Он проверил зеркала: сначала правое, потом левое и снова правое и левое. Всякий раз его взгляд, сканируя улицу, улавливал нечто новое: белый «мустанг», газовый кран, перекресток, кусты можжевельника через дом отсюда, кошка, перебегающая дорогу у знака «Стоп» в квартале позади…

Людей не видно. Угрозы нет.

Посмотрев в зеркала семь раз, Квинтон заглушил двигатель. Наступила тишина. Он достал зубочистку, снял пластиковую оболочку, стараясь не задеть деревянный кончик, который отправится в рот, и принялся методично прочищать щербинки между зубами.

Впереди, освещаемый фонарем на крыльце, стоял в спокойном ожидании дом с голубыми стенами, где жила Мелисса Лэнгдон. В этом длинном одноэтажном здании с пологой крышей площадью примерно сто сорок квадратных метров, на улицу выходило семь окон, включая ванную, расположенную рядом с хозяйской спальней. К дому примыкал большой двор. Но Мелиссе некогда было задумываться о его размерах, разнося напитки и печенье на высоте девяти тысяч метров над землей.

С того раза, когда Квинтон обходил дом сзади, сорняки во дворе выросли по щиколотку. Из кустов выскочила кошка, и он от неожиданности упал на спину. Кошку задушил в тот же вечер, заработав при этом несколько глубоких царапин. Забавно, но умерщвление безмозглого животного оказалось занятием более опасным, нежели кровопускание нескольким взрослым человеческим особям.

Сделав дело, он положил кошку под переднее колесо автомобиля, чтобы все выглядело так, будто она перебегала улицу и попала под машину. Ему не хотелось, чтобы хозяин кошки нашел ее и заявил, что его любимицу задушили рядом с домом Мелиссы Лэнгдон.

Кто-то, может, и удивится, отчего Бог выбрал именно Мелиссу. Да, она красива, любой мужчина с этим согласится, но ведь даже Квинтон сначала не обратил внимания на эту стюардессу, когда она остановилась в проходе и спросила, что он желает выпить. Но к концу полета все встало на свои места. Бог сделал выбор, назначив Квинтона своим представителем.

В отличие от большинства шлюшек, поднимающихся в дружелюбные небеса, Мелисса была сердечно дружелюбна и улыбалась от души. Ее доброе округлое лицо обрамляли прямые светлые волосы, ниспадающие на плечи. Голубая юбка туго обтягивала узкие бедра. Окрашенные в рубиновый цвет ногти она стригла коротко, но тщательно ухаживала за ними. Ее пальцы отличались большим изяществом, они словно ласкали любой предмет, к которому прикасалась девушка. Во время полета она часто меняла дезинфицирующие салфетки.

Но высшая истина светилась в ее зеленых глазах. Чистая невинность. Глубокая, как лесное озеро. Мелисса из числа избранниц.

Не в силах оторвать от нее глаз, он в конце концов надел солнцезащитные очки. К тому времени как самолет приземлился, его рубаха пропиталась потом, а левая рука дрожала. У выхода она наградила его кивком и дружеской улыбкой, а он признательно пожал ей руку.

От прикосновения ее прохладной сухой кожи по позвоночнику пробежала дрожь наслаждения. Это единственное соприкосновение настолько поразило его, что он даже не туда повернул и уже миновал зону проверки, когда вспомнил, что должен пересесть на другой рейс. Пришлось снова проходить проверку, а самолет тем временем улетел. Из расписания, которое обнаружил в ее туалетном столике еще неделю назад, Квинтон выяснил, что, если не возникло препятствий, самолет ее должен был приземлиться в Денверском международном аэропорту примерно час назад. Хотелось надеяться, что она отправится прямо домой, никуда не заезжая по дороге.

Квинтон чувствовал, как дыхание, отражаясь от тыльной стороны ладони, несет в себе запах мяса. Когда он спросил последнюю из девушек, Кэролайн, нравится ли ей запах его дыхания, она со слезами на глазах кивнула. Три дня назад он сменил зубную пасту, перешел на «Крест», хотя до того бог знает сколько времени пользовался «Колгейтом»…

Улицу прорезал свет фар. Голубая «хонда-цивик» Мелиссы проехала мимо него. Квинтон ощутил слабость, в предчувствии надвигающегося возбуждения что-то внутри его дрогнуло.

