— Ничего такого, — ответил он.

— Что случилось?

Кид помедлил.

— Это порез.

— Как это произошло?

Кид смутился. Прикусил нижнюю губу с такой силой, что она побелела, неловко повертел головой и наконец выдавил:

— Гробовщица.

— Это она тебя порезала?

— Я… я заговорил с ней о разрыве. Она расстроилась и…

— Кид, она это сделала… ножом?

Кид кивнул:

— Это получилось случайно.

— А мне кажется, ситуация выходит из-под контроля.

— Послушай, мы могли бы не разговаривать об этом? Мне больше не хочется говорить о Команде.

— Почему?

Кид вынул из кармана небольшую карточку.

— В теле шестьсот групп мышц, и они составляют сорок процентов веса твоего тела.

— Что происходит? Почему ты не хочешь говорить о…

Не обращая внимания на вопросы Джека, Кид продолжал, не отводя глаз от карточки:

— И сейчас мы с тобой, работая этими мышцами, отправимся в город.

— Кид…

— Нет!

Джек даже испугался, с каким пылом Кид выкрикнул это слово. Он молчал до тех пор, пока Кид не отвел глаза от карточки, пока их взгляды не встретились. Тогда Джек кивнул. Он кивнул, и у него мелькнула вот какая мысль: «Он уже убегал. Я не хочу, чтобы он убежал еще раз. Что-то происходит, и я этого не понимаю, но мне бы не хотелось его оттолкнуть. Я не хочу, чтобы он убежал». В общем, он только кивнул и промолчал, тем самым давая Киду понять, что готов сменить тему.

— Вот расписание.

Кид постучал кончиком пальца по карточке. Но больше он ничего не успел сказать, потому что в комнату вбежала Мэтти.

Она испуганно огляделась, будто ожидала увидеть что-то неприятное, неправильное, и явно удивилась, что здесь все в порядке.

— Что это был за крик? — спросила она, и, хотя ее голос звучал спокойно, глаза сердито сверкали. Ее гнев был направлен на Кида, но тот молчал, и Мэтти сказала: — Не надо тут кричать и всех расстраивать.

— Все нормально, Мэтти, — заверил ее Джек.

— Я не хочу, чтобы он на вас орал. Не хочу, чтобы он вам делал больно. Вы и так натерпелись. — Она снова сердито зыркнула на Кида. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?

— Да, — ответил Кид едва слышно.

— Один раз ты уже сделал ему больно. И больше не сделаешь, — объявила Мэтти, глядя на Кида в упор.

— Ты права. Прошу прощения.

Она стояла в дверях и испепеляла Кида взглядом, пока Джек не сказал:

— Все нормально, правда. Честное слово.

Мэтти кивнула, удовлетворенная своей работой, развернулась и отправилась в кухню. После неловкой паузы Кид проговорил:

— Она тебя защищает.

— Да.

— Что ж, правильно делает.

— Правильно или нет, но я этому рад.

Кид кашлянул, снова постучал пальцем по карточке и сказал:

— О'кей. Пока будем встречаться четыре раза в неделю.

Джек нахмурился и просмотрел записи на карточке. Несколько столбцов, аккуратно набранных на компьютере. Упражнения были просто невыносимые. Кид хотел, чтобы он делал вещи, которых он делать не мог.

— Ты шутишь, да? — спросил Джек. — Ты хочешь, чтобы я бегал?

— Не с завтрашнего дня, Джек. Но через год — да, я думаю, ты сможешь все это делать. И тебе не придется пробегать милю за десять минут. Мы можем начать с пятнадцати. Или с двадцати. Я просто хочу, чтобы ты приступил к тренировкам и…

— Ты окончательно спятил.

— Когда ты научишься доверять мне?

— Я тебе доверяю.

— Не доверяешь. — В голосе Кида не было гнева, осталась только спокойная уверенность, столь же мощная, как в тот день, когда он впервые вошел в гостиную и призвал Джека на бой за собственное здоровье, на сражение с болью. — Я серьезно. Как ты можешь мне не верить, когда я говорю, что ты сумеешь что-то сделать? Как ты можешь мне не доверять после всего, что мы уже успели совершить?

Джек довольно долго молчал, прежде чем ответить:

— Кид, если уж совсем откровенно, все доверие из меня вышибло.

Он заметил, какая боль отразилась на лице Кида при этих словах. Но все же парень кивнул и сказал:

— Хорошо. Но, может быть, ты хотя бы попробуешь потренироваться на беговой дорожке? Обещаю, сначала будем все делать медленно. Тебе достаточно только сказать, когда станет больно, и будем прекращать.

