– Ну понятно же, что его одного. Я двоих назвал, чтоб ты понял, о ком речь.

– Но я-то не понял.

– Ну и ладно. Увидишь.

Курант прошел в комнату, положил вещи на стол и завалился на кровать:

– А сейчас он где?

– В том крыле, – он указал на стену за спиной, – у девушки своей, наверно. Да не волнуйся ты так! – махнул рукой Альфред, видя, что другу такой расклад не очень нравится. – Нормальный парень. Сживемся.

Курант сходил в кухонную и принес оттуда два чая. Они ели большой кусок пирога, испеченный кем-то на этаже и отданный Куранту за красивые глаза. Пирог был с мясом и капустой. Вкусный, но не как дома. Альфред не смог больше молчать:

– Слушай, надо поговорить серьезно, потому что проблема повисла, и решения все нет и нет, и чем дольше все это висит, тем страшнее становится, – он волновался, говорил быстро, боясь забыть давно подготовленную и много раз обдуманную фразу, сбиться и испортить момент.

– Ты о чем? – удивился.

– Из дома три месяца нет писем.

– Ооо... ты об этом, – и Курант опустил голову, уставился в кружку с чаем.

– Да, об этом! – воскликнул Альф. – Сколько уже можно ждать?! Месяц не пишут – объяснимо. Два – ну мало ли что, может, затерялась почта. Но три месяца – это уже слишком! Это не имеет никаких оправданий.

– Ну и что ты предложить хочешь? – развел руками Курант. – Нам все равно конца года ждать надо, только потом поехать сможем! – он тоже вмиг завелся от темы, которая беспокоила его не меньше, чем друга.

– Не хочу я ничего ждать, – отмахнулся Альф. – У меня уже и так все нервы вымотаны. Я думаю обо всем этом в разы больше, чем ты себе представляешь.

– Ну, знаешь, – оскорбился Курант, – я же не совсем бесчувственный...

– Мне сон приснился, – перебил его Альфред. – Деревушка, как наша. И дом стоит... только не как наши, а как-то с краю... через дорогу от всей деревни. И дом заброшен. Не давно, но все же видно, что несколько месяцев там уже нет никого. Страшно стало мне... Курант, я домой сбегу.

Он редко обращался к другу по имени. Только для придания словам крайней важности. Услышав свое имя из уст Альфреда, Курант дрогнул. Стало ясно, что Альф, как решил сделать, так и сделает и никого слушать не будет. Курант опустил голову на руку и сжал пальцами виски – такой поворот был неожиданным.

– Тебя отчислят.

– Да мне и плевать! Мне жизнь родителей важней, а не эта учеба.

– Ладно, – согласился рыжий. – Спорить бессмысленно. Чем помочь тебе?

– Не знаю, – замотал головой. – Попробуй прикрывать меня максимально долго. Я все продумал...

– Ууу, да если ты еще и продумал!..

– Да, продумал! Пойду пешком. Лошадей взять все равно негде. Сбегу по подземному ходу. Я выяснил, где он. Причем он не охраняется.

– Я не смею тебя отговаривать, – развел руками Курант. – Точнее, смею, но понимаю, что бессмысленно. Просто... будь осторожней, что ли. Я попробую тебя прикрыть по максимуму. Но боюсь, как бы нас обоих не прикрыли, когда узнают.

– Они все равно узнают. Вопрос лишь, как быстро.

– А какая разница?

– Я не знаю, – поник головой Альфред. – Я уйду завтра утром. Рано. Часов в пять-шесть. Буду отдыхать в деревнях и ямских перегонных. Пойду, как мы сюда ехали. Карты все остались. Попробую украсть лошадь где-нибудь, если получится.

– Не попадись только.

– Не каркай.

– Я предостерегаю! Может, выждать немного? Подгадать момент?

– А что толку?! Чего ждать? Долго тянуть нет смысла. И так уже долго протянули.

– Хотя, наверно, все же будет к тебе одна просьба, – добавил Альф.

– Какая?

– Надо меня обстричь.

– А не жалко? Растил же все-таки.

– Не думаю, что волосы – это тот самый элемент жизни, который надо беречь и хранить. Они только мешаться будут.

– Ну, как скажешь, – согласился Курант.

