Верно, конечно, подумал, переговорив по телефону с Нью-Йорком, Даффи, что нескольким миллионам африканцев придется голодать, но он-то тут при чем? Всему виной неотвратимо приближавшееся банкротство Ассоциированного королевского.

Он нацарапал на регистрационной квитанции подробности операции и позвал Викторию. Вернувшись за свой стол, она потратила несколько мгновений, чтобы расшифровать каракули Даффи, затем аккуратно ввела эти сведения в компьютер и нажала на кнопку «отправить».

Летом 2006-го Салим поинтересовался у Хасана, не хочет ли он поучаствовать в «ознакомительной поездке»: Коалиция мусульманской молодежи отправляла группу своих членов в Пакистан. Он смог бы познакомиться там с единомышленниками и пройти своего рода «обучение». Однако Хасан сомневался, что ему удастся уговорить на это родителей, — они даже не предлагали ему съездить на родину, чтобы найти невесту, питая, судя по всему, уверенность, что он женится на англичанке. И он не без колебаний, но отклонил предложение Салима, а тот принял отказ с всегдашней его невозмутимостью.

Еще через полгода Салим обратился к нему с другим предложением: встретиться с особым «Передовым отрядом» их организации. «Все, кто придет на эту встречу, прошли обучение в Пакистане или Сомали, но у тебя, Хас, такая ясная голова, что мне хочется, чтобы и ты побывал на этой встрече. Ты умен. Не волнуйся. Ничего особенного там происходить не будет. Мы просто посмотрим на наших завтрашних лидеров. На людей, которые разбираются в территориальном вопросе».

И лицо Салима расплылось в улыбке, придававшей ему особое сходство с Балу. «Передовой отряд» был предпоследней ступенькой вверху иерархической лестницы их организации, к тому же Хасана заинтриговало его название — английское, а не арабское; присутствие на этой встрече не требовало полета в Карачи и долгого перехода по горам — нужно было всего лишь проехать три часа на поезде, уходившем с вокзала Кингз-Кросс в Брэдфорд. Да и слова «территориальный вопрос» также были не лишены интереса.

Вот тогда-то в доме на Ламб-лейн, в комнате с голыми стенами, расположенной над залом для игры в бинго, Хасан и услышал речь, которая — вместе с британским вторжением в Ирак — внушила ему уверенность в том, что он готов к борьбе за свою веру. Это была речь не духовного лица, не какого-нибудь демагога или смутьяна — говорил младший служащий муниципального отдела социального обеспечения, обладатель негромкого голоса и доброжелательных глаз. Сначала все помолились, затем, когда двенадцать молодых мужчин, собравшихся в аудитории, уселись, скрестив ноги, на пол и принялись благовоспитанно передавать друг другу фруктовый сок и печенья, человек этот, назвавшийся Али, приступил к делу.

— Братья. Для начала позвольте мне сказать вам: добро пожаловать. Надолго «Передовой отряд» вас здесь не задержит. Послезавтра вы разъедетесь по домам. Я знаю, что все вы, кроме одного, уже прошли определенную подготовку за границей. И мне хотелось бы, чтобы домой вы вернулись со следующей мыслью: жизнь проста.

Хасан, обведя взглядом слушателей, увидел на их лицах удивление. Надо полагать, в Пакистане они получали наставления от кипучих фанатиков и членов полувоенных формирований и вовсе не ожидали встретиться на этой, поздней, стадии подготовки с человеком, в голосе которого звучали модуляции университетского лектора.

В последние три года Хасану нередко казалось, что он разрывается между возвышенной риторикой чистоты, с которой он сталкивался в мечети, и разрушительной насмешливостью, неотъемлемой от повседневной жизни в склонной к самоиронии стране. Это походило на анфиладный пулеметный огонь: с одной стороны — страстность и великолепие ислама с его напористыми, вдохновенными ораторами, чьи громкие и пылкие речи он слушал; а с другой — неторопливо ползущие минуты обыденной жизни в стране, которая никогда не относилась к себе с чрезмерной серьезностью. Вера Хасана была логичной и духовной, его снедала присущая молодым людям жажда деятельности; однако, помимо этого, он еще и болел за «Килмарнок».