«Благослови меня, Отче, благослови».

Он глубоко вздохнул и застыл на месте, глядя, как Мелисса сворачивает на подъездную дорожку. Дверь в гараж открылась и, впустив машину, захлопнулась.

Его невеста дома.

Октябрь в Денвере переменчив. Бывает сегодня холодно, завтра – жара.

«Как при ведении дела, – подумал Брэд. – След может обнаружиться в любой момент. Обычно благодаря серьезному расследованию, накоплению улик и тщательному их анализу».

Кто-то однажды сказал, что врачебное искусство – это процесс постепенного отсеивания различных версий, в результате чего у доктора остается один, наиболее вероятный диагноз, способный объяснить симптомы. То же самое можно сказать о работе детектива. Пока исключаешь одного подозреваемого за другим, продвигаешься вперед. Порой в условиях колоссального напряжения это оставалось для Брэда единственным утешением.

Когда имеешь дело с серийным убийцей вроде Коллекционера Невест, уверенность, что подозреваемый не остановится на очередной жертве, превращает процесс простого исключения подозреваемых в шахматную партию. Успех зависит не только от накопления улик, но и от способности правильно спрогнозировать дальнейшие шаги преступника.

Предвидение следующего хода убийцы означает проникновение в его сознание. Не потому что так хочется. При всем мастерстве никто, будучи в здравом уме, не пожелает такого «путешествия». Его предпринимаешь по необходимости.

Брэд зашел в бар Макензи, находящийся в квартале от его дома, пропустить на ночь рюмочку, а затем, оставшись в одиночестве, принялся прикидывать, что к чему. Для этого-то и приходилось проникать в сознание Коллекционера Невест.

Он проснулся, горя желанием вернуться на место преступления. Вернувшись из ванной, посмотрел на часы. Ничего себе – всего три часа утра. Брэд вновь скользнул под одеяло, взбил подушку и принялся размышлять о том, что такое «безумие».

Умопомешательство. Болезнь мозга. Коллекционер Невест.

Пробило семь – он, оказывается, задремал. Приняв душ, побрившись, надев светлые брюки и белую рубаху, Брэд вылил в раковину остатки кофе из чашки, глотнул лимонного сока и наскоро вымыл посуду.

Застегнув рубаху, он подошел к окну и выглянул на улицу. Квартира его находилась на пятом этаже десятиэтажного кондоминиума в двух шагах от Колфэкса – две комнаты и кухня, разделенные стеклянной матовой стеной. Даже при включенном уличном освещении снаружи ничего не видно, но из квартиры вполне можно было обозревать перспективу городского центра.

У горизонта на фоне светлого неба тянулись, то скрываясь за громоздящимися зданиями, то возникая в промежутках между ними, Скалистые горы. Далеко на юге поднималась вершина Пайкс-Пик, на севере, справа, угадывались могучие отроги Лонгс-Пик – украшения Национального парка Скалистых гор; грубо говоря, крайняя северная точка всего горного массива.

Брэд вздохнул. Где-то между обеими оконечностями в городском муравейнике, копошащемся перед ним, возможно, расхаживает убийца. И, как ни страшно признавать, очередная жертва преступника.

«Я тебя вижу, а ты меня нет». Так можно сказать о следователе. Так можно сказать об убийце. Сколько часов, сколько дней убийца выслеживал потенциальных жертв – женщин, привлекших его внимание благодаря своей внешности. Красивых, слабых, доверчивых, ни в чем не по винных…

«Кого ты выслеживаешь сейчас? Чей покой, чей мир, полный надежд, скоро нарушишь?» – размышлял Брэд.

Брэд выключил воду и бегло оглядел кухню. Ни пятнышка. Как и вся квартира. Мебель в гостиной представляла собой никелированные конструкции изящных форм с черной бархатной обивкой. Столы стеклянные, но не дешевка с распродажи. У Брэда хороший вкус, а щедрое наследство позволяло ему этот вкус удовлетворять.

У дальней стены стояли две большие кадки с цветущим тростником. Никаких излишеств, но все хорошего качества, все на месте, все ухожено.