Л. И. БРЕЖНЕВУ

Гражданин Председатель Верховного Совета Союза ССР!

Верховный Совет Союза ССР, который Вы возглавляете, лишил нас советского гражданства. Точнее, Вы лишаете нас возможности жить и умереть на своей земле, на которой мы родились и которой небезуспешно отдали почти полвека нашей жизни, посвящая наш труд и талант своему народу. Наш вклад в советское искусство был оценен советским правительством присвоением нам высших наград СССР: солистке Большого театра Галине Вишневской — звания народной артистки СССР и ордена Ленина, а Мстиславу Ростроповичу — Сталинской премии, Ленинской премии, звания народного артиста СССР и степени профессора Московской консерватории.

Мы — музыканты. Мы мыслим и живем музыкой. Наше мироощущение, наши взгляды, наше отношение к людям и событиям полностью вытекают из нашей профессии. Предъявленные нам Верховным Советом обвинения являются чистейшим вымыслом. Мы никогда ни в каких антисоветских организациях, как на своей родине, так и за рубежом, не участвовали. Вы не хуже других знаете, что единственной нашей «виной» было то, что мы дали приют в своем доме писателю А. Солженицыну. За это, с Вашей санкции, на нас были обрушены всяческие преследования, пережить которые было для нас невозможно: отмены концертов, запреты гастролей за рубежом, бойкот радио, телевидения, печати, попытка парализовать нашу музыкальную деятельность. Трижды, еще будучи в России, Ростропович обращался к Вам: первый раз с письмом и дважды с телеграммами с просьбой помочь нам, но ни Вы, ни кто-либо из Ваших подчиненных даже не откликнулся на этот крик души.

Таким образом, Вы вынудили нас просить об отъезде за границу на длительный срок, и это было оформлено как командировка Министерства культуры СССР. Но, видимо, Вам не хватило наших слез на родине, Вы нас и здесь настигли.

Теперь Вашим именем «борца за мир и права человека» нас морально расстреливают в спину по сфабрикованному обвинению, лишая нас права вернуться на родину. Советское правительство имеет возможность издеваться над ныне живущими в России большими писателями: Владимовым, Войновичем, Зиновьевым — и Вы, наверное, думаете, что выбросили нас на свалку, куда в свое время выбросили Рахманинова, Шаляпина, Стравинского, Кандинского, Шемякина, Неизвестного, Бунина, Солженицына, Максимова, Некрасова. В Ваших силах заставить нас переменить место жительства, но Вы бессильны переменить наши сердца, и, где бы мы ни находились, мы будем продолжать с гордостью за русский народ и с любовью к нему нести наше искусство.

Мы никогда не занимались, не занимаемся и не намерены заниматься политикой, ибо органически не расположены к этому роду деятельности. Но, будучи артистами по профессии и по призванию, мы не могли и не можем остаться равнодушными к судьбе своих собратьев по искусству. Этим и были продиктованы все наши человеческие и гражданские поступки.

Мы не признаем Вашего права на акт насилия над нами, пока нам не будут предъявлены конкретные обвинения и дана возможность законной защиты от обвинений.

Мы требуем над нами суда в любом месте СССР, в любое время, с одним условием, чтобы этот процесс был открытым.

Мы надеемся, что на это четвертое к Вам обращение Вы откликнетесь, а если нет, то, может быть, хотя бы краска стыда зальет Ваши щеки.

Белый Дом

Вашингтон

30 сентября 1982

Дорогая госпожа Вишневская,

Нэнси и я хотим послать Вам наши самые лучшие пожелания сейчас, когда Вы готовитесь к Вашему прощальному выступлению в «Евгении Онегине» Чайковского в парижской Гранд-Опера 19 октября.

