— Слишком много не бывает, — сказал он.

Он вырос в Филадельфии и мог по желанию «включать» и «выключать» джерсийский акцент.

Хейген повернулся к нему.

— Что?

— Архитектор, который спроектировал отель. Это его любимая присказка.

— Неплохо сказано.

— Я когда-то хотел стать архитектором, я тебе говорил?

— Нет.

— Я был идеалистом и мечтал построить что-нибудь особенное. Что-нибудь изогнутое среди опостылевших квадратов. Сделать ЗИГ там, где другие предпочтут ЗАГ! Слышал эту пластинку, «Фонтейн Блю»?

Хейген нахмурился и бросил на Лукаделло взгляд, говорящий: «Да за кого ты меня принимаешь?» Он вообще-то не слишком жаловал музыку, а в особенности Джонни Фонтейна, хотя ни за что не признался бы в этом.

— Ее записали прямо здесь, в бальной зале, — продолжал Лукаделло.

— Отсюда и название. Собираешься прохлаждаться все утро или делом займемся?

— Какая запись! Она как раз о ЗИГах и ЗАГах, верно? — Лукаделло покачал головой, словно ему было неловко находиться в столь святом месте. — Ты ведь хорошо знал Фонтейна?

— Друг семьи — это все, — кивнул Хейген.

— Семьи! — расхохотался Лукаделло. — Чтоб меня!.. Кстати, а серьезно, как там твой брат?

Как потерянный. Майкл держался молодцом, однако сердце его не было занято работой. А вот что его угнетало, Том Хейген не знал.

— У него все отлично.

— Рад слышать. — В голосе Лукаделло звучали одновременно и удовлетворение, и скепсис. Они с Майклом были знакомы еще с тех времен, когда Майкл служил в Гражданском корпусе охраны природы, бунтовал против отца и пытался найти свое место в мире. Джо и Майкл вместе записались в Королевские ВВС. Хейген при помощи некоторых манипуляций убрал Майкла из авиации. Впрочем, на следующий день После Перл-Харбора Майкл пошел служить во флот. Дальнейшее стало историей. Майкл вернулся домой героем. Джо тоже, хотя и без таких фанфар. Именно на войне он потерял глаз. Очень благородно. Майкл любил Джо и доверял ему — этого для Тома было достаточно. И все-таки, думал он, некоторые парни никогда не перестают действовать на нервы.

— Послушай, — сказал Хейген, — я очень благодарен, что ты приехал…

— Через десять минут я уйду, — кивнул Лукаделло.

— …но у меня тяжелый день, и не стоило беспокоиться…

Лукаделло потрепал его по плечу.

— Спокойно, paisan. [5]

Хейген промолчал. Он съел уже столько бочек дерьма из-за того, что не итальянец, — стоит ли обращать внимание на чайную ложку от этого самодовольного ублюдка.

— У меня есть хорошие новости и плохие, — продолжал Лу Каделло. — С какой начать?

Ради Всего святого, может, он старается быть вежливым? Да пошел он на хер!

— С плохой.

— Лучше начну с хорошей.

Зачем тогда спрашивать?

— Обычно начинают с плохой, ну да ладно. Выкладывай.

— Мы наконец-то нашли ниточку к твоей потерянной посылочке.

Ник Джерачи!

Сердце Хейгена заколотилось. Последний раз предателя capoвидели садящимся на корабль, следующий в Палермо. В доках его уже ждали. Майкл наблюдал со своей яхты в заливе. Все они остались с носом. Один раз Ника мельком видели в Буффало, потом на несколько месяцев потеряли след. В семье Корлеоне Джерачи считался причиной всех неприятностей — больших и малых. Неожиданные аресты. Вооруженные стычки. Сердечные приступы, которые многие не считали сердечными приступами. Кто-то поскользнулся в ванной — гадали, не обошлось ли здесь без Джерачи.

Протеже покойного Салли Тессио, Джерачи был лучшим из тех, кому Корлеоне платили жалованье. По словам Пита Клеменцы — лучшего capoВито Корлеоне, — Ник Джерачи мог проглотить пятицентовик, а опростаться пачкой стодолларовых купюр в банковской упаковке. В прошлом он был боксером-тяжеловесом, едва не получил степень по юриспруденции и прекрасно знал преимущества и недостатки как грубой силы, так и разумных доводов. При Джерачи наркоторговля клана Корлеоне стала тем, чем, по мнению Хейгена, и должна была быть — он еще пятнадцать лет назад толковал об этом Вито Корлеоне, — самой доходной частью бизнеса. Джерачи был приятным, как Фредо, но без его ненадежности; крутым, как Санни, но без безрассудства; сообразительным, как Майкл, но более душевным. Однако хотя родители Ника были сицилийцами, он родился и вырос в Кливленде. Как и Хейген — Корлеоне и сицилиец во всем, кроме имени и крови, — Джерачи, член семьи, никогда не был своим на сто процентов. Хейгену он всегда нравился. Сейчас он мечтал о том, как будет долго и с наслаждением мочиться на его могилу.

