— Далеко отсюда это селение? — спросила я.

— Здревков? Это на полуострове. Примерно час езды на машине.

Я сказала Зоре, что постараюсь раздобыть еще сластей, и она мне поверила, как и моему обещанию вернуться через час. Сперва подруга, правда, хотела поехать со мной, но я убедила ее, что это произведет нехорошее впечатление. Люди могут подумать, что докторши попросту сбежали, если мы обе вдруг уедем. В общем, я настояла на своем и уехала одна, заверив ее, что так будет быстрее. Я сделала вид, что не слышу, когда она спросила, зачем мне машина и почему я не хочу просто прогуляться до ближайшего магазина.

К северу от Брежевины покрытие на дороге оказалось вполне хорошим, твердым и без особых трещин, потому что ползучему кустарнику пока не удалось добраться до этой дороги. Вокруг вздымались белые известняковые утесы, поросшие колючим терном. Над морем висела темная грозовая туча, как бы приглаженная ветром, и казалось, что ее серое брюхо почти касается морской глади, освещенной солнцем и похожей на сверкающую наковальню. Я миновала деревушки Колац и Клог, где обращенные к морю склоны холмов были буквально утыканы новыми отелями с розовыми стенами и белыми колоннами. Окна в номерах были широко распахнуты, на балконах сушилось белье. Затем стали появляться знаки, указывавшие, что вскоре поворот на полуостров — сперва до него было двадцать километров, потом семь. Наконец я увидела сам полуостров, перерезавший залив, как нос корабля, проплывающего между берегом материка и внешними островами с отвесными утесами, будто вылизанными волнами и поросшими густым сосновым лесом. Фра Антун предупредил меня, что путь до Здревкова займет не более часа, но я все же не ожидала, что полуостров окажется так близко.

Похоже, мой дед и впрямь отправился сюда, чтобы встретиться со мной, просто мы с ним разминулись. Пока мы с Зорой, пересекая границы, торчали на пропускных пунктах и подвергались бесконечным проверкам, в том числе и в представительствах Объединенных клиник, дед приехал на побережье прямиком, на автобусе, но где-то в районе Здревкова застрял, чувствуя себя не в силах продолжать путь. Может, он просто услышал о беде, приключившейся с теми двумя мальчиками, и решил помочь.

Все это время реальный факт его смерти был как бы отделен от меня расстоянием до этого неведомого Здревкова и моим нежеланием или неспособностью осознать этот факт. Я просто не позволяла себе думать о той больнице, где он умер, или о том человеке, который мог забрать себе его вещи. Но теперь все это подступало ко мне со всех сторон.

Последние шесть километров до Здревкова оказались ровным счетом ничем не примечательными. Грунтовая дорога, лишенная каких бы то ни было указателей, все время забирала влево, извиваясь среди редких деревьев, потом пошла круто вверх, через кипарисовую рощу, которая внезапно расступилась, и я выехала на крутой склон, резко обрывавшийся прямо в лагуну. Здесь, где полуостров переходил в материк, вода была так просвечена солнцем, что казалась зеленой, как бутылочное стекло. Кондиционер у меня в машине совсем выдохся, а от бесконечного мелькания полос яркого света, пробивавшегося между деревьями, стала кружиться голова. Миновав этот холм, я вынырнула из леса и поехала вниз по узкой пологой дорожке, со всех сторон окруженной заброшенными миндальными садами, куда уже успели пробраться кусты лантаны. Вдали виднелись холмы и пригорки, покрытые полосами света и тени, а прямо перед собой я увидела плоские крыши селения.

Даже на таком расстоянии мне сразу стало ясно, почему о Здревкове почти ничего не известно. Это был типичный бидонвиль. Хижины, сделанные из фанеры и листового железа, вытянулись вдоль его единственной улицы. Некоторые домишки были и вовсе без окон, иные держались только за счет временных кирпичных печек. Жалкая домашняя утварь выползала из дверей на пожелтевшую траву: железные кровати, матрасы в отвратительных пятнах, ржавая ванна, торговый автомат, валявшийся на боку. На улице остался без присмотра прилавок с фруктами и целой пирамидой дынь. Наконец, миновав несколько домов, я обнаружила местного жителя. Это был мужчина средних лет, который мирно дремал в качалке возле своего крытого жестью домика, задрав ноги на стопку аккуратно сложенных кирпичей. Подъехав ближе, я поняла, что правой ноги у него нет, а вместо нее — лиловатая блестящая культя, завершавшаяся чуть пониже колена.

