Я перестала плакать и просто широко раскрывала рот в ее сторону, думая: «О, мой Бог, о, мой Бог, о, мой Бог». Она знала.

— Бабуля… — сказала я и замолчала.

Похоже, она пришла в себя и покачала головой, фокусируя на мне взгляд. Крошечный оттенок цвета вернулся к ее лицу, однако до сих пор она находилась в полном шоке.

— Клио, — сказала она таким старым, старым голосом, — У нее такая же родинка?

Я кивнула и прикоснулась к своей щеке.

— Её — с другой стороны. Точно такая же, как моя. Бабуля… расскажи мне!

— Как ее зовут? — голос бабушки был слабым и напряженным, едва громче, чем шепот.

— Таис Аллард, — ответила я, — Она сказала, что ее папа недавно погиб, и теперь она живет здесь с его подругой. Она жила в Коннектикуте. Говорит, что родилась в Бостоне, но на день позже, чем я.

Бабуля поднесла пальцы к своим губам, я заметила, как она беззвучно произносит имя «Таис».

— Мишель погиб! — воскликнула она печально, словно издалека.

— Ты знала его? Он же не был моим настоящим отцом, да? Он же просто приемный родитель Таис? — казалось, мой разум раскалывается пополам. — Бабуля, объясни. Сейчас же!

Наконец в ее глазах вспыхнуло признание. Она посмотрела на меня присущим ей острым пристальным взглядом, и я снова смогла узнать ее.

— Да, — сказала она, ее голос окреп, — Да, конечно, я объясню. Я всё объясню. Но сначала… сначала я должна кое-что сделать, очень быстро.

Пока я сидела с отвисшей челюстью, словно огромный окунь, она вскочила на ноги с присущей ей энергией.

Она поспешила в наш кабинет, и я услышала, как открылся шкаф. Я так и сидела, неспособная шевелиться, делать что-либо, кроме как обрабатывать серию катастрофических мыслей: у меня есть сестра, сестра-близнец.

У меня мог быть отец, пускай и до этого лета.

Я должна буду делить бабулю.

Бабулю, которая обманывала меня всю мою жизнь.

Снова и снова, эти мысли вспышками врезались в мой мозг.

Беспомощно я наблюдала, как бабушка вышла, облачившись в черную шелковую мантию — ту, что она надевала для серьезной работы или для проведения ежемесячных кругов нашего ковена.

Она держала свою палочку — тонкую длинную веточку кипариса, не толще моего мизинца. Она не взглянула на меня, но быстро сосредоточилась и начала напевать что-то на устаревшем французском языке — я узнала лишь несколько слов.

Ее первый ковен «Костер» всегда работал на исконно собственном языке, который, как она рассказывала мне, являлся смесью старофранцузского, латыни и одного из американских диалектов, сложившихся в течение мрачных рабовладельческих времен.

Бабуля вышла на улицу, и я слышала, как она наворачивает круги вокруг нашего дома и двора.

Затем она поднялась на крыльцо и постояла там перед домом.

Вернувшись в помещение, она обошла каждую комнату, обводя каждую оконную раму кристаллом и тихо напевая слова на языке, который передавался из поколения в поколение нашей семьи сотни лет.

Время от времени я улавливала слова, но даже без этого до меня дошло, что она делает.

Одно за одним слоями она накладывала заклинания повсюду вокруг дома, двора, нас, наших жизней.

Заклинания защиты и отражения вреда.

«Солнечный свет — это мучение», — думала Клэр, пытаясь воздвигнуть барьер между солнцем и глазами.

Тем не менее, тоненькие утренние булавочные уколы жгли обе ее сетчатки, и она знала, что бессмысленно больше прикрывать их. Осторожно она приподняла одно веко.

Затуманенный пейзаж за разбитым стеклом в деревянной оконной раме свидетельствовал о том, что сейчас, вероятно, где-то два часа дня.

Не слишком плохо.

Кровать удачно находилась в тени, и Клэр перевернулась к центру. Вид перед ней обнаружил спящего рядом человека, прямые черные волосы которого распластались по подушке.

Никто из ее знакомых. Ладно, что было, то прошло.

Она вздохнула. Прием ванны должен привести ее в чувство, тем более, нигде нет ванн лучше, чем в Отеле «Золотое Соцветие».

