Изредка вдали у реки можно было заметить нечто подвижное внушительного размера. Случалось, он даже различал, что это олень или медведь. Но крупные звери бродили всегда очень далеко. Полной уверенности в том, что определил вид животного верно, у Мишки не было.

С кроликами определился, поскольку научился их ловить, а остальные твари обнаруживали его заранее и предпринимали меры к предупреждению встречи. Никого общение с человеком не вдохновляло. Все-таки горожанин, похоже, неправильно вел себя в лесу, наверное, топал громко или хрустел всякой всячиной под ногами, ветками шуршал.

Некоторые сведения о живности Мишка получал умозрительно. Например, за рекой росла морковка, а здесь, на левобережье, – нет. Но здесь водились кролики, которые ее любили. Выходит – всю скушали. А на другой берег не ходят, хотя речушку эту за водную преграду принимать он бы не стал. Видимо, на другом берегу кто-то активно охотится на кроликов. На компактном участке, ограниченном рекой и озером, некто уважает крольчатину, но, опять же, за реку не ходит. Видимо, избегает встречи со здешним хищником, который тоже крольчатиной питается охотно, но полностью поголовье под ноль не сводит. То есть просторней живет. Но территорию свою от других охотничков оберегает.

Вот такое мысленное знакомство. А если считать, что на этом берегу живет лисица, то на другом берегу, возможно, рысь. Хотя следов Мишка не видел. А и увидел бы, так ведь не следопыт. Вообще-то лето – время изобильное. Добыча от всех прячется. Хищники нападают на то, что знакомо на вкус и не окажет сопротивления. А связываться с человеком, который вечно таскается со своей острой блестящей лопатой, – да кому это надо?

Места тут такие – все лесом заросло. Вот в степи он бы обязательно разглядел кого-нибудь. Бизона, например. Как на озере видит гусей или уточек. Кстати, птички в этих местах водились – слышно их постоянно. Пролетают иной раз над головой, а бывает, и в сторонке, совсем близко, мелькнут. Но Мишка полагал, что все они несъедобны.

В том, что строить нужно землянку, сомнений не было. Бревенчатую избушку без большого топора и гвоздей сооружать – мучение, хотя очень интересно, даже увлекательно. Но при наличии единственной пары рук работа с серьезными бревнами оказывалась просто непосильной задачей. Нет уж, надо заняться тем, с чем есть надежда справиться.

Склон холма начинался от навеса в считаных метрах. Причем здесь уклон сразу шел круто – градусов пятнадцать. Вот тут и поснимал Мишка дерн полосой шириной чуть менее пяти метров, а в длину сразу пятнадцать. И сложил его отдельно. Потом прорыл три горизонтальные траншеи вдоль будущего сооружения и, соответственно, вдоль склона. В центральную установил опорные столбы, а на них положил коньковую балку.

Столбы, длиной по три метра и диаметром не более пятнадцати сантиметров с толстого конца, снизу обжег, а уж потом опустил сверху в траншею в приготовленные неглубокие гнезда. Так их и по вертикали легче закрепить, и бревна-балки проще затащить. Снизу-то вверх в одиночку громоздить неловко. Балки тоже трехметровые, если взять длиннее, то работать неудобно. Шип на конце каждого столба – это отдельная песня, исполненная шесть раз при помощи топора, лучкового ножа и зубила, выступавшего в роли стамески. Завершение каждого из них воспринималось как праздник.

Стыковка концов – это снятие половины толщины у торца, а потом еще и сквозное отверстие надо продолбить той же зубилостамеской, заточенной, скорее, как отвертка, но остро. Ковырялся Мишка с этой работой не все время, а по часу-другому в день. Бывало и более. Уж очень инструменты у него слабенькие. При работе топором невольно сравнивал себя с дятлом. Понемногу отсекалось, но часто. А чтобы перерубить бревно даже хорошим топором – тут без сноровки никуда. Так что дело продвигалось помаленьку, но непрерывно.

