31 января 1945 г.Я бодро вскакиваю, когда в комнате начинают звучать голоса. В окно видно, что на улице уже совсем светло. Я сразу же хватаю в руки пистолет-пулемет. Жители убегают с мешками и чемоданами в подвал. Я нахлобучиваю на себя каску, сую в рот сигарету и бужу спящую еще Марию: «Быстро иди в подвал, иван атакует!» — «А вы что делаете? Остаетесь здесь?» — она спрашивает со страхом в голосе. «Да, конечно, мы остаемся. А теперь одевайся и быстро в подвал». Мария исчезает в подвале. «Крах! Бумм!» — разносится снаружи, и мины шипят, пролетая над нами! Это уже, кажется, серьезно! Минометы стреляют все чаще. «Юноша, юноша, проснись поутру под рев снарядов», — смеется мой связной Гюнтер Лоренц и жадно поедает остатки своего холодного пайка. «Ну а ты хочешь хорошо поесть перед геройской смертью?» — спрашиваю я. А снаружи уже начинают свое тарахтение русские крупнокалиберные пулеметы и бьют кнутом по домам первые ружейные выстрелы. «Русские идут! Русские атакуют!» Все просыпаются! Я мчусь к выходу и командую своей батарее: «Огонь!» Но именно теперь, когда все зависит от быстроты реакции, что-то не ладится. Я неистовствую. Наконец-то! Наконец! «Мы готовы!» Я успокоенно слышу теперь, как мои мины пошли на врага. Первые из них ложатся слишком далеко. Я кричу, пробиваясь через грохот: «100 м дальше! 10 ближе, по пяти выстрелов на миномет!» С огневой сообщают о готовности. Я жду новых выстрелов. На этот раз мы даем по 20 выстрелов (4 миномета по пять мин), которые в определенной последовательности быстро вылетают из стволов. Прежде всего я осматриваю территорию, чтобы найти противотанковое орудие, которое «чистит нас, словно граблями». Но прежде всего нахожу справа, за железнодорожной насыпью, большое количество русской пехоты, которая окопалась и ожидает броска в атаку. А мы не имеем там никакой линии фронта. С твердой мыслью аккуратно выкурить их следующими выстрелами я даю указание пока не стрелять в готовящихся наступать на нас русских. Тем более что эта атака разрозненная, да и иваны уже не приближаются. Вероятно, они хотят еще раз испытать силу нашего оружия. Постепенно «буйство» успокаивается. Напряжение ослабевает. Я объявляю командиру батальона мое намерение аккуратно обстрелять русских справа. Он восторженно приветствует мою идею и хочет прибавить к этому еще огонь легких орудий пехоты. Я кричу унтер-офицеру Шпренгалу, чтобы он оставался на наблюдательном, а сам бегу короткими перебежками к огневой позиции. В доме сидят юноши, а снаружи несут охрану постовые. Водители и техники грузовиков также сидят у них. Для обратного пути у них нет горючего! Наш курьер (унтер-офицер Хермесман) отправился в тыл пешком, чтобы раздобыть бензин. Посты охраны расположены скрытно за домами, однако справа сюда могут пробраться русские. Я иду на посты, чтобы узнать о наличии боеприпасов для осуществления моего намерения. С удивлением узнаю, что для четырех минометов есть еще по комплекту из 100 выстрелов. Но этого недостаточно. «Вчера вечером не привозили никаких боеприпасов?» — спрашиваю я. Поступления не было, но оказалось, что на одном грузовике есть еще мины, которые даже не разгружали. Люди быстро забирают боеприпасы из машины. Теперь я могу рассчитывать почти на 400 мин для атаки! Это уже что-то! Однако следует найти более или менее удачный наблюдательный пункт. Поневоле я должен стрелять без хорошей охраны. Только садовая изгородь еще представляет собой какое-то препятствие для врага. Я устраиваюсь за низкими строениями крольчатника. Минометчики рядом, всего в десяти метрах за мной. Я могу подавать команды голосом. Легкие пушки пехоты обстреливают домик путевого обходчика, у которого, как предполагают артиллеристы, стоит противотанковое орудие противника. Мои первые четыре мины взрываются посреди скопления русских. Минометчик, коренной берлинец (Фриц Барт, из Ораниенбурга), стреляет прекрасно. И затем стрельба идет