— Прошу Вас, мэм.

Клэр хотела было повернуть голову, но ухитрилась бросить пристальный взгляд чуть левее. Маленькая тайка, не старше пятнадцати лет, стояла на коленях на черном деревянном полу.

Она протягивала серебряный поднос со стопкой аккуратно сложенных телефонных сообщений.

Ее голова склонилась — она не хотела расстроить мэм.

Особенно эту мэм, которая зачастую швыряет и ломает предметы, когда ее непреднамеренно расстраивают.

— Прошу Вас, мэм. Вам сообщения. Мужчина звонил много раз. Он говорил очень настойчиво.

С необычайным усилием Клэр свесила ноги с кровати.

Она быстро взглянула на себя в зеркало.

Кошмар.

Потянувшись за сообщениями, она внезапно ощутила приступ тошноты, заморозивший ее на мгновение.

На одном дыхании она проворчала какие-то слова и дождалась, когда этот приступ пройдет.

Девушка склонила голову ниже, как если бы пыталась избежать удар.

Клэр взяла сообщения и пробормотала «спасибо» на тайском.

Миниатюрная горничная склонилась еще ниже, затем встала и попятилась назад из комнаты.

— Приготовь для меня ванную, — напомнила ей Клэр, затем моргнула, словно эти слова отразились в ее мучительно раскалывающемся черепе, как будто лопаются крошечные кровеносные сосудики в мозгу. — Пожалуйста, приготовь ванную, — прошептала Клэр еще раз, добавив слово «ванная» на тайском.

Клэр бегло взглянула на первое сообщение.

От Дедала. Она швырнула его на пол и на секунду присмотрелась: Дедал на полу.

Третье гласило: «Тащи свою задницу в Новый Орлеан, черт подери!»

Она расхохоталась и бросила сообщение к его партнерам.

Остальные были даже более чем такими же. Просто старый Дедал строил из себя главного, требуя аудиенции, словно мог без причины стать Папой Римским, бла, бла, бла.

Клэр потянулась, нащупала у кровати бутылку с несколькими дюймами бледно-желтого ликера внутри.

Она сделала глоток, моргнула и вытерла рот рукавом.

Пора начинать день.

Не помню, как возвращалась к Акселль.

Весь этот нереальный день прокручивался в моем сознании, словно кусочки фильма, который я смотрела давным-давно.

В течение шести уроков я имела дело с любопытными взглядами и перешептыванием, со сталкиванием с Клио снова и снова, когда мы проходили мимо друг друга по коридору, обе вздрагивая от вновь нахлынувшего удивления.

Спасибо, Господи, за то, что там была Сильвия. В ней я чувствовала настоящего друга: она приняла меня нормально, помогла освоиться, показала, где находятся классы, и объяснила, как встретиться с ней за ланчем.

Клио собиралась поговорить со своей бабушкой.

Значит, у меня тоже есть бабушка — впервые за семнадцать лет.

Сомневаться бессмысленно.

Было чертовски очевидно, что мы с Клио произошли из одной клетки, разделившейся надвое.

Теперь я знала, что у меня есть близнец, но почему-то ощущала себя в два раза потеряннее и уязвимее, чем раньше.

Это ощущение пройдет, если мы станем ближе? Сейчас у меня появилась семья — настоящая кровная семья, но я всё еще так одинока.

Папа так и не узнал.

Я чувствовала это интуитивно.

В любом случае, он никогда ни разу не показывал, что знал о том, что я близнец.

Что само по себе — другая полноценная мистическая загадка.

Я ухитрилась сесть в трамвай, идущий вниз по городу, и выйти на Канал-Стрит в конце маршрута.

Как тренированная собака, я нашла путь к квартире Акселль.

Всего лишь на секунду я прильнула лбом к нагретым солнцем железным воротам. Пожалуйста, прошу, хоть бы Акселль не было дома.

И Дедала и Жюля, пожалуйста.

Пройдя мимо маленького бассейна во внутреннем дворе, я колебалась, прежде чем открыть дверь.

Как вообще Акселль меня заполучила? Кто она такая на самом деле? Она хотя бы была знакома с моим папой в действительности? Ведь так же точно, как я знала, что Клио — моя сестра, я интуитивно чувствовала, что притащили меня в Новый Орлеан целенаправленно, причем Клио — часть этого замысла.