Бревна перекрытия начал накатывать с дальнего конца, от земляного торца. Тоже нетолстые, иначе не поднять. Для надежности прибинтовывал мочалом. Центр, где сходились скаты, стягивал особенно крепко, а внешние концы упирал в края котлована. Обожженные, понятно. И глиной замешенной это укреплял, добавляя понемногу, чтобы успевала подсыхать нетолстыми слоями.

В щели между бревен укладывал жерди и опять замазывал глиной. Местами и травки добавлял, если возникало предположение, что засыпка прокрошится. Грунт из котлована, ту же глину, закидывал на крышу. Не хватало ему еще корячиться – перетаскивать ее с места на место: в ведро сыпать, а потом волочь – нет уж, у него здесь есть чем заняться.

По мере того как понижался склон, грунт пришлось укладывать в стены, создавая валы, на которые опирались внешние концы бревен перекрытия. Тут изнутри поставил плетни, а саму глину увлажнял и трамбовал, давая время слежаться и подсохнуть. Толстыми бревнами перекрыл длину в шесть метров. Дальше еще столько же с использованием существенно более тонких бревен, или толстых жердей, причем не сплошь, а частой решеткой. Стены здесь уже вышли из склона и были плетенные изнутри и снаружи, промазанные глиной. Заполнил глиной промежутки между плетнями.

Поверх жердей настелил кору и слой глины нанес тонкий, не насыпал, а обмазывал. Это холодные сени. Оба отсека покрыл дерном, не пожалев труда на аккуратное сопряжение скатов со склоном. Глина, конечно, гидроизолирует, но, если на ней образуется лужа, может и протечь.

А дальше удлинил постройку уже в виде навеса, сомкнув его со своим старым. Поскольку лишней глины оставалось немало, натаскал ее туда, куда складывал сырье для гончарных занятий. И заметил он, что не такая она, как та, что брал ниже, когда копал печь. Цвет иной. И на ощупь, когда увлажнишь, вроде как зернистость чувствуется.

Жизнь потихоньку наладилась. Стала размеренной и была заполнена деятельностью. Походы к озеру за рыбой, она там действительно крупней. Сбор орехов и ягод, извлечение меда из ульев. Варка варенья. Лущение орехов, изготовление козинаков, работы на стройке, уход за посадками морковки. А еще сооружение ловушек на кроликов, отделка шкурок, выставление новых ульев. И ведь ничего нельзя отложить на потом.

Шкурки, однако, получались неважно. Не воняли, но выходили жестковатыми, словно картонные. И мех на них не радовал – летняя шкура, что с нее возьмешь? Но в случае чего какую-нибудь хламиду из них соорудить можно.

Тревожила зажигалка. Рано или поздно газ в ней должен закончиться. Так что Мишка предпринял шаги к сохранению огня. Вылепил несколько горшочков с разными хитростями. В расчете на то, что угли в них смогут тлеть неугасимо и долго. Для обеспечения бесперебойной поставки самих углей завел большой керамический чан с плотной крышкой, в который бросал недогоревшие головни или угли из печки. Под крышкой они гасли. А часть помещал в свои кадила. Там и колосник внутри, и доступ воздуха крошечный, чтобы не полыхало со всей силы, а тлело потихоньку.

Постепенно ритуал сохранения огня был отработан до автоматизма, а зажигалка лежала в кармане безо всякого употребления.

Еще Мишка потрудился в области высечения огня. Перепробовал разные камни – многие отлично справлялись с задачей. В качестве кресала приспособил обрезок арматурины. У него профиль нарочно шероховатый, чтобы бетон к нему крепче приставал. И при ударе по камню получаются прекрасные искры.

Дело было за трутом. Вообще-то это должна быть обожженная ткань, как он понял из книжек. А вот тут жертвовать одеждой не хотелось категорически. Всего-то и есть у него спецовочная курточка да штаны на лямках, плюс к этому трусы и футболка. И все. Понятно, что для раздувания пламени из искры сгодится любое волокно, лишь бы было оно достаточно тонким, но… многие травы он перепробовал мочить, трепать. Нашел даже несколько вариантов, на жгутике волокон которых огонек раздувался уверенно. Так что набор причиндалов для добывания огня в нескольких экземплярах у него аккуратно хранился в горшочках.