А в 1915 году в петербургский салон, торгующий мехами, заявились двое молодых людей, почтительно ведя под руки своего «папашу» – престарелого, убеленного сединами генерала, мундир которого был густо увешан медалями и орденами. Молодые люди набрали товара (меховых шкурок) почти на две тысячи рублей и заявили приказчику, что отвезут меха показать матери, дабы та окончательно определилась в выборе. «Папаша-генерал» был оставлен в качестве залога: усаженный в кресло, в качестве «подарка от фирмы» он получил бесплатный кофий, коий и взялся дегустировать в ожидании возвращения сыновей. Надо ли говорить, что таковые в магазине больше не появились? Обеспокоенный приказчик вызвал хозяина, тот подступил к генералу с расспросами, прося назвать домашний адрес. Но в ответ услышал лишь непонимающее мычание – «папаша» оказался глухонемым. Прибывшая на место полиция вскоре установила, что «генерал» – бездомный старик, которого злоумышленники арендовали в качестве «ходячей ширмы», обвешанной побрякушками кустарного производства, за пять рублей и… дармовую выпивку…

К слову, аккурат в те, последние годы пребывания Петербурга в статусе столичного, в городе резко сделалась болезненно-актуальной наркотическая тема. А виной тому – Первая мировая война, вступив в которую Россия ввела на своей территории сухой закон. Причем под запрет попали не только водка, вино и самогон, но даже и пиво. Как результат: в городах, в первую очередь в столичных, сначала у местной богемы, а затем и в более широких кругах резко возрос интерес к кокаину и морфию как к альтернативе алкоголю. Тем более что поначалу эти наркотики продавались в аптеках практически свободно, в запечатанных баночках весом в один грамм и ценою-то всего в районе полтинника. В своей автобиографической книге «Дорогой длинною…» Александр Вертинский вспоминал: «…кокаин был проклятием нашей молодости. Им увлекались многие. Актеры носили в жилетном кармане пузырьки и „заряжались“ перед каждым выходом на сцену. Актрисы носили кокаин в пудреницах. Поэты, художники перебивались случайными понюшками, одолженными у других, ибо на свой кокаин чаще всего не было денег». Александр Николаевич знал, о чем писал, – в молодости он сам с великим трудом сумел излечиться от наркозависимости, а вот его сестра с этой болезнью не справилась и «погибла от кокса».

Российские власти довольно быстро среагировали на «аптечную нарковольницу» и ввели запрет на продажу кокаина без рецепта. Отныне доставать наркотик сделалось сложнее и, соответственно, цены на него взлетели. Теперь, вместо прежнего «полтинника» грамм кокаина «с рук» уходил по цене от 2 до 5 рублей за грамм. Тем не менее спрос на него оставался по-прежнему высок.

В сентябре 1915 года в Петрограде была накрыта профессионально работающая шайка продавцов кокаина и опия, главарем которой являлся дворянин А. В. Рахмаников. В ходе полицейской операции чиновнику для поручений Игнатьеву удалось выяснить, что, помимо кафе «Ампир» по Садовой улице, подпольная продажа наркоотравы производилась в «кафе Андреева», что на Невском, 44. Обычно торговля велась по вечерам, когда в сих заведениях собирались завсегдатаи – уличные феи, посетители тайных домов свиданий, беговые дельцы и прочие прожигатели жизни. В погоне за «сверхприбылью» члены шайки к чистому кокаину подмешивали мел, буру, мышьяк. Эти вспомогательные медпрепараты добывались на аптекарских складах при помощи знакомых служащих.

Что же касается источника происхождения наркотика у преступников, как выяснилось в ходе следствия, они добывали его под предлогом… лечения зубов. Некоторые «клиентки» Рахманикова «навострились» сами писать подложные рецепты и подписывали их фамилиями многих известных в городе дантистов, а те и знать не ведали, что их репутация используется столь циничным образом. Сгубила главаря шайки его щепетильность: всю черную бухгалтерию, равно как переписку с клиентами и поставщиками, он носил в портфеле, с которым не расставался. Так что когда Рахманикова задержали, то, помимо наркотиков «на кармане», полицейские обнаружили и «задокументированную» пищу для следственных размышлений.

