Уголовный мир раскололся. Часть его (малая) действительно пошла на службу советской власти, другие же просто поняли, что пришел их час. Человеческая жизнь в Питере 1917 – начале 1918 годов стоила сущие пустяки. Преступная элита, специализирующаяся на сложных аферах, стала покидать город, а главными уголовными темами стали уличные разбои и самочинки – самочинные обыски, производимые у зажиточных людей под прикрытием настоящих или, чаще, липовых чекистских удостоверений.[13]
Вот несколько цитат из одного только номера «Красной газеты», от 23 февраля 1918 года:
…В трактир «Зверь», угол Апраксина переулка и Фонтанки, явились два неизвестных с самочинным обыском и стали требовать у посетителей денег…
…Вчера по Дегтярной улице, дом 39/41, разгромили магазин Петрова. Похищено товару на 1190 рублей…
…По постановлению комиссии по борьбе с контрреволюцией грабители князь Эболи и Франциска Бритте расстреляны за участие в целом ряде грабежей…
…Из комиссии были отправлены под конвоем: Браун, Алексеев, Корольков, Сержпуховский, задержанные за грабежи под видом обыска. По дороге в тюрьму все они были расстреляны красноармейцами за попытку к бегству…
…Вчера с угла Сергиевской и Фонтанки доставлен в Мариинскую больницу неизвестный без признаков жизни, расстрелянный за грабеж…
Из этих цитат видно, что Питер жил в те дни интересной, насыщенной жизнью. Кстати, уголовные преступления совершали тогда не только представители взбесившегося охлоса, но и вполне приличные в прошлом люди. 24 мая 1918 года была раскрыта и ликвидирована банда самочинцев, которой руководил бывший полковник царской армии Погуляев-Демьянов. О количественном составе этой компании можно судить по таким впечатляющим цифрам: на штаб-квартире у грабителей было изъято 27 винтовок, 94 револьвера и 60 гранат…
Таких, как этот полковник, стали называть «бывшими». Большинство из них совершали грабежи, чтобы добыть денег на последующее пристойное существование в эмиграции, кому-то это удалось, а кто-то навсегда влился в уголовный мир. Приток этой свежей крови существенно обогатил бандитский Петербург того времени – «бывшие» были более образованны, более развиты, чем уголовники дореволюционного периода.
С другой стороны, за царскими уголовниками были традиции, налаженные каналы сбыта краденого и награбленного, отработанная методика залеганий на дно и т. д. Некоторые уважаемые эксперты считают, что именно в альянсах того времени «бывших» и старых профессиональных уголовников начал формироваться феномен российской организованной преступности…
Уличные разбои того времени стали проходить с выдумкой и некой чисто питерской изюминкой. В 1918 году в Петрограде появилась банда «живых покойников», или попрыгунчиков. Деятельность этой команды приобрела такой размах, что даже нашла отражение в классической литературе. Вот что писал об этой банде Алексей Толстой в романе «Восемнадцатый год» из знаменитой трилогии «Хождение по мукам»: «В сумерки на Марсовом поле на Дашу наскочили двое, выше человеческого роста, в развевающихся саванах. Должно быть, это были те самые „попрыгунчики“, которые, привязав к ногам особые пружины, пугали в те фантастические времена весь Петроград. Они заскрежетали, засвистали на Дашу. Она упала. Они сорвали с нее пальто и запрыгали через Лебяжий мост. Некоторое время Даша лежала на земле. Хлестал дождь порывами, дико шумели голые липы в Летнем саду. За Фонтанкой протяжно кто-то кричал: „Спасите!“ Ребенок ударял ножкой в животе Даши, просился в этот мир».
