— То есть получается, что шизофрения наполовину запрограммирована, наполовину случайна? Действительно странно.

— Я тоже так думаю. Но все это я услышал от врачей, которые лечат Адама. Иногда монтажные соединения мозга складываются так, что человек просто-напросто получаетэту болезнь. То есть в то время, когда заканчивается развитие схем его мозга и устанавливается их окончательное соединение. Он обращаетсяв психопата. Другие же люди сохраняют состояние неустойчивого равновесия. Все необходимые схемы у них имеются, однако для развития болезни им требуется какой-то внешний толчок.

— И какой же?

— Самая распространенная причина — наркотики. «План», «кислота», амфетамины. ЛСД синтезировали в своей лаборатории химики, которых исследователи-психиатры попросили дать им наркотик, способный порождать временный психоз. Так что «кислота» очень хорошо работает по этой части. И спиртное. А кроме того, сильнейший стресс, который приводит к тому, что мозг начинает сам вырабатывать примерно такие же химические вещества.

— И эти вещества замыкают одни электрические схемы на другие, так? — спросила Дженни.

— Примерно так.

— Что-то вроде переключения питания на «Кольцевой».

В поезде они почти не разговаривали. Дженни размышляла об услышанном и надеялась, при всей ее жалости к Адаму, что этот вечер не заставит Габриэля забыть о ней. Однако он смотрел в окно, явно уйдя в свои мысли.

— Расскажите мне что-нибудь о вашем детстве, — попросила Дженни, решив не отпускать его далеко от себя. — О самом лучшем, что с вами тогда случилось. Может быть, еще до того, как заболел Адам.

Габриэль повернул к ней лицо — усталое, подумала Дженни.

— О самом лучшем? Ну, по-моему, мы почти всегда были счастливы. Но один случай я запомнил. Краткое мгновение, в сущности. Правда, ребенком я тогда, наверное, уже не был, потому что умел водить машину. Мне было лет восемнадцать, что ли. Я проработал все лето, чтобы оплатить это старенькое орудие смертоубийства. Отдал за него двести фунтов. Работал на ферме, находившейся на другом краю нашего графства. Как-то в воскресенье я поднялся в семь утра, чтобы поехать куда-то, довольно далеко, поиграть в крикет, и уговорил одну девушку отправиться со мной. Мы познакомились на вечеринке. Она была такая красивая — не мне, вообще-то говоря, чета. По счастью, в игре я оказался первым подающим и потом смог посидеть с ней, поговорить, так что она не заскучала. А после мне опять пришлось выйти на поле, и я испугался, что она просто возьмет да и уйдет. Но нет. Она осталась. После игры все мы отправились в паб, пили пиво, и я вдруг сообразил, что давно уже не был дома, около месяца, потому что работал, ну и позвонил из паба, и мама сказала, что, если я сумею за час добраться до дома, она сохранит для меня ужин. И я представил себе свежие овощи из нашего огорода. А девушка сказала, что не прочь поехать со мной, и хотя время уже шло к девяти, было еще светло. Помню, как я вел машину по узким улочкам, стекла в ней были опущены, воздух пах боярышником и бутенем, я смотрел, как садится солнце, и ехал немного быстрее обычного, и, наконец, начал узнавать окрестности и сказал девушке, что в карту можно больше не заглядывать. Мы въехали в нашу деревню, и в свете моих фар заплясали ночные бабочки и комары. Больше ничего не случилось. Я даже не поцеловал ее. Как раз поэтому все и было так чудесно. Все только начиналось. Пребывало в совершенном равновесии, казалось безупречным. Отец был жив. Ничего плохого еще не случилось.

Дженни улыбнулась:

— Понимаю.

— А что было лучшим у вас?

— Отец однажды вернулся и сказал, что останется навсегда.

— Но не остался.

— Нет.

— Сколько вам тогда было?

— Пять лет.

Габриэль вздохнул:

— Простите.

На станции «Виктория» Дженни сказала, что доедет по «Кольцевой» до Паддингтонского вокзала, а оттуда отправится поездом в Дрейтон-Грин.

— Я провожу вас до дома, — сказал Габриэль. — Время позднее.

— Что за глупости? Мне не шестнадцать лет.

— Да, но мне хочется.

И она ответила, почти не замявшись:

— Тогда поехали.

