Так шли месяцы. Шайлер рассмотрела все варианты, выдвинула новые ошибочные гипотезы и встретилась со множеством женщин – но безрезультатно. Они с Джеком не говорили о том, что произойдет, если оба потерпят неудачу. Дни утекали, словно песок между пальцев. Настало лето. По капле просачивались известия из покинутого ими мира: о хаосе, охватившем ковены, о поджогах, загадочных нападениях. Чарльз отсутствовал, Аллегра исчезла, и некому возглавить битву. Никто не знал, что делать вампирам, а Шайлер с Джеком так и не приблизились к цели.

Перед отъездом из Флоренции они велели священникам-петрувианцам позаботиться о Мари-Елене. Важно, чтобы юная девушка, похищенная Кроатаном, спокойно перенесла беременность. Геди дал слово, что Мари-Елене ничего не грозит. Шайлер не доверяла петрувианцам, утверждавшим, что Голубая кровь приказала убивать ни в чем не повинных женщин и детей ради сохранения чистоты крови. Должна существовать другая причина. Что-то в этой истории пошло наперекосяк. Они разыщут Катерину, основавшую орден петрувианцев. Только она знает правду.

Но Хранительницы будто и не существовало. Постепенно Шайлер начала терять энтузиазм и впадать в апатию. Сказывалось и то, что она давно не пускала в ход клыки. После Оливера девушка не взяла себе фамильяра. С каждым днем она все меньше чувствовала себя вампиром, а все больше – уязвимым человеком.

Джек, в свою очередь, похудел, под глазами у него залегли тени. Шайлер знала, что он стал плохо спать по ночам. Он метался и что-то бормотал еле слышно. Шайлер начала бояться: может, Джек думает, что она просто струсила, когда уговорила его остаться?

– Вовсе нет, – отозвался юноша, как обычно, прочитав ее мысли. – Ты поступила храбро, выступив в защиту своей любви. Ты найдешь Катерину. Я верю в тебя.

Но в конце концов Шайлер признала свое поражение. Видимо, она неверно истолковала записи дедушки. Александрия – всего лишь очередная приманка, обычный отвлекающий маневр. Они ходили по темным городским переулкам и залитым светом новым торговым центрам, но ничего не нашли. След остыл. Они снова вернулись к тому, с чего и начали, когда только покинули Нью-Йорк.

Наступил последний вечер в Алексе. Шайлер снова принялась изучать бумаги. Она перечитывала ту часть, которая заставила ее поверить, что они у цели.

– «На берегу золотой реки город-победитель встанет вновь преддверием Врат Обетования». – Шайлер посмотрела на Джека: – Погоди-ка! Кажется, я наткнулась на нечто особенное.

Вначале она сразу подумала об Александре Великом, завоевателе Древнего мира. Девушка решила, что загадочное сооружение находится в городе, названном в его честь. Но за семь месяцев жизни в Египте Шайлер немного выучила арабский, и ответ оказался столь ясен, что теперь она ругала себя. Как она могла потерять столько времени даром?!

– Каир – Аль-Кайра – буквально означает «победитель». Город-победитель, – сообщила Шайлер Джеку. Сердце взволнованно забилось. – Мы едем туда.

Они выехали тем же утром.

Полет из Нью-Йорка в Каир всегда кажется немного сюрреалистическим. Это было известно и Мими Форс, которая восседала в салоне первого класса и встряхивала кубики льда в коктейле. Уже несколько часов они летели над бесконечной пустыней. На многие мили раскинулись лишь золотистые песчаные дюны, но внезапно, словно из праха, восстал город – огромный и бесконечный, как предшествовавшее ему ничто. Столица Египта представляла собой золотисто-коричневое скопление высоких зданий, соперничающих за место. Они скучивались так тесно, что казалось, будто их водрузили друг на дружку, словно детские кубики. Все разом обрывалось у зеленой границы Нила.

При виде Каира в сердце Мими вспыхнула вера. Час пробил. Теперь она вернет Кингсли. Она скучала по нему сильнее, чем прежде. Она яростно цеплялась за надежду вновь увидеть его улыбку, вновь ощутить тепло взаимных объятий. Когда во время злосчастного заключения уз на них обрушилась Серебряная кровь, храбрые и самоотверженные действия Кингсли спасли ковен. Но в результате душа его оказалась в седьмом круге преисподней. При мысли о том, как он страдает, Мими содрогнулась. Ад не для слабаков. Хотя Мими знала, что Кингсли выдержит, она не желала, чтобы он оставался там ни минуты более.