Хейген приложил палец к шее, чтобы послушать пульс. Сердце колотилось.

— Я не думал, что вы, парни, всерьез ищете мою… посылку.

— А к чему, по-твоему, весь этот иммиграционный цирк?

Хейген пожал плечами. Дело не только в депортации Карло Трамонти в Колумбию. Оно, может, и смешно, если не думать о том, сколько Трамонти знает. А тут еще гора сложностей, которую наворотил самодовольный придурок Дэнни Ши.

— И где же он?

— Она.

— Что?

— Она. Посылка.

— Господи Иисусе!

Лукаделло отложил Библию.

— Так выражаться в молельне? В какой из кругов ада тебя определят?

— Это не… это просто гостиница! — Хейген глубоко вздохнул. — Отлично, и где же она?

— Ну, у нас есть некоторые предположения. Угадай.

Сицилия, подумал Хейген. Операции с наркотиками обеспечили Джерачи связи по всему острову. Впрочем, он не собирался гадать, он многому научился у великого Вито Корлеоне. Хейген невозмутимо ждал.

— Ладно, брюзга, — ухмыльнулся Лукаделло. — Тебе это понравится. Посылочка пряталась в здоровенной рукотворной пещере под одним из Великих озер.

— Эри?

— Жуть, верно?

Хейген вздохнул. Лукаделло покачал головой.

— Короче, если русские надумают сбросить бомбу, какая-нибудь озабоченная парочка вполне может там уединиться и дать начало целой человеческой расе. Такое там укрытие. Во всяком случае, говорят. Оно соединено особым ходом с охотничьим домиком на частном островке. Уверен, ты знаешь, о чем я. — Агент рассмеялся. — Тайный ход, надо же. В интересные времена мы живем.

Винсент Форленца, предыдущий владелец домика на озере Рэттлснейк и босс кливлендской мафии, в обычной жизни был крестным Джерачи. Сейчас, прикованный к якорю, он кормил червей на дне озера Эри.

— Я полагал, для тебя это хорошая Новость, — заметил Лукаделло. — Да и твой брат будет счастлив.

Хейгену послышался сарказм в том, как Лукаделло произнес слово «брат».

— Боюсь, счастлив — Не совсем верное выражение. Но ты прав, новость хорошая. Полагаю, плохая заключается в том, что его там больше нет?

— Ее там больше нет.

Хейген прикрыл глаза.

— Прости, — расхохотался Лукаделло. — Не мог удержаться. Ты прав, его там нет, но не это плохая новость. Плохая новость — то, как мы узнали об этом. А узнали мы от ФБР.

Сердце Хейгена медленно успокаивалось. Ни один босс или caporegimeникогда не сотрудничал с Бюро.

— Он в тюрьме?

— Мы полагаем, он пока на свободе.

— Вы полагаете?

— Да. Вот почему мы называем этот процесс разведкой, советник. Наверняка мы знаем, что наш парень наспех унес оттуда ноги, угрожая жизни двоих детей и отставного копа, который чистил там снег. Бюро заинтересовалось. А потом они нашли убежище, а в нем полно отпечатков пальцев и даже револьвер, который он использовал.

— Он стрелял в детей? — Трудно было представить, что кто-то с опытом Джерачи будет угрожать детям, равно как и то, что он оставил в живых свидетеля.

— Угрожал. Из револьвера не стреляли.

— Но на нем нашли отпечатки?

— Мы не уверены. Возможно, коп просто узнал ствол, который совсем недавно смотрел ему в лоб. Мы проводим свое расследование. И у нас есть источник, который в прошлом уже помогал в таких делах.

— Насколько твой источник хорош?

— Тебе как, по шкале от одного до десяти? — Лукаделло вздохнул. — Достаточно хорош. — Он снова принялся листать Библию. — Что касается компании, которую я представляю, у тебя есть разрешение с самого верха, — он одними губами проговорил имя Соффет, — действовать, как считаешь нужным.