Вдруг человек, идущий впереди, низко наклонился, исчез из поля моего зрения, затем снова выпрямился и, слегка пошатываясь, двинулся дальше. Я теперь довольно сильно отстала от него и тщетно пыталась разглядеть, что же впереди, в темноте, заставило его споткнуться. Там явно что-то помешало ровному, непрерывному движению этого человека. Когда я подошла ближе, оно медленно появилось из темноты мне навстречу. Это была ржавая металлическая цепь, протянутая поперек реки и подвешенная к двум деревьям, росшим на противоположных берегах. Цепь слегка поскрипывала, и вскоре я разглядела на ней знакомый красный треугольник с надписью «Мины». У меня тут же отпали все сомнения, которые были раньше, — насчет дедовских историй, моего собственного душевного здоровья, нелепости этой ночной прогулки по горам в темноте. Теперь я была абсолютно уверена в том, что впереди идет тот самый бессмертный человек, безумие, охватившее меня, — всего лишь результат встречи с ним. Это была та самая разновидность временного помрачения рассудка, которая некогда заставила моего деда привязать к ногам данного типа тяжеленный угольный брикет, а потом бросить его в пруд. Именно временное безумие заставило меня перекинуть через цепь рюкзак, проползти на четвереньках по минному полю, потом снова подняться на ноги и продолжить преследование.
Бессмертный человек тем временем вошел в небольшой лесок, и я на минутку остановилась, не зная, как мне поступить и стоит ли идти дальше. Он ведь мог и спрятаться за какое-нибудь дерево, а потом смотреть, как я буду ощупью пробираться в темноте. Я наступлю на какую-нибудь мину и взлечу на воздух, фонтаном разбрызгивая кровь, Гавран Гайле подберет меня вместе с другими на перекрестке и уведет с собой. Впрочем, я могла просто заблудиться в темном лесу и проторчать там до утра, но уже проделала такой долгий путь, что отступать было поздно. Я вошла в лес, где не было видно ни зги, и меня сразу окутала мертвая тишина, а старые сосны с толстенными стволами и острыми, длинными, как ножницы, иглами обступили со всех сторон. Идти стало тяжелее, я задыхалась и вскоре поняла, что снова начался подъем, причем довольно крутой, да и по руслу реки, в котором заметно прибавилось воды, идти стало тяжеловато. Очень стараясь, чтобы тот человек впереди не услышал моего сопения, пока мы находимся в этом лесу, я попыталась успокоиться и дышать ровнее. Русло реки извивалось среди сосен, ноги постоянно оскальзывались на мокрых камнях, покрытых толстым слоем опавших игл, а под башмаки то и дело попадались шишки, треск которых звучал, на мой взгляд, прямо-таки оглушительно. Мне все время казалось, что вот я подниму глаза от речного ложа, высматривая, куда поставить ногу, и обнаружу, что чуть не налетела на этого незнакомца, который уже остановился и поджидает меня. В такой темнотище я, разумеется, давно уже ничего не видела впереди, но ясно представляла себе, как он стоит в своей шляпе и держит в руке маленькую кофейную чашечку, глядя на меня нетерпеливо и не слишком одобрительно. На его лице отчетливо виден острый нос и большие, ничего не прощающие глаза, а губы изогнуты в той вечной улыбке, о которой столько раз упоминал мой дед.
Наконец лес кончился, я вышла на опушку и потеряла незнакомца из виду. Русло реки превратилось в сухую пустынную тропу, по краям которой росла высокая колючая трава. Тропа резко поднималась по склону, так что мне то и дело приходилось хвататься за нее руками, чтобы не потерять равновесие. На вершине очередного холма земля понемногу выровнялась, и теперь передо мной расстилалось нечто вроде просторного поля, посреди которого виднелся невысокий каменный мост, перекинутый над ручьем. Я по берегу добралась до этого моста и поднялась на него. Отсюда были видны очертания домов, похоже заброшенных, стоявших по обе стороны пересохшей реки, некоторые из них прятались за деревьями с густыми шелестящими кронами. Они сильно отличались от тех сосен в лесу, который я только что миновала. Я решила, что это, должно быть, и есть та самая старая деревня, о которой упоминал фра Антун. После Второй мировой войны жители покинули ее и перебрались поближе к морю. Первый дом, до которого я добралась, стоял слева от меня и чуть в стороне от остальных. У него был округлый фасад с узким, похожим на бойницу окном на чердаке. Крыши не имелось, рамы были явно выбиты снаружи, высоченная трава почти доставала до ставней, болтавшихся на ржавых петлях. Тот человек вполне мог сейчас находиться в этом доме и смотреть на меня из темноты в одно из окон с выбитыми стеклами. Внутри абсолютно ничего видно не было, и я медленно прошла мимо этого дома, то и дело оглядываясь через плечо. Часть изгороди была сломана. Во дворе виднелась площадка, выложенная плиткой, от которой аккуратная дорожка вела, по всей видимости, в сад. Я подумала, что бессмертный человек может находиться и там, но мне почему-то совсем не хотелось встречаться с ним в этом саду, даже если это и было так.
