— Удовлетворительно, нормально, — отвечает наш бортовой врач.

В переводе с медицинского это означает — хорошо, отлично.

— Герман, вы, наверное, с нетерпением ждете встречи с дочерью Светланой?

— Да, конечно!

— Борис, как работала связь?

— Отлично.

— Нам известно, Андрей, что за это время вы собрали не только богатый урожай овощей, но и накопили ценный научный материал. Не так ли?

Я ответил утвердительно и посмотрел на часы — 16.55. Осталось пять минут! Последних минут. И вот наконец команда: «Разгерметизировать дверь жилого отсека!»

5 ноября, 17.00. Вот мгновение, о котором мы мечтали все эти долгие дни, недели, месяцы. Теперь пора! Борис, как было условлено заранее, открывает дверь, пропускает Германа и меня вперед.

Выходим в специальный шлюз. Борис следует за нами и закрывает за собой дверь. Волнение охватывает нас. Еще через несколько секунд Герман, слегка наклонившись, выходит на рабочую площадку, за ним мы с Борисом. На площадке стоят несколько человек в масках, в белых халатах и шапочках. А зал взрывается аплодисментами. Оглядываюсь. Вокруг в зале и на антресолях много людей. Радостные лица. Аплодисменты. Все сливается в одно сплошное яркое пятно. Запах цветов пьянит меня, и кажется, что я покачиваюсь от воздуха, от свободного пространства, от цветов и теплоты встречи. Я и растерян, и смущен, слегка кружится голова. Откуда-то сзади до меня доносится: «Держитесь!»

Герман, осторожно ступая по пластику, подходит к микрофону. Почти не понимаю, что он говорит: я очень взволнован. Рядом стоят медики в халатах во всеоружии — около них все необходимое, чтобы «приводить нас в чувство». Нам приветливо кивают «маски»: постепенно мы узнаем их — это наши наставники и друзья. Герман благодарит собравшихся за высокое доверие, которое нам было оказано, за теплую встречу.

Теперь говорит Юрий Герасимович. До слуха долетают его заключительные слова: «Им нельзя долго задерживаться здесь, на площадке, по причине, о которой я уже говорил».

Нас просят следовать за медиками, и мы устремляемся по крутой металлической лестнице вниз, сопровождаемые сотнями взглядов людей. «Осторожно, осторожно!» — слышится сзади.

Люди в масках и медицинских халатах не выпускают нас из кольца, передают по цепочке «из рук в руки». Кто-то рядом говорит: «Не пожимайте им руки! Дайте пройти! Разрешите! Разрешите!»

Мы входим в какую-то комнату, где на нас надевают такие же, как у присутствующих, маски. Теперь мы похожи на всех. Заглядываю в соседнюю комнату: там несколько человек без масок. Их просят надеть маски, а нас — наши пальто и головные уборы. Но у нас с Борисом их нет: год назад в это время было значительно теплее. Герман, смущаясь, достает из кармана своего пальто берет. Борису надевают на голову чью-то шляпу, мне — медицинскую шапочку. Все, увлекая нас, устремляются к выходу. Вдруг останавливаемся. Дальше нельзя. Все заполнено людьми. Что делать?

«Давайте к другому выходу. Быстрее! Быстрее!»

Мы выскакиваем из дверей, и тут я впервые глотаю свежий воздух поздней осени. Он показался мне холодным и сырым. Одна секунда, и нас буквально заталкивают в машину, кладут на колени цветы, и машина трогается.

Город! Люди! Знакомые очертания улиц и площадей! Мы жадно вглядываемся в темные улицы и переулки. Обмениваемся первыми впечатлениями.

Когда мы подъезжаем к хорошо знакомому зданию клиники, сопровождающий нас старший врач говорит: «Прошу не трогать ручки дверей. Я открою сам».

Но кто-то из нас уже распахнул дверцу машины.

Мы трое идем по хорошо знакомому коридору клиники, как ровно год назад. Большой плакат над головой: «Добро пожаловать, дорогие друзья!» Очень приятно, конечно, внимание друзей…

Сопровождающие нас врачи меняют халаты, надевают на обувь короткие чулки — «бахилы». Мы сразу попадаем в ванную комнату, где нам предстоит вымыться и сменить одежду. Я чувствую себя невероятно уставшим. В ушах сильный шум от окружающей тишины.

