– Зачем тебе нужно убивать семь красивых женщин?

– Потому что «семь» – число совершенства. Цифра Бога.

– Ты боишься Бога?

– Да.

– Ты верующий?

– Глубоко верующий.

– Католик?

– Нет.

– Протестант?

– Нет.

– Как так?

– Все они лжецы, не способные жить той жизнью, которую проповедуют другим.

– А сам ты живешь по правде?

– На сто процентов. Это и отличает меня от других. Потому я и убиваю – чтобы сохранить верность себе.

– Почему семь женщин?

– Я уже сказал – это знак совершенства. Возвращение к пройденному ведет к интеллектуальной честности, в ней зеркально отражается нормальная технология допроса. Помогает обоим.

– Ладно, поговорим о том, как ты выбираешь свои жерт вы. Почему…

– Они не жертвы.

– А кто?

– Я не делаю им больно.

Ники помолчала. Видимо, он не ответил на вопрос.

– Почему рай потерян?

– Не рай, а красота рая. Попрана невинность.

– Где сосредоточен ум?

– В сознании. Невинность потеряна в сознании.

– Ты змей?

– Нет.

– Кто размозжил змею голову?

– Она. – Брэд кивком указал на стену с фотографиями с места преступления.

– Она сделала тебе больно?

– Да.

– Но ты не змей. Или змей?

– Нет. Не всегда.

– Почему ты убил ее?

– Чтобы убивать дальше.

Только Брэд не это хотел сказать. Он поднял руку, обдумывая другой ответ.

– Дальше убивать или дальше жить? – переспросила Ники. – «Да упокоится она в гнезде змеином и вновь я аживу». – процитировала она.

– Я имел в виду дальше жить.

Оба вновь посмотрели на послание, прикрепленное к стене.

– Если в этой истории самовоплощения он играет роль змея, естественно предположить, что он способен жить как змей и продолжать убивать, – пробормотала Ники.

– Верно.

Она внимательно посмотрела на него:

– Получается, Темпл прав: мы ищем страдающего галлюцинациями шизофреника, у которого случился нервный срыв. – Она откинула со щеки длинную прядь темных волос и задумчиво прикоснулась к подбородку. Длинные тонкие пальцы, французский маникюр…

Ему всегда нравилось внимание Ники к несущественным на вид деталям. Она жила, во все вкладывая душу и, если честно, расходуя куда больше энергии, чем он обычно мог себе позволить. Каждый день бегала по часу, чтобы сохранять душевное равновесие. Работала не меньше чем по двенадцать часов. При этом у нее хватало энергии вести и активную ночную жизнь, если, конечно, верить слухам… А не верить им не было оснований. Их отношения неизменно оставались платоническими, хотя, случалось, Брэд об этом сожалел.

– Да, возможно, и так, – согласился он. – Впрочем, на том, что у этого человека скорее всего есть психическое расстройство, мы сошлись еще вчера вечером.

– Не мы. У меня полной уверенности нет. Душевное нездоровье нетипично для серийного убийцы, если только заболевание не связано с серьезным повреждением лобных долей, вызванным травмой головы. Обычно же почти все серийные убийцы принадлежат к среднему или еще более состоятельному классу, приятны на вид и, как правило, ясно выражают свои мысли. Почти все убивают из мести или сексуальных побуждений. В обоих случаях большинство становились жертвами жестокого обращения со стороны матери и теперь отвечают на эту жестокость, совершая ритуальный акт, дающий выход их потребности в воздаянии или возмездии. Как правило, серийных убийц формирует среда, а не психика. Душевно не уравновешенные люди ведут себя иначе.

Все это Брэд знал, но ремесло следователя заключается, в том числе, в повторении пройденного, что позволяет извлекать из него крупицы правды.

– И все же записка указывает на манию величия, а это форма психоза.

– Верно, – кивнула Ники.

Расхаживая по помещению, Брэд покосился на сверло.

– Не похоже, что преступник убивал на сексуальной почве. Тут целый ритуал. Он лелеет свою манию величия. Он умен. Убивает так, чтобы можно было делать это и впредь, потому что ему кажется: если не продолжать спектакль, все, и он в том числе, решат, что у него нет способности играть роль, а значит, и жить.

