– Мне кажется, на расстоянии мы сможем наконец почувствовать себя чужими друг другу, – сказала Дельфина, загружая детей в вагон. – Так что я буду звать тебя «Джордж», чтобы это имя каждый раз напоминало тебе: я уже не знаю толком, кто ты теперь такой; так что тебе придется каждый раз заново меня завоевывать.
– Не уезжай.
– Прощай, Джордж.
– У меня без тебя руки совсем опустятся.
Но они уехали.
Ее угроза не подействовала. Эскофье остался в Лондоне, а Дельфина никогда больше не приезжала в этот город. И он больше не приезжал, чтобы провести в Монте-Карло зимний курортный сезон, как не приезжал и во все прочие времена года. Он заглядывал домой лишь на два-три дня после Рождества – и так много лет подряд, – а потом снова возвращался в Лондон.
Они, правда, писали друг другу письма. И он всегда подписывался: «Нежно тебя целую. С любовью Джордж». Он часто рассказывал ей в письмах о каких-то своих, чисто профессиональных успехах – например, о той своей речи, в которой он призывал к необходимости уничтожить нищету, или же о новом меню, которое он создал для принца Эдуарда, для своего «дорогого Берти»[13]. Впрочем, когда Эскофье уже переехал в Париж и начал работать в отеле «Ритц», Дельфина так и не пожелала к нему присоединиться. А может, он ее об этом и сам не просил. А может, и она не спрашивала, хочет ли он этого. Все это было так давно, что они оба уже не помнили. Так или иначе, а врозь они прожили тридцать лет. Работа, внуки и роскошь свободы вечно вставали у них на пути.
И вот после всех этих прожитых врозь лет Эскофье решил выйти на пенсию и без предупреждения появился на пороге родного дома с огромными чемоданами, полными кастрюль и пароварок, со всевозможными коробками, клетями и ящиками как с пустыми бутылками из-под шампанского, так и с немалым количеством бутылок полных и в сопровождении своего помощника. Появился, словно ее собственный, личный Одиссей, только поменьше ростом и ссутулившийся от старости. Седина в волосах, оттеняя его яростные глаза, делала их еще более выразительными и глубокими. А его элегантный нос с течением времени лишь чуть больше заострился.
– Я всем сказал, что мадам Эскофье готовит лучше, чем я, – сказал он ей, снял шляпу и поклонился.
И сердце у нее затрепетало, как птица со сломанными крыльями.
И все же не прошло и года, как Эскофье вновь вернулся к работе. Вдова его друга Жана Жируа, с которым он работал в «Ле Пти Мулен Руж» и место которого занял в «Гранд-Отеле» в Монако, попросила его помочь ей претворить в жизнь два новых проекта. Он объяснил Дельфине, что не смог отказать вдове старого друга, и пообещал:
– Еще один только год.
И слово сдержал: его не было ровно год. Но ему по-прежнему столько еще всего нужно было сделать – статьи, эссе, четвертое издание «Le Guide Culinaire», которое он считал необходимым дополнить и исправить. В общем, он снова один уехал в Париж, чтобы поработать, а потом – в Лондон, в Америку и снова в Париж; и так он продолжал ездить, пока лечащий врач строго-настрого не запретил ему всякие поездки.
– В ретроспективе я куда лучший муж, – пошутил он как-то в разговоре с Дельфиной.
И все же осталось между ними что-то темное, не прощенное. И она никак не могла понять, что же это такое; а он на эту тему разговаривать не желал. А ведь она совсем ничего не знала об огромном куске его жизни. И времени у них обоих уже почти совсем не осталось.
Дельфина решила предпринять еще одну попытку. Возможно, тайна заключена как раз в этих винных бутылках?
– Джордж, разве эта бутылка не из-под розового «Veuve Clicquot»[14]? По-моему, ты мне как-то говорил, что эти бутылки выдували очень поспешно, потому что было сложно удовлетворить спрос.