До Купер-роуд они добрались перед самой полночью, у двери дома Дженни Габриэль пожелал ей спокойной ночи.

— Увы, поговорить о вашем деле нам так и не удалось, — сказал он.

Дженни, уже вставив в замок ключ, обернулась к нему и сказала:

— Так давайте встретимся еще раз.

— Может быть, завтра вечером? — сказал, напрочь забыв о Топпингах, Габриэль.

— Когда хотите, — ответила Дженни. Во всяком случае, Габриэль решил, что ответила она именно так, — наверняка сказать было трудно, потому что говорила Дженни, уже прижав губы к его губам. Он провел ладонями по ее спине и, спустившись до бедер, прижал Дженни к себе.

И тут заметил краешком глаза мужчину, смотревшего на них с другой стороны улицы. Габриэль прошептал ей на ухо:

— Вы не попросите Тони выйти на секунду?

— Зачем? Опять тот мужчина?

— Чшш. Просто попросите его выйти.

Ожидая Тони, Габриэль старался вести себя так, чтобы соглядатай не понял, что его засекли. Смотрел на закрытую дверь, поглядывал на часы, притопывал ногами, словно пытаясь согреть их, В общем, делал вид, будто ждет кого-то. Наконец Тони высунул голову наружу.

— Тут один тип следит за домом, — сказал Габриэль. — За Дженни. Давайте изловим его. Это все тот же, вчерашний.

— Понял. Давайте.

Когда они стали перебегать улицу, тип выскочил из теней и дал стрекача. Однако в Тони еще сохранилось много чего от бегуна на 400 метров, и на углу Драйден-авеню он беглеца сграбастал. Через несколько секунд подбежал и Габриэль, и они прижали незнакомца спиной к фонарному столбу.

— Ты что тут делал? — спросил Тони.

— Ничего. Я просто…

— Ваше имя? — спросил Габриэль.

— Джейсон.

— Так я и думал. Это не игра. Как бы вас ни звали на самом деле, это не игра. Миранды, девушки, которая вам нужна, не существует.

— Я знаю.

— На самом деле Миранда — старый мужчина. Даже не женщина.

— Как скажете.

— Сунешься сюда еще раз — я тебе голову, на хер, отшибу, — пообещал Тони.

— Вернитесь в реальный мир, — посоветовал Габриэль. — И держитесь за него покрепче, мать вашу.

— Простите. Я больше не приду, обещаю.

— Да уж лучше не приходи, на хер, — сказал Тони.

— И плюньте вы на игру, — сказал Габриэль. — Выбросьте ее, к чертям, на помойку. Нет никакой Миранды.

Они отпустили пленника, и тот побежал к станции. Тони с Габриэлем пошли по Купер-роуд назад, к дому.

— А вы-то чего возвращаетесь? — спросил Тони.

— Да просто… Я… Вообще говоря, не знаю.

— Небось, хотите еще разок мою сестру поцеловать, а?

— Наверное, — признал Габриэль.

— Ладно, но только в дом я вас не впущу, приятель.

— Да я и не хочу входить в дом, — ответил Габриэль. — Просто хочу еще раз поцеловать вашу сестру.

— Ну тогда валяйте, — сказал, входя в дом, Тони. — Сейчас я ее пришлю.

В первые утренние часы холод ушел из столицы. В 2.30 на дневном спектакле театра «Ройал», что на Хеймаркет, зрители в партере уже вовсю обмахивались программками; под ними, в туннелях линии «Бейкерлу», направлявшиеся от вокзала Чаринг-Кросс по магазинам пассажиры оттягивали от шей воротники ставших ненужными пальто. Повара китайских ресторанов на Куинсуэй отирали рукавами лбы, чтобы пот не капал на морковь, которую они нарезали кубиками, готовя блюда на вечер; мозаики возвышавшейся близ Риджентс-парка мечети покрылись испариной, окна мастерской последнего в Талс-Хилле портного, все еще шившего костюмы на заказ, запотели. В спертом воздухе первых этажей универсальных магазинов Оксфорд-стрит неподвижно висели крошечные капли распыленных духов; покупатели, прижимая к животам перекинутые через руку пальто, проталкивались сквозь толпу таких же, как они, несчастных, оставляя без внимания груды шарфов и теплых перчаток — эмблем прошлых рождественских праздников.