Веганец оглянулся по сторонам в поисках поддержки. Делегаты согласно закивали. Безгрешных тут не было. Темные дела крутили везде. Что уж там про Веган говорить… Скрытные ублюдки…

– Даю слово, – бросил Таран, отчетливо ощутив вдруг, как сильно увяз в ворохе чужого грязного белья.

Сказанного не воротишь. Выбор сделан. И лишь какая-то, свойственная только сталкерам, чуйка подсказывала, что проблемы только начинаются.

Весть об уничтожении колонии Мощного стала для Тарана полной неожиданностью. Казалось, еще вчера они с Глебом мерили шагами булыжные мостовые уютного поселка, общались с приветливыми и по-своему счастливыми жителями, дивились аккуратным клумбам, пестревшим всеми цветами радуги. А теперь этого райского уголка не стало в одночасье. Удивительно, как в человеке уживаются желания созидать и разрушать…

Вести по метро расходятся быстро. Только теперь, узнав о трагедии, сталкер заметил неуловимые на первый взгляд перемены в поведении людей. Казавшиеся такими реальными планы на скорое переселение рухнули, подорвав и без того низкий моральный дух жителей метро. На смену деловой суете пришла апатия, разговоры звучали реже, а лица многих снова застыли масками обреченности; из их взглядов словно выскоблили всякую надежду.

Проходя транзитом Фрунзенскую, Таран заметил несвойственное для тихой станции скопление народа на платформе. Люди сгрудились вокруг уложенных в ряд брезентовых мешков… Трупы. Картина настолько обыденная и привычная, что давно уже не вызывала ни ужаса, ни сострадания. Новый день – новые жертвы. Чему удивляться в этом чудом уцелевшем, зарытом в землю огрызке канувшего мира? Рядом мелькнул плащ мортуса. Сегодня безликим санитарам предстоит много работы.

Еле различимая в свете редких ламп, от толпы отделилась серая тень. Еще немного, и Таран разглядел лицо женщины в черном платке, которая направлялась к нему через платформу. Припухшие от слез, но сухие глаза – все уже выплакано, ровная линия мертвенно-бледных дрожащих губ, отрешенный взгляд, в котором не осталось ничего, кроме безграничной скорби.

– Ты ведь наемник? – тихо спросила она, глядя на сталкера в упор. – Сколько стоят твои услуги?

Таран замешкался, уже догадываясь, о чем та хочет попросить. Сторонними заказами сейчас заниматься было не с руки…

Уловив настроение сталкера, женщина заторопилась:

– Мы соберем плату. Всей станцией. Только найди их. Найди и убей. Всех. Ты слышишь, сталкер? Убей их всех! Убей!

Рот ее скривился в гримасе отчаяния, худые бледные руки забарабанили по груди сталкера. Но тот, казалось, не чувствовал ударов, глядя в ее черные от горя глаза. Он продолжать стоять, не в силах развернуться и уйти своей дорогой. Наконец местные оттащили женщину и увели к фанерным клетушкам жилых бараков.

– Не серчай, Таран. Сына у нее убили. И еще пятерых наших… – Рядом со сталкером стоял, опираясь на массивный костыль, щуплый старик с культей вместо ноги. – Банда Безбожника. Слыхал, небось, о таких? Вконец озверели, подонки, ничего не боятся.

Сталкер молчал. О «безбожниках» – так нарекли себя эти головорезы в угоду своему главарю – слухи ходили нехорошие. Тарану даже было известно об их логове в перегоне между желтой и фиолетовой ветками. Этот межлинейник позволял попасть с Достоевской на Техноложку через Звенигородскую и Пушкинскую, минуя таможенные барьеры торгового кольца. Теперь в ССВ[13] прочно обосновались безбожники, собирая с контрабандистов мзду за проход. Не гнушались этой лазейкой и поставщики наркоты с Улицы Дыбенко, равно как и работорговцы Вегана, ведь попасть на юго-запад метрополитена по красной ветке было невозможно из-за гигантского разлома в земле между Пушкинской и Владимирской.

Случались у безбожников и набеги на слабые периферийные станции. Так что с того? Воюют все: колонии, альянсы, одиночки… Кто из них прав, кто виноват – поди разбери. Встревать в чужие разборки, да еще против целой банды, было глупо. Старик, видимо, думал примерно так же, поскольку не остановил наемника, когда тот, кивнув на прощание, двинулся своей дорогой.