на поражение. В расположении русских поднимаются клубы дыма. При дальнейших попаданиях снег становится черным. Время от времени там взлетают в воздух какие-то доски, бревна и разные предметы. «Прямое попадание! Прямое попадание!» — кричит командир батальона и радуется, как ребенок. Это доставляет удовольствие также и мне! Наверное, я израсходовал бы все боеприпасы, но их все же следует оставить на более позднее время. К сожалению, я должен прекратить огонь. Большой отряд русских повернул влево и исчез в овраге. Ну, туда все же надо послать парочку мин! Внезапно что-то шипит передо мной. Мина примерно в 20 м падает в снег. Привет! Иван дает! У нас на батарее остановка в стрельбе. Теперь в дом попадают три снаряда! Это стреляет противотанковая артиллерия («Трах! Бумм!»). Она опасна еще и потому, что сначала слышен взрыв, а потом только, если ты остался жив, щелчок от выстрела. Русские хотят вывести из строя мою огневую позицию при всех обстоятельствах. Теперь каждому необходимо обрести уверенность в себе и действовать согласно обстоятельствам. Особенно страшного ничего не может произойти, так как нужно пробить еще две стены, чтобы достать нас. И, кроме того, мы — большие оптимисты! Для разнообразия иван стреляет из 15,2-см «черной свиньи» по деревне. Это весьма неприятно! Между двумя снарядами, которые взрываются непосредственно перед нашим домом, прибывает связной с наблюдательного пункта. «Проклятье! Такое бывает лишь раз в жизни!» — кричит он снаружи, задыхаясь. Не удивительно, если учесть что он мчался, как лошадь. В руке он держит стабилизатор от русской мины 12-см миномета. «Он попал к нам прямо на обеденный стол, — рассказывает связной. — Эта 12-см мина попала прямо на крышу наблюдательного пункта, пролетела через чердак и „бумм“ — взорвалась. В скатерти образовалась дыра, а вся она оказалась забрызгана грязью. Глупо! И стабилизатор на столе! Мы в это время как раз обедали. Вам надо было посмотреть на наши лица!» Этот «трах-бумм» нас снова обстреливает. Теперь мы должны быть осторожнее. Минуты не прошло, как снаружи опять: «Трах! Бумм! Трах!» Стекла вылетают из окон, дребезжат, а во рту ощущается вкус пороха. Я соскользнул с кресла на пол, как «смазанная маслом молния». Это была весьма милая огненная атака! Я осматриваюсь и вижу: все сидят на полу или прижались к стене. Выглядит смешно, но на деле дьявольски погано! Едва этот страх проходит, как на его место приходит новый! Теперь можно сказать, что мы счастливо отделались! Мы не слышим друг друга, когда кто-то из нас пытается что-то объяснить! То, что до сих пор взрывалось там, снаружи, были еще ягодки! Где-то совсем близко снова шипит снаряд. Задрожала земля! Дом покачнулся, посыпались с потолка и стен штукатурка, известь и цемент. Новые и новые удары сотрясают нас. Последние стекла выжимает взрывная волна. И все это сопровождается диким воем и треском! Мы удивленно оглядываемся. Однако наша усадьба сооружена из толстейших плит! Если бы мы укрывались в деревенских домах, я вообще не знаю, что бы было, и даже думать об этом не хочется! Мы видим большие черные воронки от 20 до 30 снарядов диаметром от 8 до 10 м, окруженные замерзшими земляными глыбами. Но снаряды ложились, пожалуй, в 300 м от нас за Яскеймом. Надо надеяться, что ничего подобного больше не случится. Я предполагал, что иван обстреляет нас из захваченных фаустпатронов. Но у него были и минометы разных калибров, а также 28-см орудия «М-28» с 60-кг снарядами! К нашему счастью, он больше не обстреливал нас. Я обдумываю, не стоит ли изменить позицию, так как нас, безусловно, засекли. В то время как я об этом размышлял, раздался ужасный шум и грохот, как будто весь дом решил обрушиться. Связной очень осторожно выглядывает наружу, желая выяснить, что происходит, но тотчас же возвращается обратно и кричит: «Выходите! Дом горит!» Уже слышно шипение мокрых бревен, и в комнате поднимается дым. Я приказываю, чтобы все, кто занимает ближайшие пять домов, выходили и собирались вместе.