Ковен нуждался в его мужестве и остром уме. Кингсли Мартин – самый храбрый и боеспособный венатор. Но еще сильнее он необходим Мими. Она никогда не забудет, как Мартин смотрел на нее за миг до исчезновения – с такой любовью и печалью! Она никогда не знала подобной любви с Джеком. Мими поняла, что брат-близнец никогда не испытывал к ней ничего подобного. С Кингсли она осознала, какова есть истинная любовь, но лишилась всего так быстро, что едва успела постичь реальность этого чувства. Сколько она насмехалась над ним и дразнила! Сколько времени они потеряли! Почему она не уехала с ним в Париж, когда он попросил ее перед заключением уз?!

Ну, ладно. Она прилетела в Египет, чтобы спасти Мартина. Их воссоединение возможно. Мими захлестнула эйфория.

Но бьющий через край энтузиазм мог угаснуть перед лицом множества докучливых происшествий, сопровождающих международный рейс. На таможне Мими заявили, что виза неправильно оформлена. К тому времени, как она прорвалась через паспортный контроль и забрала багаж, водитель, присланный отелем, подобрал другого пассажира. Мими пришлось сражаться с толпами туристов, ловящих такси.

В конце концов ей удалось остановить одну машину, но в результате они проспорили о цене всю дорогу до гостиницы. Водитель требовал совершенно несусветную сумму, но Мими – кто бы мог подумать! – не вчера родилась. Подъехав к «Мена Хаус Оберои», она швырнула таксисту деньги в окно и простло ушла. Когда Мими пожаловалась гостиничному клерку, этот идиот осмелился спросить, почему она не воспользовалась услугами отеля.

Мими захотелось зарычать и разбить что-нибудь, но она вспомнила, что она только выглядит на восемнадцать лет. Она – регент ковена. Регент не топает ногами, как избалованный подросток.

Измотанная путешествием, она рухнула на кровать – но вскоре ее разбудила горничная, явившаяся, чтобы расстелить постель и взбить подушки. Служанке очень повезло, что она принесла шоколад.

Но вскоре настало новое утро, пришел очередной ослепительный день. Глядя на пирамиды, сверкающие под солнцем, Мими приготовилась к самому важному в жизни дню.

«Ведьма не соврала, – подумала она, расчесывая волосы до тех пор, пока они не засияли как золото. – Однажды Хельда сделала исключение, а затем они приняли Поправку Орфея. Апеллируй к этому закону». Ингрид Бошан, серая мышка-библиотекарша из Нью-Хэмптона, штат Нью-Йорк, неохотно и после униженной мольбы со стороны Мими, но все же сообщила ей важнейшую информацию. Действительно, существовал способ вызволить душу из седьмого круга преисподней. Именно поэтому Мими заставила себя вытерпеть отвратительную последнюю неделю в Хэмптоне – прежде всего, чтобы проконсультироваться у Ингрид. Пускай ведьма терпеть ее не могла и считала заносчивую юную вампиршу неприятной помехой, но она не стала ей лгать. Ведьмы соблюдали древнейший свод законов. Мими была твердо уверена в этом, как и в том, что еще минутку понежится в постели.

Последние семь месяцев выдались нелегкими, и в целом девушка едва их выдержала. Смерть Нефилимов не особо помогла утихомирить страх и всевозрастающую нестабильность в ковене. Старейшины готовы взбунтоваться. Разговоры о необходимости отступить и укрыться под землей умножались. Но наихудшим оказалось предательство братьев Леннокс. Вместо того чтобы взять под стражу изменника-брата, как она приказала, они растворились в эфире. Братья прислали лишь неубедительную отговорку насчет ухода с должности – нечто о необходимости продолжить в союзе с шанхайскими венаторами охоту на демонородных Нефилимов, скрывающихся в разных уголках мира. Дело, конечно, благородное, ни один не поспорит. Но приказ есть приказ, а неподчинение – повод выдать ордер на арест. Хотя кого Мими могла отправить за братьями Леннокс? Немногочисленные оставшиеся венаторы слишком заняты защитой ковена. Извне приходили страшные вести: вампиров убивали по всему миру – пожар в Лондоне, вспыхнувший во время заседания конклава, выпитая досуха молодежь в Буэнос-Айресе, – угроза со стороны Серебряной крови возрастала.