалась я, представив себе Содом и Гоморру в каком-нибудь пропахшем потом подвале, полном мальчиков не толще рельса и армейских полковников с пышными усами.

– К маме в гости. Я провез американский шоколад из Майами. Поехали, она будет рада.

– К маме? – в ужасе переспросила я.

– Не так уж у нее плохо, – откликнулся он.

Но там, разумеется, было очень плохо.

У мамы в квартире с потолка текла вода. Над божками вуду были расставлены ведра. Пахло ладаном и засорившимся туалетом.