Больница стояла на самой окраине селения, и найти ее оказалось легко — это было единственное двухэтажное здание из серого кирпича в пределах видимости. Несколько лет назад это, по всей вероятности, была самая настоящая больница с чистыми стенами и вымощенным плиткой двором, где вдоль дорожек стояли гигантские вазы с цветами, ныне, естественно, пустые. Но за минувшие годы больница обветшала, по ее серым стенам пролегли широкие дорожки красно-коричневого цвета — от воды, стекавшей из ржавых, прохудившихся сточных желобов.

Место выглядело совершенно пустынным, занавески в больничных помещениях были задернуты. Я вылезла из машины и подошла к каменной лестнице, засыпанной слоем сухих листьев и окурков. Она вела на второй этаж, к двери, на которой краской был нарисован зеленый крест в квадратике и висела табличка «ВЕТЕРАНСКИЙ ЦЕНТР». Я постучала костяшками пальцев, потом кулаком. Никто мне не открыл, я приложила к двери ухо и не услышала внутри ни единого звука. Я даже за ручку подергала, но дверь явно была заперта. Я снова спустилась, по асфальтовой дорожке обошла вокруг дома, заглянула за угол и увидела, что окно, выходящее на долину, закрыто ставнями.

Противоположный тупиковый конец улицы завершался относительно ровным участком земли, заросшим бледной травой. На обоих концах этой лужайки возвышались футбольные ворота, хотя и без сетки. Детская горка и качели в виде автомобильных покрышек, подвешенных на ветке, были чуть в стороне, дальше простиралось бескрайнее пшеничное поле, над которым дрожало полуденное марево. Рядом с полем виднелось кладбище с белыми крестами, повернутыми в сторону моря. Ветер улегся, дорога была абсолютно пуста, да и в поселке, похоже, не осталось ни одной живой души, разве что пятнистая коза, привязанная к столбику ограды некоего строения, более всего похожего на большую металлическую коробку. Оно возвышалось как раз напротив больницы, и если верить вывеске «ПИВО», прикрепленной к бочке из-под масла, стоявшей под навесом, то это, по всей вероятности, был здешний бар.

Я пересекла улицу и заглянула внутрь. В баре имелась низенькая стойка и громадный музыкальный автомат, звук которого перекрывал даже вой и грохот желтого холодильника, выглядевшего так, словно его спасли из радиоактивного болота. Помещение освещалось только за счет открытой двери. Четверо мужчин сидели на высоких табуретах вокруг стойки — ее изображал перевернутый бочонок — и пили пиво. Этих четверых уже было достаточно, чтобы помещение казалось битком набитым народом. Один из них встал, когда я вошла. Это был высокий человек с жестким лицом землистого цвета и редеющими седыми волосами. Он не спросил, чем может помочь, и даже не пригласил меня присесть, но я не уходила, так что этот тип тоже не садился.

Наконец я поинтересовалась:

— Ваша больница закрыта?

Мой вопрос все-таки заставил хозяина бара обойти стойку и приблизиться ко мне. Вместо одной руки у него был протез, прикрепленный к локтю и болтавшийся на металлических суставах.

— Вы журналистка? — спросил он.

— Врач, — ответила я.

— Если вы сюда приехали по поводу тех ребят, так они мертвы.

— Мне очень жаль, — сказала я.

Бармен удивленно посмотрел на остальных и заявил:

— Да мне-то все равно. Дети вечно погибают, когда сюда свой нос сунут.

— Нет, я не теми мальчиками интересуюсь. — Я надеялась, что он еще что-нибудь скажет про больницу, но бармен молчал, и мне пришлось спросить: — А дежурный врач там есть?

Судя по всему, я сказала достаточно, чтобы он догадался: я нездешняя. Бармен подтвердил это, быстро глянув на своих приятелей. У одного из них, огромного роста мужчины с сильной проседью в густых волосах, один глаз был закрыт повязкой, а лицо изуродовано шрамами от ожогов. Двое других вроде бы были целыми, только у светловолосого мужчины один зрачок смотрел куда-то в сторону. Они так на меня уставились, что я подумала, успею ли в случае чего добежать до машины и смогу ли сразу сорваться с места, если кто-то из этих громил и впрямь решит, что уезжать отсюда мне необязательно.