Ритуал начался через час после захода солнца. Идеальная окружность в девять футов[1] была подготовлена заранее – ее очистили от молодой поросли и посыпали «священной» землей, взятой из могилы младенца.

Облака – таинственные и мрачные – словно исполняли танец на фоне луны.

По кругу стояли тринадцать человек, облаченных в черные плащи с капюшонами. Вдруг за ними, в лесу, закричала сова… Что можно было услышать в ее крике – жалость или сочувствие? Вслед за этим прозвучал колокол, потом все смолкло. Лишь в молодой весенней листве был слышен слабый шелест ветра.

В левой части круга была яма. Там разгорался огонь. Скоро, очень скоро, здесь будет суждено взметнуться пламени! Что его вызовет: тот самый ветер или иные силы?

Шабаш[2] – на этот раз Рудмас – происходил накануне первого майского дня. В эту весеннюю ночь будет празднество и, конечно, жертвоприношение во имя плодородия женского начала и мужской силы.

В круг вступили две женщины, облаченные в красные плащи. Их очень бледные лица, на которых выделялись ярко-малиновые губы, не были скрыты капюшонами. Эти жрицы предстоящего действа напоминали уже насытившихся вампиров.

Одна из женщин – ей накануне в деталях объяснили все особенности ритуала – сбросила плащ и предстала обнаженной перед другими его участниками в свете десяти черных свечей. Через минуту она легла на доску, отполированную до зеркального блеска. Она будет алтарем живой плоти, девственницей, которой всем предстоит поклоняться. То, что в жизни ремеслом этой женщины была продажная любовь, ровным счетом никого не беспокоило. И как было не залюбоваться ее густыми кудрями и широкими бедрами!

Верховный жрец, надев маску Мендеса[3], запел на вульгарной латыни. Очень скоро, замолчав, он простер руки вверх, и тут же зазвонил колокол, знаменующий то, что воздух вокруг очистился.

Из ямы, где уже видны были языки пламени и высоко взлетали искры, доносился запах паленого. По стволам окаймлявших круг деревьев двигались страшные тени.

Из укромного места в кустах за всем этим наблюдала маленькая девочка. Глаза ее были широко открыты и светились любопытством.

Девочка стала искать взглядом своего отца. Она спряталась в его машине и сейчас представляла, как разыграет папу. Когда он вел автомобиль через лес, темнота ее совсем не испугала. Девочка ничего не боялась и даже смеялась про себя. Какая интересная игра!

Сначала она ждала удобного момента, чтобы выпрыгнуть из машины и подбежать к отцу. Но… он надел длинный черный плащ, как и все остальные, и теперь девочка не могла точно сказать, кто из них ее папа. Потом ее одновременно ошеломила и удивила обнаженная женщина… То, чем занимались здесь взрослые, игрой уже не казалось.

Маленькое сердечко часто-часто забилось, когда мужчина в маске козла снова начал петь что-то непонятное.

– Мы взываем к Амону[4], богу жизни и всего сущего. Взываем и к Пану[5], провозвестнику страсти.

После того как он произносил каждое имя, все остальные повторяли его. Перечень был долгим.

Потом все стоящие на поляне раскачивались из стороны в сторону, издавая низкий гул, пока верховный жрец пил из серебряной чаши. Допив, он постановил чашу на алтарь – на грудь лежащей на доске женщины – и взял в руки нож. Указав на юг, восток, север и запад, жрец воззвал к четырем князьям тьмы.

– Аве, сатана! – подхватили люди в черных плащах.

Девочка, стоявшая в кустах, затряслась от страха.

– Я взываю к тебе, повелитель, князь тьмы, король ночи, разверзни врата ада и услышь нас! – Теперь жрец уже не молился, а выкрикивал слова как приказ. В его руках был пергамент, и блики пламени просвечивали сквозь него, словно кровь. – Мы просим плодородия нашей чаше, просим изобилия! Уничтожь наших врагов, пошли немощь и боль тем, кто хочет помешать нам. Мы, преданные тебе, уповаем на благополучие в своих делах и наслаждения. – Он положил руку на грудь женщине, символизирующей алтарь. – Мы берем то, что хотим, во имя твое, повелитель мук. Во имя твое мы говорим: «Смерть слабым! Благополучие сильным!» Наши жезлы твердеют, наша кровь кипит. Пусть наши подруги сгорят в огне страсти. Пусть они получат нас без остатка.

Голос мужчины по мере того, как он продолжал взывать к силам ада, звучал все громче. Он наколол пергамент на конец ножа и держал его над свечой до тех пор, пока от старой бумаги ничего не осталось – лишь дым. Двенадцать фигур, окружавшие своего верховного жреца, мерно раскачивались.

Он положил женщине руку на холм Венеры, и опытная жрица любви застонала, начала двигаться…

В эту минуту двое в плащах втолкнули в круг черного козленка. Видимо, он был скрыт под складками их одеяний. Животное дрожало от ужаса. Люди продолжали петь, но теперь это было больше похоже на крик. Кто-то занес над козленком атамас – обрядовый нож. Остро наточенное лезвие мерцало в свете луны, от которой отступили облака.

Когда девочка, сжавшаяся от страха в комочек, увидела, как это лезвие вонзилось в шею козленка, она инстинктивно попыталась закричать, но тут же подавилась криком. Она хотела бежать отсюда, но не могла пошевелиться. Малышка закрыла лицо руками, судорожно всхлипывая.

Когда она осмелилась снова посмотреть на то, что происходит в этом страшном круге, там текла кровь. Ее собирали в ту самую серебряную чашу. Голоса мужчин слились в сознании девочки в рычание. Она, оцепенев, смотрела, как люди в черных плащах бросили обезглавленного козленка в огонь.

Теперь запах паленого мяса пропитал весь воздух вокруг…

Мужчина в маске козла захохотал и сорвал с себя плащ. Он остался голым – тело у верховного жреца было очень белое и блестело от пота, хотя ночь казалась прохладной. На его груди висел серебряный амулет, весь покрытый какими-то символами. Жрец раздвинул ноги той, что была сегодня алтарем на этой сатанинской службе, и сильным движением вошел в нее. Другой мужчина издал пронзительный вопль и бросил на землю вторую женщину… Все остальные сорвали с себя плащи и стали танцевать вокруг ямы, откуда доносился смрад горелой шерсти и мяса.

Потом девочка увидела отца, своего собственного папу, погрузившего кисти в чашу. Он бесновался вместе с остальными, и по его пальцам стекала кровь…

Клер Кимболл проснулась от того, что кричала.

Затаив дыхание, покрытая холодным потом, она съежилась под простыней. Трясущейся рукой нащупала кнопку на лампе около кровати. Ее света показалось недостаточно, и Клер встала, чтобы включить все остальные светильники. Маленький альков залил яркий свет. Молодая женщина достала из сумки, лежавшей около кровати, пачку сигарет, вытащила одну и щелкнула зажигалкой. Руки ее по-прежнему дрожали.

Клер села на край кровати и жадно затянулась.

Почему этот сон снова вернулся?

Ее психоаналитик сказал бы, что это ожидаемая реакция на то, что мать Клер недавно вышла замуж – подсознательно можно было почувствовать предательство по отношению к отцу.

Но это чушь…

Молодая женщина выпустила к потолку струю дыма.

Ее мать прожила вдовой больше двенадцати лет. Конечно, любая здравомыслящая и любящая дочь пожелала бы ей снова обрести семейное счастье. Любящей дочерью Клер назвать точно нельзя. Относительно здравомыслия молодая женщина была не столь уверена.