Банду попрыгунчиков возглавлял некто Иван Бальгаузен, уголовник с дореволюционным стажем, больше известный в своей среде под кличкой Ванька Живой Труп[14]. Бальгаузен встретил Октябрьскую революцию с пониманием: тут же напялил матросскую форму и начал «экспроприацию экспроприаторов». Однако самочинами в то время в Петрограде занималось столько разного серьезного народу, что конкуренция в этой сфере постепенно становилась опасной для жизни. А стрелять Живой Труп не любил. Хоть и приходилось ему порой обнажать ствол, но к 1920 году на Бальгаузене висело всего два покойника (не живых, а самых настоящих мертвых), что по тем крутым временам было просто мелочью. У Ваньки был приятель – запойный умелец-жестянщик Демидов, который в перерывах между загулами сделал страшные маски, ходули и пружины с креплениями. Жуткие «покойницкие» саваны сшила любовница Бальгаузена Мария Полевая, хорошо известная охтинской шпане под кличкой Манька Соленая. Сама идея пугать суеверных прохожих до полуобморочного состояния, кстати, была не нова. Еще до революции ходили смутные слухи о подобных ограблениях, но, безусловно, заслуга Живого Трупа в том, что он запустил методику на поток. Численность попрыгунчиков в разное время колебалась от пяти до двадцати человек, а возможно, нашлись и подражатели, так сказать плагиаторы идеи. К марту 1920 года за «живыми покойниками» числилось только зарегистрированных эпизодов более сотни, а ведь многие жертвы в милицию или ЧК не обращались, боясь, что там их могут вообще расстрелять как социально чуждых, – бедняков, как известно, грабят намного реже, чем людей более-менее обеспеченных… Получалось, что попрыгунчики ходили на разбой как на работу. Нечасто, согласитесь, уважаемый читатель, встретишь такую преданность любимому делу!
«Живые трупы» злодействовали до весны 1920 года. Руки у милиции до них долго не доходили. Попрыгунчики редко применяли насилие – примерно лишь в одном из десяти разбойных нападений. Может, именно этим объясняется такое долготерпение к ним чекистов. Но, как говорится, всему приходит конец, да и идея уже понемногу себя изжила… Живой Труп попался на элементарную подставу. В излюбленных рабочих местах попрыгунчиков – в районах, прилегающих к Смоленскому и Охтинскому кладбищам, а также рядом с Александро-Невской лаврой – стали появляться какие-то поддатые мужики, то ли мастеровые, то ли крестьяне. Суть в том, что эти люди постоянно громко хвастались своими успешно провернутыми делишками, давшими хороший барыш… Как правило, за плечами этих мужиков были туго набитые разной снедью мешки. Бальгаузен клюнул на эту наколку, но, когда однажды ночью шайка накинулась на мужиков, дико завывая по своему обыкновению – заклинание не сработало. Мужики, вместо того чтобы описаться от ужаса, достали вдруг наганы и угрюмо попросили поднять руки вверх… С малины попрыгунчиков, располагавшейся в доме № 7 по Малоохтинскому проспекту, было изъято 97 шуб и пальто, 127 костюмов и платьев, 37 золотых колец и много другой всякой всячины…
Суд над попрыгунчиками был скорым и суровым. Бальгаузена и Демидова расстреляли, не приняв во внимание их социальное происхождение, чувство юмора и изобретательность… Что же касается Маньки Соленой, то говорят, что, отсидев, она работала в ленинградском трамвае кондуктором…
Совершенно жуткая история разыгралась в Петрограде в последний день лета 1920 года: вечером 31 августа дежурный патруль петроградской милиции услышал звуки выстрелов, доносившихся со стороны дома 26/28 по улице Красных Зорь (ныне – Каменноостровский пр.). Через несколько минут милиционерам удалось задержать выбегающих из парадной вооруженных людей, не оказавших ни малейшего сопротивления по той причине, что в их револьверах просто не осталось патронов. Поднявшись в квартиру № 116 даже бывалые стражи порядка пришли в ужас, насчитав на месте преступления восемь человек убитыми и десять ранеными (!).
Истоки этой бойни берут начало еще в 1918 году, когда в ходе короткой, но кровопролитной гражданской войны в Финляндии вооруженные отряды финских рабочих и сельской бедноты, гордо именуемые «красная гвардия» (фин. Punakaarti), потерпели сокрушительное поражение. Попытка большевистского переворота не удалась и несколько десятков тысяч финских «красных», под предводительством Отто Куусинена, бежали в Советскую Россию. Здесь, с благословения «старших большевистских товарищей», Куусинен наспех сколотил Коммунистическую партию Финляндии (КПФ), которая, как и многие другие тогдашние иностранные компартии, существовала за счет дышащего на ладан бюджета молодого воюющего государства рабочих и крестьян. Цель у КПФ по сути была только одна – пока не вспыхнула Мировая Революция, вести точечную подпольную борьбу с финской буржуазией.