В тот вечер, когда Хасан услышал Али, конфликт этот словно исчез сам собой, сменившись спокойным воодушевлением. Все стало казаться ему нерасторжимо единым: он мог оставаться читателем «Жабы», «разочарованным» британцем, но взявшим на себя труд понять истинную суть человеческой жизни и готовым действовать, исходя из этого понимания. Али удалось придать всему окончательный смысл.

— Пытались ли вы когда-нибудь представить себе, о чем думает ложащийся спать кафир? — спросил Али. — Позвольте мне рассказать вам об этом. Он пытается понять, как получилось, что из всех тварей земных только он, человек, оказался наделенным сознанием. Он нежно любит своих детей. Он томится тоской по женской плоти — или по мужской. Завтра он постарается совершать только хорошие поступки. Ведь во многих отношениях он — человек не порочный. Однако перед ним стоит неразрешимое противоречие. Он знает, что жизнь его тщетна, поскольку конец ее уже предрешен. Он не увидит, как будут жить его дети. И для него это чистой воды мука, трагедия. А в кафирских книгах и пьесах почти ни о чем, кроме этого жестокого противоречия, не говорится.

И вы и я — мы свободны от этого. И свободу нам дал Бог. Когда Бог явил себя Пророку и открыл ему нерукотворное слово Корана, из человеческого существования ушли все неясности. Если мы подчиняем себя воле Божьей и живем по Его законам, нас ожидает вечная жизнь в раю. В месте, обещанном нам единым истинным Богом. Здесь нет загадки, нет противоречия. Все получило объяснение.

Правда, здесь есть одна трудность. Вы заметили ее? «Если мы подчиняем себя Богу». Ну, это не так уж и сложно. «Место, обещанное нам единым истинным Богом». Еще того проще! Трудность состоит вот в чем: «Если мы живем по Его законам». Именно для этого вы и приехали сюда: чтобы узнать, как это сложно, — но притом как возможно, как просто на практике.

Ислам — не религия, подобная иудаизму или христианству. Он — возвышенная, единственная и трансцендентная истина. Сравнивать его с другими религиями — то же, что сравнивать ваше решение опустить руку с непреложным законом тяготения. И то и другое являются причиной движения, однако их невозможно взвешивать на одних весах. Ислам есть единственная истина, открытая Пророку самим Богом. Он пропитывает собой каждую секунду вашей жизни. Бог присутствует в вашем дыхании, в вашей руке, в ваших мыслях, в пламени за решеткой камина, в лепестке цветка и в каждом атоме воздуха. Ислам не религия, которая говорит, что вы обязаны дважды в год приходить в мечеть, а в остальное время можете о ней и не вспоминать; ислам вездесущ — он присутствует в любом мгновении вашей жизни, в каждой клетке вашего тела. Он освободил человечество от земных тенет, от страдания и бедности. Освободил от противоречий жизни, под конец которой нас ожидает смерть. Открыв нам истину, он освободил нас от смерти. Ислам — это образ жизни. Ислам — это сама Жизнь. Хотя правильнее сказать, что жизнь — это ислам.

Как же должны мы прожить эту жизнь — и где? В этом и состоит наше испытание и наша битва. Сначала Пророку было велено создать правильное мусульманское общество, что он и сделал в Медине. Затем Бог повелел ему распространить Слово — освободить мир от страха, от всех дурных суеверий и ложных богов, которые поработили народы. Он сделал это мечом. Ислам не подчиняет себе людей, он дает им свободу. Это не империализм, но дар освобождения. Армии мусульман пронесли через Африку, Персию и Азию благую весть о всемогущем Боге, о том, что отныне жизнь обрела смысл.

Арабы, персы, индийцы, африканцы и азиаты соединились в свободе. Ислам не определяется расой, национальностью или цветом кожи. Он никогда, ни единого дня не был цивилизацией одних только арабов. Никогда не был национальностью — только сообществом веры. Ислам не возносит одного человека над другим, в нем нет королей, тиранов, архиепископов или диктаторов. Но он признает трансцендентность человеческого духа. Помните нашего бедного кафира, который, ложась спать, проклинает свое сознание — проклинает тот факт, что его Бог, дав ему знание о неотвратимости смерти, обратил его в нечто, меньшее собаки? Ислам же, напротив, знает, что люди выше любого животного, ибо Аллах благословил их и освободил. Мы признаем только две разновидности людей: правоверных и всех прочих. Вы живете либо в гармонии с Богом, либо в нераскаянном мире, в джахилии.