Эскофье все-таки повернулся к ней.
– Довольно, – сказал он тихо. – Никогда больше не называй меня «Джордж».
Дельфина была настолько удивлена, увидев у него на глазах слезы, что бутылка выскользнула у нее из рук и вдребезги разлетелась, ударившись об пол.
Полный «Эскофье»:
Мемуары в виде кулинарных рецептов
POTAGE SARAH BERNHARDT,
или Куриный суп с фрикадельками
из речных раков, жюльеном из черных трюфелей и молодой спаржей.
На тот случай, если у вас все-таки возникнет подобный вопрос, то суп этот сделан, разумеется, не из самой актрисы, хотя название и может вызвать подобное предположение. Но это, конечно, исключено. У нее и мяса-то на костях почти не было, так что вряд ли имело бы смысл тратить силы, сдирая с нее кожу.
И это, кстати, проблема не только мисс Бернар, но и большей части всех актрис.
Это, конечно же, суп – для мисс Бернар. Просто он столь же приятен, как и она сама. Мне не раз доводилось готовить для нее этот суп по самым различным поводам; он был одним из самых любимых ее кушаний – а их было немало, – и она заказывала его постоянно, хотя есть чаще всего даже не собиралась. Собственно, она заказывала этот суп лишь для того, чтобы почувствовать себя счастливой.
Итак, для начала следует добавить три столовые ложки муки из тапиоки в одну кварту (чуть больше литра) кипящего куриного бульона. Дать закипеть. Что касается кастрюли, то она, разумеется, должна быть медной. Я предпочитаю французскую фирму «Mauviel» – их глубокие, «виндзорские» сковороды и кастрюли широко доступны. У них узкое донышко, которое быстрее нагревается, а широкий верх ускоряет выпаривание жидкости.
Итак, дать бульону закипеть – но не кипятить! – и на малом огне выдержать минут пятнадцать. Или восемнадцать. В общем, сколько вам будет угодно – лишь бы бульон загустел, но при этом не потерял первоначальной прозрачности. Тут каждый волен решать самостоятельно, ведь Сара Бернар так или иначе его есть не будет, и вы не сможете ошибиться в том, сколько в точности времени следует этот суп готовить.
Мисс Бернар вообще ничего не ест. Впрочем, не совсем так. Она ест приготовленную мной яичницу-болтунью. Или делает вид, что ест. Но если вы не будете кормить ее, как ребенка, она будет бросать куски яичницы на пол для своего гепарда. Так что ее всегда нужно кормить чуть ли не с ложечки. Я нахожу, что наилучший способ – это вначале кусочек яичницы, а затем глоток шампанского, чтобы она уж наверняка проглотила. Только таким образом можно удостовериться, что мисс Бернар получила хоть какое-то питание.
Да, у нее действительно был гепард. В доме № 77, на Честер-сквер. Вообще-то она хотела двух львят, но у владельца зоопарка в Ливерпуле имелись только два взрослых льва. Quand même[15] – мисс Бернар очень любит это выражение, хотя я, плохо зная английский, не совсем уверен, как его перевели бы американцы или англичане, может быть, «no matter»[16]? – мисс Бернар никто и ничто не сможет остановить, если уж она что-то задумала. Так что она вместо львят взяла гепарда.
Порой она проявляла удивительное здравомыслие.
У большинства людей выбор гепарда в качестве домашнего любимца вызвал бы массу вопросов. Но мисс Бернар сказала: «Он такой забавный». К сожалению, англичане, как известно, начисто лишены чувства юмора в том, что касается дикой природы. Посмотрите, например, как они обращаются со своими ирландцами.