Надо искать новую огневую позицию. Я собираюсь выходить вместе со связным. Но это не так просто! Русские обстреливают все, что появляется между домами, и даже в одиноких солдат стреляют из противотанкового орудия. Многие уже лежат без движения на земле. Наконец я проскакиваю между домами, и тут перед носом раздается взрыв. Осколки летят рядом. Страх глубоко сидит у меня в печенках! За следующим домом я останавливаюсь, чтобы передохнуть. Гюнтер уже за последним домом: «Давай! Беги сюда! — кричу ему я. — Здесь тихо!» Он осторожно выглядывает из-за угла. Раздается короткий хлопок. Снаряд застревает в крыше дома, за которым я укрываюсь. Гюнтер уже здесь. Он все делает правильно, как опытный «старый воин»! Сразу после взрыва снаряда надо бежать, пока иван заряжает орудие для следующего выстрела. Гюнтер смеется надо мной, но затем мы вздрагиваем оба! Снаряд застревает в передней стене дома, и кирпичи сыплются прямо на нас. Мы выжидаем одно мгновение, а затем рвемся вперед к следующему дому, который может послужить убежищем. Бежать приходится по глубокому снегу. Я не жалуюсь на холод, потому что русские умело «обогревают» меня. Мы видим, как наши люди прячутся за домами, а затем медленно пробираются к нам. Меня терзает страх за каждого из них, особенно когда один за другим они делают скачок, чтобы пробежать от одного дома к другому. Стрельба из противотанковых орудий становится все более частой. Некоторые дома уже горят, мы видим разлетающиеся в небе искры и обрушивающиеся крыши. Я думаю, что это, собственно, безумие с нашей стороны — днем пытаться занять новые, еще не оборудованные позиции при таком страшном обстреле. И все же это необходимо. По снегу пробирается один из моих людей, в каждой руке у него по ящику с минами, а на спине минометная плита почти 25-кг веса! В настоящий момент никакой минометчик не готов открыть огонь. Лишь бы русские не начали теперь атаковать. Я не вижу обоих командиров отделения. Никто не знает, где они. Хорошо хоть, что вопреки стрельбе все минометчики вроде бы целы. Теперь мне хотелось бы найти хоть одного из них, который был бы готов открыть огонь. Правда, связь с наблюдательным пунктом отсутствует. Кто знает, где находится командир батальона? Приходится действовать самостоятельно. Я в ярости от того, что ни один из командиров отделения меня не поддерживает! Наконец вижу командира роты 7-го батальона пехоты и с ним несколько солдат, которые выскакивают из-за дома. Я спрашиваю, где, вообще-то, 7-й батальон? «Наш командный пункт здесь, у вас в деревне, — говорит он. — Командир 7-го батальона отправил сюда людей для обороны деревни». Я объясняю ему создавшееся положение и показываю мои огневые позиции. Теперь русские стреляют из всех минометов. Беспрерывно рвутся снаряды противотанковых орудий. Так как враг не знает, в каком из домов находятся немецкие солдаты, он время от времени посылает в каждый из них несколько снарядов. Фасады почти всех домов уже разбиты. В заботе о моих людях я выхожу из укрытия и собираю минометчиков. Это, кажется, почти невозможно сделать. За домами, в укрытии, скрываются отдельные люди, выжидают или же перебегают от дома к дому. Чтобы иметь сейчас под рукой минометчика, готового открыть огонь, я сразу требую принести мне опорную плиту, двуногий лафет и трубу, неважно, собраны ли они вместе или находятся в разобранном виде, а также столько мин, сколько возможно притащить. Первым решается на рывок командир миномета ефрейтор Блеуэль. Он выходит из-за школьного дома с плитой. Мне подносят также двуногий лафет и трубу. Минометчик быстро собирает оружие, и теперь оно уже полностью готово открыть огонь. Вслед за минометом мне подносят мины. Парни ползут на брюхе, и, к счастью, все обходится без потерь. Снова и снова я сожалею, что ни один из моих унтер-офицеров не явился. Мой