И Дельфина ничего не смогла с собой поделать; она приняла Сабину в свой дом, испытывая к этой девушке какую-то странную нежность.

К сожалению, как повариха Сабина никуда не годилась. Ей буквально все приходилось объяснять по сто раз, и если бы Дельфина не была прикована к инвалидному креслу, она бы, наверное, предпочла готовить сама. Однако ни ее невестка Рита, вдова Даниэля, ни все ее многочисленные племянницы, пасшиеся у них в доме, не умели толком даже курицу поджарить. А ее родная дочь Жермена была слишком скромна и на кухне Эскофье не осмеливалась даже ложку в руки взять. Правда, Жанна, жена ее второго сына Поля, готовить умела, но ей было интересно только возиться с зимними заготовками; она обожала делать впрок разные варенья, маринады и прочие припасы, но делала это лишь в компании самого Эскофье. И потом, Поль с Жанной жили в Париже, неподалеку от площади Звезды, и приезжали только в тех случаях, если Дельфине или Эскофье становилось хуже.

Таким образом, повар в доме был просто необходим, но вместо повара они получили Сабину.

И теперь эта девица творила с помидорами нечто ужасное. Дельфина просто терпение теряла.

– Ты же знаешь, что, если опустить помидоры в горячую воду, кожица потрескается, и ее гораздо легче будет счистить. Да она попросту сама слезет.

– Знаю.

– Так почему же ты этого не делаешь?!

– От горячей воды на кухне еще жарче становится.

– Но ведь ты повреждаешь мякоть!

– А от кухонного жара у меня голова кружится!

«Бесполезно!» – Сабина пнула носком туфли ящик с помидорами.

– Как вы можете сочинять истории с помощью томатного соуса? В этом же нет ни капли смысла.

В общем, с этой Сабиной требовалось немалое терпение.

Дельфина хотела объяснить ей, что сочинение историй требует участия и сердца, и ума, и вкуса; только с помощью всего этого самое простое кушанье можно превратить в поистине роскошное блюдо. И хорошо рассказанная история, правдива она или нет, способна напомнить любому: мир – это некое волшебное место, в котором и ты, безусловно, можешь запросто очутиться, если уплатишь определенную цену. Ведь всякое волшебство непременно имеет свою цену; и порой эта цена – любовь. Но Сабина вытерла помидорный сок со щеки и заявила:

– Детей историями не накормишь!

И это была сущая правда. Дельфина понимала: в доме слишком много голодных ртов и слишком мало денег. Эскофье был знаменит, но совершенно разорен. Он потерял все, что сумел заработать за свою жизнь. Его пенсия была просто смешной: доллар в день. Мировая война сожрала и те немалые средства, которые он вложил в российские проекты; их дом был заложен-перезаложен, а новая книга Эскофье «Ma Cuisine», «Моя кухня», совсем не пользовалась спросом. Ну и ладно, это уже не имело значения. Все заготовки, сделанные нынешним летом, как теперь и все эти помидоры, были для него. Это был последний дар Дельфины.

И ей очень хотелось сказать Сабине: «Знаешь, история и то, как ты ее рассказываешь, – это и есть сама жизнь».

Но она сказала всего лишь:

– Сабина, пора звать месье Эскофье.

И горе-повариха, недовольно надув губы и сильно хромая, поплыла прочь, точно океанский лайнер в открытом море.

А через некоторое время на кухню спустился Эскофье. У него побаливало сердце; точнее, давало о себе знать. И руки сильно тряслись. И походка порой становилась какой-то странной – он словно скользил по полу, слегка приволакивая ногу; Дельфине было тяжело смотреть на все это.

– Девочка сказала, что теперь мы перешли к консервированию томатов? – спросил Эскофье и решительно вошел в кухню. Одет он был как всегда и полностью готов к приходу любых гостей. Его черный фрак – все тот же, времен Луи-Филиппа – несколько залоснился от старости, и галстук несколько выцвел, и рубашка совсем истончилась, и манжеты обтрепались.

«Время – точно брошенный в нас камень», – думала Дельфина.

Повариха следовала за Эскофье по пятам.

– Вот и ваш Эскофье пришел, – объявила она, словно Дельфина не способна была разглядеть прямо перед собой собственного мужа.