Мы понимаем, что Вами, должно быть, владеют сейчас смешанные чувства, но мы очень надеемся, что Вы будете помнить о радости, которую Вы принесли всем тем, кого озаряли Вашим талантом, данным Вам от Бога. Ваш голос трогал сердца бесчисленных почитателей и поклонников в течение многих лет, но еще более всех нас вдохновляла Ваша изумительная любовь к жизни и к свободе. Спасибо Вам.

Мы поздравляем Вас и маэстро Ростроповича и шлем Вам наш самый сердечный привет. Храни Вас Бог.

Искренне Ваш

9.2.84

Дорогие Галочка и Слава!

Подходит десятая годовщина моей высылки, и оживляются картины этих страшных, изнурительных последних лет перед тем. И перебираем мы с Алей: ведь без Ваших покровительства и поддержки я бы тех лет просто не выдержал, свалился, ведь силы были уже близки к исходу. И — негде было просто жить, в Рязани бы меня додушили, а еще более — нет тишины, воздуха и, значит, возможности работать, а когда работа не идет — и совсем жизнь удавливается. Ведь я у Вас написал больше половины «Августа», да и значительную часть «Октября», и Вы с тактом берегли мое одиночество, даже не рассказывали о нарастающих стеснениях и злобных придирках к Вам. В общем, Вы создали мне условия, о которых я в СССР и мечтать не мог. А без них, наверно, взорвался бы раньше и не додержался бы до 1974 года.

Вспоминать это все с благодарностью — мало сказать. Вы заплатили за это жестокой ценой, и особенно Галя, потерявшая свой театр невозместимо. Этих потерь мои никакие благодарности не покроют, только и можно черпать твердость в общей обреченности судеб в этом веке — и что не до конца Господь нас накажет.

Спасибо Вам, мои милые, родные, обнимаю Вас, и Аля тоже. Привет Оле и Лене. Если сейчас в феврале будете в Галино — заезжайте к нам непременно. И от Кати Вам неизменный сердечный привет.

Всегда Ваш

Борис Покровский

Под этим словом здесь я разумею Галину Павловну Вишневскую — выдающуюся оперную певицу, актрису, которая откуда-то вдруг появилась в Большом театре. Нежданно-негаданно, никому не известная, но совершенно готовая, в высшей мере профессионал! Совершенно готовая для того, чтобы стать первоклассным исполнителем любой партии, любой роли; совершенно готовая для любого концерта, любой репетиции; совершенно готовая для того, чтобы мгновенно стать лидером актерского цеха прославленного Большого театра. Совершенно готовая!

Как будто кто-то свыше для проверки нашего художественного чутья и справедливости заслал к нам молодую, красивую, умную, энергичную женщину с экстраординарными музыкально-вокальными данными, уже кем-то, когда-то отработанными, отшлифованными, натренированными, с актерским обаянием, темпераментом, природным сценическим самочувствием и ядовито-дерзкой правдой на устах.

Актриса!

Где воспитывалась, у кого училась, откуда взялась, кто рекомендовал, где справки о победах на конкурсах? На эти вопросы никто ответы так и не получил — за ненадобностью. Очень скоро Вишневская сама начала учить, воспитывать, тренировать и судить на конкурсах.

А пока судьба ехидно ждала, оценим ли мы жемчужное зерно. Сначала растерялись, когда услышали, что в Бетховенском зале, где проходят предварительные пробы для поступающих в театр, претендентка на стажерское место запросто решила проблемы вокализирования в арии Аиды — те, что встают на каждой репетиции, спевке, оркестровой репетиции и портят настроение у исполнителей и слушателей на спектакле. Потом — обрадовались, не веря глазам и ушам своим.

Зерно оценило само себя, по истинной, цивилизованной эстетической стоимости. Спорить было трудно. Обсуждать — бессмысленно. Сами собой выстраивались перспективы, планы. Сами собой! Татьяна, Аида, Купава, может быть, Фиделио? Нет, конечно, для начала, для приличия, пусть — паж в «Риголетто», Стеша в «Псковитянке». Но это только для начала!