человек сообщает: «Они спустились в глубокий подвал, нашли там водку и пьют ее». Я возмущен! Вместо того чтобы помочь, они заставили своих парней лежать здесь! Тихая ярость овладевает мной. Я со своим связным (ефрейтор Гюнтер Лоренц, убит в феврале 1945-го) вышел наружу, подвергая его и себя большой опасности, между тем как эти парни пьянствуют! И все же я доволен, что миномет наконец готов к бою. Я искренне благодарен ефрейтору Блэуэлю за его мужество. «Есть ли у Блэуэля Железный крест 2-го класса?» — спрашиваю я у минометчиков. «Нет, господин унтер-офицер!» — отвечают они. То, что его нет у ефрейтора, это вполне понятно. Вражеские минометы продолжают вести огонь. Мы прислушиваемся. Все это внушает опасения. Русские пулеметы и автоматы щелкают. Снаряды продолжают рваться, стремительно несутся к лесу, крушат деревья, кусты и стены домов. Я осторожно, из-за угла дома, засекаю минометы на опушке. Ага, они прибывают туда! Отдельные солдаты противника в белых маскхалатах с винтовками или автоматами несутся к нашей деревне, стреляя на ходу. К моему старому наблюдательному пункту они уже подходят совсем близко. Наши солдаты стреляют из всех окон. Теперь выстрелы звучат рядом со мной. Я поднимаю пистолет-пулемет, целюсь тщательно, прислонившись к углу дома, когда вижу двух подбежавших русских. Я беру обоих на мушку. Рядом со мной кто-то стреляет из автоматической вражеской винтовки в пулеметчика. Я наблюдаю в бинокль, как рвутся в снегу мины. Рядом слышатся звуки: «Пенг! Пенг! Пенг!» Они раздаются два-три раза, с четвертым выстрелом иван спотыкается и падает лицом вниз. Больше не слышно свиста пулеметных пуль! Я признательно смотрю на нашего стрелка. Он высовывает голову в окно, осклабившись на меня, и кричит: «Следующий, пожалуйста!» Затем снова стреляет. Всего в моем убежище раздается 15 выстрелов. Солдаты противника с хриплыми криками «ур-ра!» несутся на нас. Нам, казалось, оставалось только наблюдать за этой дьявольской атакой. Но русские так и не дошли. Из-за всех углов мы ведем огонь из пулеметов, автоматов и винтовок. В моем старом наблюдательном пункте слышны типичные «щелчки» пистолетов. Должно быть, противник все-таки туда добрался или совсем близко. В соседнем доме разрываются два снаряда противотанкового орудия. Прямое попадание! Наш крупнокалиберный пулемет, который беспрерывно стрелял, замолк. Я поднимаю к глазам бинокль. Проклятье, они схватили пулеметчика и расстреляли его! Мы, к сожалению, остались без крупнокалиберного пулемета. В общем хаосе я внезапно слышу выстрелы своего миномета. Удивленно возвращаюсь за угол дома. Минометчик ведет огонь самостоятельно! Я внимательно смотрю, куда летят мины. Безупречно! Они попали точно в цель, но теперь необходимо продолжение. Я кричу Блэуэлю: «Точно! Стреляй дальше!» Меня радует, как легли мины. Молодец, юноша! Однако он больше уже не стреляет. И из леса не слышно выстрелов. Нет больше боеприпасов. Затем раздается свист снарядов где-то позади меня. «И-и-и! Румм!..» Это стреляют наши легкие орудия пехоты. Но и у них тоже, кажется, почти совсем не осталось боеприпасов, так как стреляют они редко и только по одному снаряду. Целенаправленный огонь ограничивается несколькими выстрелами в сторону противника. Затем и этот огонь прекращается. Теперь мы вынуждены защищать всю деревню всего лишь с 50 солдатами от трижды превосходящего нас врага, у которого имеется в распоряжении тяжелая артиллерия. Теперь каждому приходится защищать свою шкуру! Мы позволяем приблизиться противнику на 50–100 м! Потом открываем ураганный, прицельный огонь. Каждый выстрел без промаха! Все больше русских разбегаются по сторонам или же бросаются в снег и ползут по-пластунски. Но это им не помогает. С тремя солдатами мы одновременно стреляем в одного русского, который хочет скрыться в снегу. Только на короткое время он еще пытается подняться на руках, но потом неподвижно лежит на снегу.