В комнату зашел Нажбар. Разговор был закончен.

– Так и порешим, – добавил Курант и протянул вошедшему руку для приветствия.

Путь Альфреда до дома оказался гораздо труднее, чем ему представлялось до этого. Ему не встречались люди, а деревни, в которых они останавливались на пути до Кулас-Тенона, оказались заброшенными, пустыми. Он не мог найти этому объяснения, но мысли его были в иной сфере сознания, Альф просто не обращал на это внимания. «Добраться до дома, увидеть родителей», – мысли пульсировали в его голове не прекращая. Он ужасно выматывался идти целый день.

В районе девяти, когда на пространство опускались сумерки, дорогу становилось трудно отличить от окружающего ее поля или степи. В лесу еще нормально, дорога видна, но странная звериная тишина и размеренный шелест листвы на кронах деревьев заставляли мальчика пугаться даже своих шагов.

Взятые с собой припасы кончились уже на второй день, поэтому он радовался любой оставшейся в брошенных по неизвестной причине деревнях провизии, но ее было мало, из домов забрали абсолютно все. Ни крошки хлеба, ни макового зернышка... Даже в сусеках скреби – не скреби – пусто. В этих пустых домах он зачастую и оставался на ночь.

Но иногда он понимал, что находился в десятке километров от ближайшего селения, а идти дальше не позволяли ни отсутствующие силы, ни кромешная тьма, заполнявшая все вокруг. В этих случаях Альфред, виня себя за непредусмотрительность, разводил костер из попавшихся веток и ложился спать в лесу, на подстилке изо мха, как бы страшно ему ни было.

На пятый день пошел дождь. Патроны для обреза, карта, бывшая главным путевым направляющим, – все промокло. Альфред и сам вымок насквозь, но это было меньшей бедой. Выбросив кулек с испорченными вещами, он побрел дальше, размышляя о том, что за эти дни обрез так и не понадобился – он не встретил ни одной живой души.

В середине седьмого дня он наткнулся на капкан, в который попался кролик. Однако никто добычу не вытащил, и погибшее животное медленно поедалось мухами и личинками, распадаясь на части целыми кусками. Но Альфред не видел в этой кишащей паразитами куче костей чего-то отвратного. Он видел лишь животное, мертвое животное из плоти... мягкой вкусной плоти.

Безумный недельный голод затмил его разум перед опасностью вонючего, полусгнившего, разлагающегося трупа. Кинжалом, который ему подарил отец Куранта, он стал отделять наиболее протухшие куски от еще оставшегося целым мяса в глубине тушки. Он пожарил те мелкие куски, которые смог достать, и съел с превеликим удовольствием человека, который уже неделю питался только ягодами, неусваивавшейся листвой и засохшими кусками редкого хлеба.

Белковая пища, ставшая для него таким деликатесом, придала парню сил. Солнце уже начинало прятаться за холмами, когда он пустился в путь, переполненный свежей энергией. Он мог идти так всю ночь, но позже, когда совсем стемнело, наткнулся на ямскую заставу. Она выросла перед ним громоздким лесом частокола. Ворота, качаясь на легком ветерку, зазывали Альфреда войти вовнутрь. Но внутри было пусто. Как и везде.

Смастерив факел из какой-то тряпки и палки, он решил осмотреть территорию. Стойла были пусты, открытые ставни разбили стекла о стены своего же дома. Однако в погребе нашлось не подъеденное мышами зерно, и колодец был полон водой. На постоялом дворе – голые доски кроватей, без матраца, но это куда лучше, чем просто земля.

Поняв, что он все-таки устал и идти всю ночь не сможет, Альфред решил остаться на ночь. Он принес из стойла остатки сена, не раскиданные ветром, потому что было просано, либо в лошадином дерьме; застелил его несколькими найденными тряпками и лег спать.

Ночью его рвало. Рвало сильнее, чем он сам мог себе представить. Выблевав всего тухлого кролика, его желудок не остановился и продолжал насиловать себя, выплевывая сок. Рвало всю ночь, а ближе к рассвету к этому присоединился и понос. Альфреду казалось, что он умирает, но большей бедой было то, что умирает в какой-то неизведанной глуши, где никого нет рядом.

Когда совсем рассвело, ослабленный организм выключился и Альфред уснул.