Так что, когда мисс Бернар приехала домой с гепардом в клетке, ручным волком на поводке, шестью маленькими ящерицами в коробке и довольно-таки крупным хамелеоном на плече – хамелеон, привязанный золотой цепочкой вроде тех, на которых носят пенсне, был поразительно похож на древнего китайского дракона, – то это, надо сказать, вызвало определенное замешательство. Точнее, скандал. Повсюду только об этом и говорили, причем дискуссии были столь бурными, что антрепренер мисс Бернар, месье Гот из «Комеди Франсез», буквально умолял ее отправить весь этот зоопарк обратно в Ливерпуль бывшему владельцу животных.
В очередной раз столкнувшись с логическими доводами общественности, мисс Бернар поступила именно так, как поступала всегда. Она бросила общественности вызов. Поставила клетку с гепардом волку на спину – отчего оба зверя нервно завыли, а ее ручная обезьянка залилась веселым смехом – и этим своим поступком окончательно завоевала сердце толстого весельчака Гота.
Во всяком случае, так рассказывала сама Сара. Ведь зачастую весьма трудно отличить занимательный вымысел от правды. А с другой стороны, разве это имеет какое-то значение? Да и правда зачастую бывает совершенно неуместна. Тем более когда речь идет о мисс Бернар – это ведь все равно что рассказывать об ангеле или о демоне, поскольку и тот, и другой могут предстать перед тобой в любой момент, а зачастую и одновременно.
Quand même.
Когда бульон станет густым и приятным на вкус, сделайте двадцать маленьких фрикаделек из куриного фарша и креветочного масла. Сара, впрочем, и фрикадельки есть не будет. Она однажды надела две живые креветки, которых держала у себя дома и считала ручными, на уши, как серьги, и так явилась на прием. А мясо тех животных, которых мисс Бернар считает своими домашними любимцами, она взяла себе за правило никогда не есть.
Вес каждой фрикадельки должен быть точно пять каратов, и это отнюдь не имеет отношения к ювелирному искусству. Стоит мисс Бернар поддеть фрикадельку своей серебряной ложкой – а ложка обязательно должна быть серебряной, – и она с первого взгляда определяет ее вес. Если фрикаделька весит шесть каратов, она отодвинет ее в сторону. Шесть – это чересчур. А четыре, разумеется, было бы оскорблением. Фрикаделька должна весить точно пять каратов и по форме напоминать ювелирную огранку «роза».
Итак, сформировав фрикадельки, обварите их и отложите в сторону. Отрежьте двенадцать кружков костного мозга, вынутого из телячьей косточки; они должны быть размером с золотое обручальное колечко. Обварите их и тоже отложите в сторону.
Завершив эти подготовительные действия, поместите фрикадельки и колечки костного мозга в супницу и добавьте туда одну столовую ложку жюльена из черных весенних трюфелей. Для этого блюда особенно важен аромат свежей зелени. Добавьте в суп также одну столовую ложку самых нежных верхушек свежей спаржи – спаржа, разумеется, должна быть самой первой в наступившем сезоне – и залейте все это приготовленным консоме.
После чего немедленно подавайте кушанье на стол. Поставьте и сразу же уходите. Не оборачивайтесь. Постарайтесь особенно тщательно соблюдать этот последний совет, когда подаете суп красивой женщине. И ни в коем случае не вздумайте смотреть через плечо. В тот миг, когда она подносит ложку к губам, вдыхая густой аромат трюфелей и слушая шепот спаржи, лицо ее от удовольствия освещает нежная улыбка, ибо она вспоминает о своем детстве – не о тех историях, которые она обычно рассказывает другим людям, а о своем настоящем детстве.
Это и будет то самое мгновение простого счастья, о котором она никогда не сможет никому рассказать, и все те мифы, которыми она с таким трудом себя окружила, ускользнут прочь, исчезнут, и вам откроется ее истинный внутренний свет. И вы никогда уже не будете прежним.
Но невозможно приблизиться к такому чуду, не оскорбив его своим присутствием или не оказавшись совершенно им ошеломленным. Так что не раздумывайте. Тихонько прикройте за собой дверь. И будьте благодарны, что выбрались оттуда живым.