– Мир твоему дому, сталкер… – услышал Таран его тихое напутствие, но не обернулся. Впереди ждали неотложные дела.

Не задерживаясь более на транзитных станциях, он возвращался домой, в больничное бомбоубежище. Позади остались черная от кострищ платформа Московских ворот, шумная «Электра»[14], продуваемый туннельными сквозняками «Папа»[15]. Патрульные на блокпостах лишних вопросов не задавали и открывали проход, едва завидев знакомый силуэт сталкера.

Не доходя до Московской, Таран привычно повернул в боковой штрек. До дома оставалось всего ничего – несколько коротких переходов по узким сбойкам с шершавыми, грубо сработанными стенами. Вскоре он уже поднимался по скобам вертикальной шахты, предвкушая сытный ужин в компании сына и неторопливые разговоры до полуночи. Лязгнула крышка люка.

Таран влез наверх, обшаривая взглядом убежище… От дурных предчувствий закололо в затылке.

Посуда, тряпье, обломки нехитрой мебели – все валялось на полу в хаотическом беспорядке.

– Глеб?..

Сталкер пронесся по отсекам, наблюдая везде одну и ту же картину – разбросанные повсюду вещи, опрокинутые на бок двухъярусные нары, вскрытые ящики.

– Глеб!

Пацана нигде не было. В душе еще теплилась надежда, что все это – не более чем хорошо подготовленный розыгрыш, но распахнутая настежь гермодверь красноречиво говорила об обратном. Убежище обнесли, а сына… – Таран даже мысли не мог допустить, что случилось непоправимое – сын пропал.

Во рту пересохло, а лоб, наоборот, покрылся испариной. Мысль о том, что с Глебом может что-нибудь произойти, часто посещала сталкера, но он упорно гнал ее прочь. Теперь же, когда опасения все-таки стали реальностью, голова работала плохо. Сознание вязло в мешанине нахлынувших эмоций. Некое чувство, накрепко забытое в период отшельничества, теперь вернулось и мешало мыслить здраво. Таран запаниковал – впервые за долгие годы.

Растерянно оглядываясь, он вышел в тамбур. Следы взлома на гермодвери отсутствовали. Да и не такое это простое дело – железо кромсать. Неужели сын открыл дверь сам? А главное, зачем? Взгляд сталкера уткнулся в пятна крови на бетонном полу. Глебова? Сердце екнуло. Вроде не так много. Может, нос разбили чуток, да и все?

Вернувшись в убежище, он ненадолго прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Затем вытянул шею и широко, что есть силы, открыл рот. Нехитрый прием помог сбросить напряжение и собрать мысли в кучку. Таран осмотрелся еще раз, стараясь в этот раз не упустить ни единой мелочи. Теперь в царившем хаосе обнаружилась некоторая закономерность. Загадочные посетители оказались чересчур избирательны. Оставив без внимания кофр с ухоженными, в смазке, пистолетами, они с неизвестной целью разворошили кучу старых ржавых стволов, которые сталкер использовал на запчасти для своих кустарных поделок. Оружейный шкаф оказался разграблен подчистую. «А ведь стволы-то в шкафу, в отличие от остальных, заряжены были», – промелькнула мысль. Не погнушались грабители даже свиной поджаркой со сковороды, в то время как коллекция консервированных фруктов, которой Таран так гордился, стояла нетронутой. Выбор странный.

Чего-то не хватало… Какой-то важной детали, без которой целостная картина произошедшего никак не складывалась. Посмотрев еще раз туда, где видел Глеба в момент прощания, сталкер, наконец, вспомнил про грампластинки. Их не было.

– Да чтоб вас, твари голозадые!

Теперь все встало на свои места. И оружие, выбранное по принципу «стреляет – не стреляет», и проигнорированные фруктовые консервы, экзотического содержимого которых похитители, скорее всего, никогда не пробовали. Сталкер подошел к стене, с размаху ударил кулаком. Под проломленным листом фанеры показалась узкая ниша. Не медля, Таран вытащил из тайника дежурный АК-74, распихал по карманам комбеза магазины. Броник, разгрузка с гранатами, противогаз, нож… Вроде все. Сталкер попрыгал – нигде не звякало. Захлопнув гермодверь, собрался было двинуться прочь, когда в свете фонаря что-то блеснуло… Таран опустился на колено, рассматривая еще одно подтверждение своей догадки – грубо обтесанный кусочек винила на обрывке тонкой бечевки. Примитивный амулет огрызков.