– Точно, – подала голос Ники. – И как бы там ни было, это не роль палача или карателя. На его взгляд, он оказывает жертвам добрую услугу. Выражает свою к ним любовь.

Они помолчали.

– Итак. Надо тщательно проверить психиатрические отделения больниц в районе Четырех Углов, – заключила Ники. – А также местные поликлиники, дома призрения, тюрьмы штата, обвинительные приговоры, в которых упоминаются психические отклонения… Гора сведений.

– Фрэнк и еще шестеро агентов уже начали подъем на эту «гору». Обратимся за подкреплением в местные отделения – в Шийенне, Колорадо-Спрингс, Альбукерке. Я просил Фрэнка пошерстить сведения по серийным убийствам на предмет чего-нибудь сходного с этим посланием.

– Согласна.

– Ну а тем временем у нас имеются тайны, спрятанные здесь, на месте его «деятельности». – Брэд изучающее обвел взглядом стены.

Ники кивнула.

– Устаешь от этого?

– От работы в «поле»?

– От попыток увидеть то, что некто от нас скрывает.

«Странная манера выражаться», – подумал Брэд.

– Не могу сказать, что я предпринимаю такие попытки.

– Я вот что хочу сказать. Ведь у нас у всех есть свои тайны, верно? Мы живем каждый своей жизнью, позволяя другим увидеть только то, что хотим открыть. Годы уходят на то, чтобы узнать человека, даже в браке. Правда, тебе, Брэд, об этом ничего не известно. Она добродушно ухмыльнулась. – Да и мало ли на свете супругов, которые, прожив вместе много лет, вдруг с изумлением обнаруживают у партнера такие темные глубины, о существовании которых даже не подозревали?

– С этим не поспоришь, – отозвался Брэд.

«Как хорошо, что меня пока в эту трясину не затянуло», – подумал он.

– Классика экзистенциализма, – кивнула Ники. – В последнем жизненном итоге человек одинок. Все мы время от времени стараемся изжить свои комплексы, но так или иначе пребываем в нашем собственном замкнутом мире. Вот к этому в конце концов и приходишь. Потому-то так много людей ищет утешения в вере. Это такой способ взаимоотношений, когда от другого не зависишь. – Она скрестила на груди руки. – Так как, Брэд? Что за тайны ты укрываешь?

Поначалу ему показалось, что он ослышался, ведь они всегда были откровенны, но никогда не навязчивы.

– Не собираюсь лезть тебе в душу, – поспешно добавила Ники. – Во всяком случае, не слишком глубоко.

Его лицо смягчилось улыбкой, и, глядя в ее теплые голубые глаза, он вдруг почувствовал, что готов рассказать все. Как легкомысленным юнцом студентом Техасского университета в Остине влюбился в теннисистку по имени Руби, когда весь мир был у их ног и все видевшие их вместе это понимали. Как мерцали ее глаза, как смех разливался во время игры на корте, как он целиком отдавал себя Руби… И как она покончила жизнь самоубийством.

От этого воспоминания в горле запершило. Три года понадобилось Брэду на то, чтобы раскрыть причины, приведшие Руби к решению расстаться с жизнью.

– Подумай об этом, Брэд, – продолжала Ники. – Убийца играет с нами. Испытывает нас. Искушает, подначивает, бросает вызов – мол, остановите меня. Моя работа состоит в том, чтобы этот вызов принять и побить преступника на его собственном поле. Раскрыть его подлинное «я». А как заставить человека раскрыть свои тайны?

Ники говорила об убийце, но в то же время и о Брэде.

Он кивнул на стену.

– Такие люди совершают свои поступки из-за боли, и какая-то, совсем-совсем небольшая, часть меня способна это понять. То есть не реакцию на боль, а саму боль. Скажем, я кого-то любил и испытал боль утраты любимой – женщины, с которой был некогда близок. Поэтому да, могу понять. – Он замолчал, не зная, что сказать дальше. Вдруг стало как-то неуютно.

Помолчав немного, Ники подошла к нему и сочувственно прикоснулась к плечу. Она выглядела смущенной, и Брэд почувствовал, что сам смущается. Ники убрала руку и повернулась к стене.