Следующий дом располагался справа от меня, в тени одного из тех больших деревьев. Судя по очертаниям, это была двухэтажная гостиница. Широкая каменная лестница зигзагом поднималась по фронтону здания, с ее перил все еще свисали цветочные горшки с сухой землей. Второй этаж был опоясан длинным балконом или террасой. Вместо решетки, некогда увитой виноградом, там теперь торчали две-три неровные, насквозь проржавевшие опоры, над ними виднелись края обвалившейся кровли.
Остальные дома стояли, тесно сгрудившись вдоль ручья и зияя темными окнами. Я старалась обойти их стороной, настороженно поглядывая то направо, то налево. Повсюду я видела осыпающиеся арки над воротами, валяющиеся на земле сломанные ставни, груды выброшенных во двор соломенных тюфяков, пустые ведра и никому не нужный огородный инвентарь, успевший заржаветь и почти исчезнуть в густой траве. На открытой веранде очередного ресторанчика, пристроившегося между углами двух зданий, я заметила несколько искалеченных пластиковых столиков и стульев, остатки которых были разбросаны по каменному полу. На единственном целом стуле спал громадный кот, безмолвный и неподвижный. Его шерсть в лунном свете казалась серой.
В данный момент мне вряд ли были необходимы подобные воспоминания, но я все пыталась прокрутить в голове подробности разных историй о горных духах и другой нечисти, что живет в полях и лесах и существует ради единственного удовольствия запутать, сбить с дороги глупых путников. Бабушка как-то рассказывала мне о том, как один человек из Саробора отправился в горы искать своих овец и оказался в доме, полном мертвецов, да еще и вынужден был вместе с ними трапезничать. Вывела его к этому дому маленькая девочка в белом чепчике, на самом деле оказавшаяся вовсе не ребенком, а неким зловредным существом, забыть которое он так и не смог до самой своей смерти. Бедолага постоянно вспоминал ту «девочку» и ту жуткую трапезу за одним столом с мертвецами.
Впереди начался спуск в долину. В этом месте ручей пробил в земле глубокую впадину с крутыми краями, падал через нее и змейкой струился дальше. В долине, раскинувшейся ниже, виднелись еще несколько домов, скучившихся у поворота дороги, а дальше снова начинались дикие заросли, между которыми вилась тропинка. Спускаясь по ней и держась ее травянистого края, чтобы не поскользнуться, я увидела прямо перед собой маленький каменный домик с высоким крылечком и низенькой зеленой дверцей. Пожалуй, это была единственная дверь во всей опустевшей деревне, которая все еще нормально висела на петлях. Из-под нее пробивалась полоска света.
В любую другую ночь я, конечно, повернула бы назад и вернулась бы тем же путем, каким и пришла. С другой стороны, в любую иную ночь я бы вообще ни за что сюда не пошла.
«Так! — сказала я себе. — Значит, тот, за кем ты так долго тащилась по горам, вошел в этот домик, если, конечно, не стоит в данную минуту у меня за спиной и, замышляя недоброе, не следит за мною с той самой минуты, как я вошла в деревню».
Последнее предположение показалось мне достаточным основанием, чтобы немедленно подняться по потрескавшимся ступеням крыльца и попытаться войти в дом. Мне, правда, потребовалось довольно много времени, чтобы заставить себя открыть дверь, но под конец я все-таки ее распахнула и вошла, твердо собираясь спросить у него: «Так вы и есть Гавран Гайле?» Теперь будь что будет.