Джек ничего не ответил. Но он встал на беговую дорожку и, как только Кид нажал на кнопку включения, зашагал, постепенно набирая скорость, и в конце концов побежал на месте медленной трусцой. Он ждал, что разболится бедро, но боль не вспыхивала. То есть она присутствовала, но не постоянно, а скорее накатывала волнами. На какой-то миг он сбился с ритма. Но он видел, что Кид наблюдает за ним, и подумал, что, возможно, удастся перетерпеть эту боль. Он понимал, что на следующий день у него все тело будет ныть, но это было ничего. Он мог сделать это. Он бежал. Это был самый медленный бег в истории, но все же он бежал.

— Я кое с кем познакомился, — негромко проговорил Кид. — Было потрясающе.

— Новая Цель?

— Очень подходящее прозвище для нее, — сказал Кид. — Со всех сторон.

— Поздравляю.

— Только… Есть кое-что… Даже не знаю, как сказать.

— Еще одна из тех, кто тебя пугает?

Кид попробовал улыбнуться, но ему удалось только угрюмо пожать плечами.

— Джек, — сказал он, — сейчас меня пугают все мои знакомые. А эта, эта Новая Цель… Думаю, она не такая, какой показалась мне сначала.

— Ты хочешь рассказать мне, что происходит, — спросил Джек, — или мы будем продолжать говорить загадками?

— Хочу рассказать, — проговорил Кид и кивнул с таким видом, будто принял решение. — И скажу. Скоро. Я уже многое понимаю, но мне надо еще кое-что выяснить. Потом я расскажу тебе все.

— Отлично. А пока что нельзя ли мне прекратить бег? Похоже, я скоро грохнусь в обморок.

— Давай-ка я расскажу тебе одну историю, — сказал Кид, когда Джек перешел на обычный шаг. Теперь он говорил спокойно, и это даже можно было расценить как попытку извиниться за нежелание откровенничать о личной жизни. — Когда я в старших классах играл в футбол, как-то раз у нас была встреча с командой качков. Я говорю «качков», потому что их игрок в среднем весил фунтов двести восемьдесят, а наш, наверное, двести двадцать пять или двести тридцать. Мы думали, нас по полю размажут. Но наш тренер сказал, что мы можем победить. Он сказал: если мы продержимся до четвертого тайма, заработают наши навыки, полученные на тренировках по аэробике. Он говорил, что мы в лучшей форме, что они выдохнутся и, несмотря на то что они такие здоровяки, мы сможем их переиграть, как только они начнут уставать. И знаешь что? Он оказался прав. Мы их сделали. В четвертом тайме мы растоптали всех этих накачанных парней.

— Очень интересно. Может быть, мне стоит записаться в старший класс и попытать счастья в футбольной команде?

— Я просто хочу сказать, что бег очень важен. Нельзя предугадать, каких результатов добьешься с его помощью. — Кид говорил еще тише и спокойнее, его голос звучал словно бы издалека. — Никогда нельзя предугадать, против каких здоровяков придется играть.

Вот и она, ни о чем не подозревающая.

С ней не надо было даже знакомиться, стоило только на нее взглянуть — и сразу ясно: хорошая, милая женщина. Что-то в ней было такое теплое и приятное. Такое симпатичное. Она явно была любящая и заботливая. Это у нее на лице было написано, это было заметно по ее походке. Она весь мир была готова обнять своими костлявыми руками. Любо-дорого поглядеть. Прямо даже радостно.

А с ней, наверное, ее муженек. Тоже с виду симпатяга. Шел с палочкой. Что же это с ним стряслось? Несчастный случай, поди. А может, это после Вьетнама. Он сильно хромал. И хрипел. Да только ноге от этого никакого толка. Толстый. Мог бы уж сбросить несколько фунтов. Но, наверное, он был из таких, кому до лампочки, как они выглядят и как они хреново хромают.

У нее был радостный вид. Да и с чего бы ей огорчаться? Денек выдался погожий, морозный и ясный, а у нее такой славный муженек, встретил ее на автобусной остановке, когда она возвращалась с работы, и пошел с ней домой пешком, хотя у него больная нога. Сейчас ведь такую парочку редко когда встретишь, правда? Не часто, что и говорить. Люди стали другие, не такие, какими должны быть. И то, что следовало сделать, казалось неправильным. Но сделать это было необходимо. Почему только этой милой парочке можно быть счастливой? Разве они тоже не заслуживали счастья? Заслуживали, уж вы поверьте. А разве все на свете не пытались отобрать у них счастье? Еще как пытались. Ну, может быть, не все на свете. Может быть, это уж слишком — насчет всех на свете. Насчет всех на свете утверждать, пожалуй, не стоит. Но лучше перебдеть, чем недобдеть. Неплохой лозунг, верно? Да нет, не лозунг. Как это раньше называли? Поговорка. Ну да, может, и поговорка. Нет, девиз! Вот что это такое. Отличный девиз. Лучше перебдеть, чем недобдеть.