С высоты нынешнего опыта могу сказать с полной ответственностью: не было в истории мировой подростковой литературы жанра более человечного, более увлекательного, более развивающего воображение и при том более познавательного и просветительского, нежели советская НФ.
И надо признать, что именно в созданной ею атмосфере выросло увлеченное и относительно бескорыстное поколение, а то и два, усилиями которых наша страна, не имея, надо честно признать, ни малейших к тому финансовых и технологических предпосылок, в течение по меньшей мере четверти века была одним из лидеров и столпов мирового научно-технического прогресса. Да, пожалуй, и до сих пор сохраняет хоть какую-то дееспособность только благодаря последним из тех, кто заразился системой ценностей тогдашней НФ.
Но жизнь не стоит на месте, эпоха сменилась, сменились и поля для самоутвердительных соревнований, и один за другим авторы начали наперебой гнать антитоталитарную пургу, сводившуюся, в общем, к нехитрой позиции: я белый, пушистый и несчастный, все мои недостатки обусловлены лишь гадким окружением, ведь кругом меня одно сплошное быдло, вертухаи, насильники, гнусный и жуткий аппарат тотального подавления, то или иное БЕСПРОСВЕТНО МЕРЗОСТНОЕ БЕССМЫСЛЕННОЕ ГОСУДАРСТВО, и только из-за этого мне нет ходу в жизни, и как же я все это ненавижу. Основным полем внутрилитературной конкуренции стало как можно более отвратительное описание мира и как можно более душераздирающее описание талантливого одинокого страдальца (непонятно, правда, в какой области – просто если он не принимает общих ценностей, то тем самым уже и талантлив). Те, кто хотел и пытался писать иное, сразу оказывались изгоями в своей среде, сразу проигрывали конкурентную борьбу внутри своих референтных групп тем, кто вел соревнование за престиж и демонстрацию своего таланта в рамках правильного, то есть вульгарно антитоталитарного кода. С той или иной степенью одаренности в течение буквально нескольких лет все, кроме «продавшихся режиму», принялись писать одно и то же: я, конечно, конфетка из дерьма, но вокруг меня-то вообще одно дерьмо!
О том, что надо делать добро из зла, никто уж и не вспоминал.
И результат не заставил себя ждать. Все пошли против всех. И до сих пор где встретятся хоть двое – там непримиримая сшибка ради самой сшибки по поводу буквально любой общей проблемы, какую ни возьми. Объединяющим является разве что взгляд на самих себя как на избранных и презрение ко всем, кто не МЫ.
В свое время Христос учил: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них [2]. Ныне можно сказать: где двое или трое собраны во имя Свое, там Раздор посреди них. А как иначе, если властители дум десятилетиями нам вдалбливали, что любой, кто ориентирован на незамысловатые общепринятые ценности и даже просто самые обыденные правила общежития, есть тупое пушечное мясо и безмозглая опора кровавого режима? Самодостаточные творческие люди, яркие индивидуальности, не позволяющие себе пресмыкаться перед сатрапами, ездят только на красный свет [3]!
Вот теперь и впрямь ездят. Да еще как.
Не могу отказать себе в удовольствии процитировать великого Александра Самойловича Ахиезера. Вот как он, скажем, описывал наступление тоталитаризма при ранних большевиках: «Сложилась особая этика беспрекословного подчинения указаниям партии и самоотверженной работы чуть ли не 24 часа в сутки во имя общего блага…Крепостничество охватило все общество» [4]. Невозможно понять подобные утверждения иначе, как в том смысле, что свободные, раскрепощенные люди на распоряжения начальства просто чихают, а ради общего блага вообще ничего не делают, либо, если и шевельнут пальчиком, так не долее получаса в сутки. Остальное время – только для себя и своей личной пользы.
И ведь это даже не беллетристика. Большая наука! И тем не менее – как говорится, Фрейд не дремлет.
Что уж говорить о художественной литературе!
Разумеется, не ею эти настроения были порождены. Но литература могуче способствовала их расширенному воспроизводству, массовому укоренению, дальнейшей традиционализации. Из того, чего принято было стыдиться, она сделала их тем, чем надлежит гордиться. Словно старую, проверенную удавку, она вытянула их из прошлого и с плотоядным хеканьем накинула на будущее.