«Пожалуй, следует все-таки влепить ей пощечину», – пронеслось у Дельфины в голове.

– Сабина, – сказала она девушке, – там, в винном погребе, есть пустые бутылки. Пожалуйста, принеси их.

– Что, все?

«Пожалуй, даже две пощечины».

– Да, все.

Девица, явно озлившись, унеслась прочь. Она все-таки очень сильно прихрамывала.

И Дельфина вдруг почувствовала себя жестокой, даже беспощадной. И ужасно беспомощной. Чересчур беспомощной. К подгнивающим помидорам уже проложили дорожку муравьи, неторопливые и уверенные, как тщеславие.

– Муравьи, – сказал Эскофье, устраиваясь возле инвалидного кресла Дельфины. Он стал каким-то ужасно усохшим. И сильно запыхался от ходьбы. Полуденное солнце заливало кухню своими жаркими лучами, и в этом мареве Эскофье казался Дельфине скорее сном или видением, а не человеком из плоти и крови.

Он поднял с пола жирного черного муравья и понюхал его.

– Хорошо бы обмакнуть их в шоколад.

– Это же муравьи!

– Это не просто муравьи, а черные муравьи. Их надо окунуть в теплый шоколад, а когда он застынет, они останутся внутри.

– Живые?

– Да. Погребенные заживо. Но смогут прожить там еще недели три.

– Это ужасно!

– Нет. Это очень вкусно. И, когда кусаешь, они такие сочные! Кстати, они порой еще и драки между собой устраивают – там, в шоколаде. – Черный муравей, действительно очень крупный, отчаянно сопротивлялся, пытаясь вырваться из пальцев Эскофье. – У нас в доме есть шоколад? Между прочим, для этого блюда пригодны только вот такие крупные черные муравьи, как этот. У рыжих вкус чересчур острый.

Солнце било Эскофье прямо в глаза. Он щурился, внимательно поглядывая на Дельфину. Руки у него были все перепачканы чернилами. От него пахло какой-то кислотой и потом.

– Но это же варварство!

– Ничего подобного. Два яичных желтка, ваниль, сливочное масло – это в высшей степени цивилизованный рецепт.

– Ты его только что выдумал!

За кухонным окном дети с криками играли в чехарду и в «слона». Дельфина хорошо их видела. Они, пригнувшись, по очереди прыгали друг через друга, потом выстроились на дорожке, и сперва один вскочил другому на спину, потом еще один и еще, а потом все со смехом и визгом повалились на землю.

– Ты бы и собственных внуков съел, когда никто не видит.

Он выглянул в окно.

– Я просто не знаю, как у тебя только язык поворачивается говорить такое! А они, по-моему, здорово веселятся, тебе не кажется?

Дети так орали, что Дельфина не сразу поняла: Эскофье продолжает что-то говорить.

– Excuzez-moi?[10]

– Я сказал, что теперь обдумываю новые мемуары в виде краткой поваренной книги. Так сказать, моя жизнь в рецептах различных блюд. Одно кушанье за другим. Каждый шеф-повар в мире захочет иметь такую книгу. Ее ждет мгновенный успех.

Будучи дочерью издателя, Дельфина прекрасно знала, что у большинства шеф-поваров сейчас попросту нет денег на подобные книги. Та книга, которую они с Эскофье написали вместе, – «Les Fleurs en Ciré», «Цветы в воске», – была поистине прекрасна. Она давала возможность любому научиться создавать чудесные цветочные инсталляции в воске, но, увы, оказалась весьма дорогой в производстве: там было очень много иллюстраций, включая автотипический портрет самого Эскофье, и бесчисленное множество фотографий различных гравюр. Правда, последнее переиздание «Цветов в воске» продавалось неплохо, но реальной выгоды от этой книги они почти не получили. А поскольку теперь на горизонте маячила новая война, Дельфина не сомневалась: новая книга Эскофье, как и все предыдущие, особой прибыли не даст; этого не хватит даже на оплату ежемесячных счетов.

– Ты уверена, что не хочешь приготовить муравьев в шоколаде? – снова спросил Эскофье. – Мы могли бы сказать детям, что это такое, только после того, как они все съедят. Было бы забавно посмотреть, какие лица будут при этом у их родителей.