Другое дело, что члены шайки, судя по всему, отделались лишь легким судебным испугом. По крайней мере, уже летом 1918 года на страницах петроградского «Синего журнала» мы снова встречаем г-на Рахманикова. И снова – применительно к «кокаиновой теме». Цит.: «Если вы когда-нибудь пройдете по Щербакову переулку, то, наверное, заметите фигуры фланирующих незнакомцев. Они расхаживают по одиночке, точно поджидая кого-то. Иногда они заходят в чайную „Десятка“. Одиноко фланирующие пешеходы – продавцы кокаина. Главные из них „Абрашка Вольман“, опустившийся на дно потомственный дворянин Рахмаников, бывший чиновник Касьянов. Когда-то славился бывший студент Володя Волков. Не так давно он убит другим продавцом кокаина в номере Караванной гостиницы. Чего-то они не поделили и два удара кинжалом на смерть поразили Володю. Володя славился уменьем подделывать рецепты для получения яда из аптек. Он сам нюхал кокаин и ему все равно оставалось недолго жить…» Автор данного очерка, описывая нравы и быт в том числе и дореволюционных кокаинистов, рассказывает, что некоторые полицейские агенты обкладывали их громадными данями под угрозой преследования. (Как это всё нам знакомо, не правда ли?) Так вот сам Рахмаников уверял, что он «чуть ли не ежемесячно уплачивал служившему в сыскной полиции и уволенному оттуда после революции агенту до 7000 руб. в месяц. Сам агент в конце концов также увлекся кокаинизмом и чуть не стал жертвой этого яда». А коли так, может и то самое громкое сентябрьское дело 1915 года также не обошлось, без «выплаты дани»?..

Хотя, в целом же следует признать, что в те далекие годы преступный мир и полиция относились друг к другу, как правило, с уважением (бывали, конечно, всякие казусы – типа такого, например, – некий вор Руздижан зашел однажды в кабинет к приставу попросить о продлении паспорта и заодно прихватил с собой шкатулочку с семью тысячами казенных денег) и «беспредела» друг другу не устраивали – преступники занимались своим ремеслом, полиция – своим. И мало кто тогда мог предположить, что буквально через несколько лет в Петербурге начнется настоящая кровавая вакханалия сорвавшегося с неведомой цепи бандитизма…

Революционный кошмар 1917 года стал мощным катализатором в развитии уголовных тенденций Петербурга. Непредвзято, спокойно, без влияния различных политических коррелятов криминогенная обстановка того времени практически не изучена до сих пор, и тому есть весьма понятные объяснения.

Во-первых, и после Февральской революции, и после Октябрьской последовали массовые амнистии, причем свободу получали как политические, так и уголовники. Советская власть достаточно долго полагала, что уголовники с дореволюционным стажем – это меньшие враги, чем контрреволюционеры, или вообще не враги, а «социально близкие», «социальные попутчики» на дороге в светлое будущее. Дело в том, что еще до 1917 года политическое и уголовное подполье России постоянно пересекались и даже помогали друг другу. Стоит вспомнить хотя бы такой пикантный факт: часть бюджета большевиков составили деньги, добытые эксами – т. е. банальными грабежами и разбоями. Разные нелегальные партии активно контачили и с контрабандистами. Наконец в тюрьмах и ссылках политические сидели бок о бок с уголовниками, поэтому поток взаимомиграций был, конечно, неизбежен. Стоит отметить, что в революционном угаре было уничтожено много полицейских архивов. Удивляться этому обстоятельству тоже не стоит. Часто офицеры уголовной полиции, не занимаясь специально разработкой политических, получали, тем не менее, от своей агентуры любопытную информацию компрометирующего характера, в том числе и о тех людях, которые в 1917-м заняли большие посты. Один, скажем, был кокаинистом, другой – пассивным педерастом, третий работал на связи с сыщиками, четвертый участвовал в обмене награбленных денег на валюту… Всю эту компру нужно было как-то срочно уничтожить, поэтому были сынициированы вспышки «народного гнева», от которых загорались полицейские участки, и в благородном очистительном пламени исчезали, порой навсегда, имена, клички, судимости…