3
После выхода моих последних работ, как публицистических, так и капитальной «Танской бюрократии» [5], меня порой спрашивают: можем ли мы применить конфуцианский опыт? И если да, то как? Какие идеи нашей культуры могут быть использованы в качестве объединяющей духовной опоры современной бюрократии?
В последнем своем романе «Се, творю», вызвавшем в некоторых читателях совершенно иррациональное раздражение и, как мне кажется, отчасти даже недоуменное остолбенение, я попробовал в меру разумения намекнуть, каким может быть ответ.
Конечно, готового авторского рецепта нет и быть не может, потому что один человек не может придумать нечто, равно устроившее бы многих. Культура должна ВЫСТРАДАТЬ свою версию будущего – или погаснуть. Максимум, на что я могу рассчитывать, – это постараться показать область поиска, показать, в какой стороне света может быть обнаружен МНОГИМИ при их коллективных усилиях этот самый рецепт.
В столь сложной этнически и конфессионально стране, как наша, не может быть объединяющей никакая традиционно национальная и никакая традиционно конфессиональная идея. Что одним – святыня, другим – более или менее терпимый предрассудок. Что одним – исток и корень, другим – похмельная отрыжка туповатого старшего брата либо раздражающее упрямство несмышленого племянника. Значит, интегрирующую ценность можно искать лишь там, где из разных культур вырастает некий более или менее общий смысл посюсторонней жизни.
Что лучшее вырастает из всех культур, существующих в нашей стране?
Общая добродетель всех основных религий мира – помощь слабым, сирым, подвергшимся несправедливому поруганию. Это не главная добродетель в каждой из них, но единственная одновременно и достаточно важная, и одинаковая. Для любой из конфессий это не самый важный приоритет, но единственный из достаточно важных приоритетов, который во всех конфессиях совпадает.
И я вполне могу себе представить государственную идеологию, которая сводится, например, к чему-то такому: «Мы никого ни к чему не принуждаем, мы только спасаем тех, под кем земля разверзается. И ни от кого из спасенных не требуем и не ждем благодарности – собственно, мы все делаем не столько ради них, уж простите за откровенность, сколько потому, что так мы выполняем заветы, заповеданные нашими религиями и сохраненные в наших светских культурах. Вот мы какие!»
А ради того, чтобы быть в состоянии это делать эффективно, без надсада, увлеченно, лучше остальных, НЕ В УЩЕРБ СЕБЕ – и, что для крупного народа чрезвычайно важно, к общему изумленному восхищению соседей, которые так не умеют, – мы сами, без понукания хотим иметь единое работящее государство, передовую науку, мощную экономику, развитый транспорт, многочисленные отряды умелых храбрых спасателей… И опытных, дельных, не осатаневших от вседозволенности чинодралов и воротил, ориентированных не на немедленную бешеную прибыль, а на реальную организационную, промышленную и финансовую отдачу.
Никакую нарочитую национальную идею не надо придумывать. Ничего не надо высасывать из пальца. Ведь и в Торе, и в Евангелии, и в Коране это уже написано.
Есть чем вдохновить своих и восхитить чужих.
Попробуем теперь представить себе общество, где настолько престижны стали взаимопомощь и принесение добра ближним своим, что эта сфера сделалась одним из основных полей самоутвердительного соревнования. Попробуем представить, что это поле, в свою очередь, предъявляет соответствующие требования к способам нескончаемого всеобщего состязания, так что принесение добра не оборачивается выворачиванием рук. Попробуем представить себе общество, в котором благодаря высочайшему развитию информационных технологий в процессе взаимного пестования и честной, ненавязчивой защиты друг друга невозможными оказываются фальшь, лицемерие, насилие, формализация, столь свойственные всем коллективам, которые во времена оны по чисто религиозным соображениям брались за аналогичные задачи – например, в средневековых монашеских орденах. Всякий обман, всякое использование в своих собственных целях ближнего своего под предлогом причинения ему того или иного добра, всякое принесение блага ближнему силком, из-под палки, потому-де что он просто блага своего не понимает, а вот я-то как раз точно знаю, что ему надо, всякое напыщенное благодетельствование лишь по форме, лишь на словах, когда ближний и вовсе ему не рад, а то и просто не замечает якобы принесенного ему согласно казенным бумагам, в добросовестно оформленной отчетности блага, – всякая подобная мерзость тут же всплывает наружу, тут же становится достоянием всех и позорит неумелого честолюбца навеки.