Ванна! Мы лишь молча переглянулись и сразу без слов решили, кто идет первым; врач Юрий Семенович только удивленно произнес: «Ну и ну!»

Первому выпало идти мне.

Ванна невероятной белизны! Наполняю ее водой до краев, до самых краев! Хотелось как можно больше воды. Как давно не видел так много воды! Я смотрел на нее как на какое-то чудо, как на ранее неизвестное мне состояние материи. А вода била бурной струей. Зеленовато-голубоватая гладь, чистая и прозрачная. Еще минута — и я в ванне.

Нет слов, чтобы выразить мое состояние. Я лежал по самые уши в воде, забыв обо всем на свете. Но ведь там, за дверью, еще двое, которые так же, как и я, целый год мечтали о воде.

Я вытащил пробку и, когда вода стала вытекать, вспомнил, как в детстве мы с братом играли в большой ванне в дельфинов и вдруг вода вытекла. Оказалось, брат, весело ныряя в мыльную пену, вытащил пробку под водой зубами и спрятал ее за щеку. «Здесь зубами не возьмешь, пробка с цепочкой», — подумал я, невольно улыбаясь. А как приятно надеть свежее чистое белье и пижаму!

Я вышел в коридор, где нам были отведены две комнаты: столовая — она же гостиная — и спальня. Гостей нам еще долго не придется принимать у себя: в течение десяти суток к нам вообще никто не имеет права зайти, кроме дежурного, который будет постоянно находиться у дверей. Затем нас начнут посещать специалисты-медики. А пока мы будем сами проводить исследования, точно так же, как и в «Земном звездолете».

Увидеться с родными и друзьями мы сможем не раньше чем через две недели, если все будет хорошо. Но у нас теперь есть телефон, телевизор, радиоприемник, которые связывают нас с миром.

Первый мой звонок в город был к ней, к Виолетте. Волнение охватило меня, когда в трубке услышал ее негромкий, знакомый, ставший дорогим голос. Никогда не думал, что несколько минут обычного телефонного разговора могут перевернуть всю жизнь человека. В этот вечер я твердо решил, что больше мы не расстанемся. И с этой минуты слышать ее стало для меня просто необходимо. Потом я вдоволь наговорился с родными. Ребята включили радио и телевизор. Чего-то все-таки не хватало. Чего же именно? Наконец понял: нет шума, его не хватает! В ушах от тишины стоит звон.

Первый ужин. Его принесли на подносе и поставили на стол дежурного: дальше нельзя! Я поднял салфетки. Опять сублиматы? Да, мы постепенно будем переходить на обычные продукты, и постепенность эта начинается сейчас же с кефира, обыкновенного кефира. Чувствуем себя непривычно оттого, что не нужно самим готовить пищу и мыть посуду, а главное, экономить воду.

Все мы очень устали — переход к нормальной, обычной жизни оказался нелегким. Я посмотрел на ребят: они сидели задумчивые, ушедшие глубоко в себя, отрешенные и расслабленные. Герман вдруг поднялся и… начал по привычке собирать грязную посуду. Мы недоуменно переглянулись, Герман улыбнулся, махнул рукой и… все-таки сложил тарелки в стопку и унес их на столик дежурного.

После ужина мы все трое погружаемся в глубокие удобные кресла у телевизора: смотреть и смотреть бы передачи, но глаза просто слипаются — так хочется спать. Веки тяжелые, усталость заполнила все мышцы. Какой же длинный сегодня день!

— Закурить бы! — с тоской в голосе сказал Герман, как когда-то в первые дни в гермокамере.

Борис понимающе улыбнулся, но курение по-прежнему для них мечта, и это удовольствие у них еще впереди. «Неужели будут курить?» — подумал я. Вот хороший случай бросить. Но, кажется, они не собираются воспользоваться им. Видимо, им интересно прочувствовать вновь одно из тех наслаждений, которые так долго были под запретом.