К сожалению, все натуральные продукты слишком много весят. А забывать о весе и объеме продуктов, имея в виду длительные космические полеты, нельзя. Поэтому-то весьма перспективной оказалась натуральная пища, из которой методом сублимационной сушки удалена вода. Вот почему в нашем эксперименте проводится всесторонняя проверка такой пищи.

В первые дни эта удивительная пища, содержавшая необходимое число калорий, имевшая естественный вкус и даже цвет, не вызывала у нас чувства привычной сытости: из-за стола мы вставали впроголодь. Но потом как-то к этому состоянию привыкли и все реже вспоминали об обычной пище. Витамины, клетчатку и минеральные вещества нам давала оранжерея. Весь рацион был рассчитан на пятидневный цикл: пять суток мы ели ежедневно разное, а потом меню повторялось. Кстати, в обыденной жизни такое повторение происходит примерно каждые три дня, и мы этого не замечаем.

В длительных полетах сублимированная пища будет являться, вероятно, основной, так как она легка и ее можно много месяцев хранить при комнатной температуре.

Сублимационный способ обработки пищи прост как в теории, так и на практике. Мы знаем, что вода составляет ⁹/ ₁₀веса овощей и фруктов и ⁴/ ₅веса мяса и рыбы. Если ее удалить, то вес продуктов значительно уменьшится. Сублимирование проводится при низкой температуре в вакууме: в этих условиях влага, находящаяся в продуктах, замерзает, а затем переходит из твердого состояния в парообразное, минуя жидкую фазу. Специалистами установлено, что сушка методом сублимации меньше изменяет питательные свойства продуктов, чем какой-либо другой метод обезвоживания. А простое добавление воды в такую пищу восстанавливает ее первоначальные свойства, в том числе и вкусовые; и если забыть, что она только что была в таблетках, брикетах и порошках, то создается полное впечатление, что ешь обыкновенное мясо, свежий творог, пьешь натуральные соки.

И все-таки, несмотря на вполне подходящую пищу, временами очень хотелось самого обыкновенного свежего хлеба, горячей, испускающей аромат картошки и многого-многого другого, что было почти каждый день раньше и о чем нам приходилось только мечтать. Целый год мечтать!..

6 февраля. Проснулся немного раньше сигнала подъема. Опять что-то звенело. Но что? Борис зашевелился, видимо, тоже среагировал на звон, который хорошо слышен, несмотря на сильный шум в жилом отсеке.

Сигнал подъема задерживается, так как предстоит исследование основного обмена и газов крови. Лежу в полудремотном состоянии. То ли во сне, то ли наяву слышу, что кто-то прыгнул со спального места. Хлопнула дверь санузла, заскрипел выдвижной ящик на пульте бортового врача. Значит, Герман уже снял пояс медицинского контроля, поставил подогревать воду. Сейчас начнется пытка.

Вот он протягивает мне шланг с резиновым загубником. Беру его в рот. Он ставит банку с горячей водой около меня. Опускаю руку и судорожно ее отдергиваю: в банке — кипяток. Герман молча идет за холодной водой. Вот он вновь ставит возле меня банку, пробует воду пальцем и показывает жестом — давай. Опускаю руку — и тут же отдергиваю. Вода все еще очень горячая. Он удивленно смотрит на меня, потом на воду, ругается про себя и… за холодной больше не идет. С загубником во рту я говорить не могу, а он требует, чтобы я опустил руку в горячую воду.

Теперь он берет иглу и приближается ко мне, чтобы взять кровь из пальца. Я протягиваю багровую от горячей воды руку и смотрю на своего эскулапа. Мне кажется, что он еще спит, глаза только чуть-чуть приоткрыты. Вот сейчас он воткнет мне иглу под ноготь! Я почти перестаю дышать: укол! Больно; игла не проколола кожу — Герман не взвел пружину. Еще укол. Слава богу, появилась кровь. Но мало. Он сжимает и сжимает мой палец, но все безуспешно. Подставляю другой. Он ругается и колет, колет и ругается. Я вздрагиваю, издаю какие-то нечленораздельные звуки и… просыпаюсь. Спустя немного исследования начались. Сон, как говорится, в руку.

Через полчаса встаю. Борис занимает мое место, а я начинаю разогревать завтрак. Для меня сегодня основной обмен позади.

Взять кровь у всех нас из пальца для клинического анализа Герман попросил меня, но колет себе палец сам: самому вроде не так больно, а если и больно, то не обидно. Наконец контейнер с пробами крови наполнен, я ставлю его в шлюз. Можно завтракать.

После завтрака следующее исследование — гастрограмма. Моя очередь. Но сначала нужно вымыть посуду. Торопиться нельзя. Перерасход воды здесь невозможен: она просто кончится. Ставлю влажную металлическую посуду на электроплитку. Через пять минут она сухая, стерильная. Вытирать не нужно. Так я обхожусь без уже довольно серого кухонного полотенца.

Нас просят начинать исследование. Ложусь на спину, Герман отмеряет расстояние от нижнего конца грудины, ставит электрод и фиксирует его. Теперь я должен лежать не двигаясь. Можно дремать. Свет выключают. Сквозь дрему слышу, как ребята шуршат целлофаном, доставая орехи и галеты из холодильника. Что-то падает…

15 февраля. Выходной день. Сижу в оранжерее, изучаю с помощью микроскопа микрофлору, сопутствующую растениям. Делаю снимки. В жилом отсеке идут занятия по математике. Невольно прислушиваюсь. Ребята стараются разобраться, почему при делении числа на ноль получается бесконечность…

После занятий проводим дезинфекцию помещения обеззараживающим раствором. Ползаем по полу, взбираемся под самый потолок, опрыскиваем стены. Так положено по программе делать один раз в месяц. Руки заняты, а голова свободна — вспомнил, как на днях с Командного пункта комплекса с нами беседовали врачи-клиницисты, те, кто нас обследовал и готовил в путь: терапевт, невропатолог, отоларинголог, психиатр. Ждут, наверное, что с нами произойдет что-нибудь неприятное, и боятся так же, как я боюсь за свои дрожжи и растения. Поговорили по видеотелефону, врачи досконально расспросили нас по всем пунктам.

Борис сообщил, что у него выкрошилась пломба из зуба. Пломбировать и лечить зубы в наших условиях — одна из самых трудных задач. Правда, в нашей аптечке есть зубной цемент и необходимый набор стоматологических инструментов. Но не так-то просто нам, неспециалистам, ставить друг другу пломбы…

Борис принялся чинить специальное кресло с датчиками для записи частоты сердечных сокращений и дыхания, а Герман начал «шелушить» рацион: достал сухари, орехи, предназначенные на второй завтрак. Я не отстаю от Германа: беру сухарь, завернутый в целлофан, ударом о стальную стену разбиваю на мелкие части и по кусочку кладу в рот. Грызть не решаюсь — боюсь за пломбы. И вдруг сильная боль — зуб! Неужели выпала пломба? Все-таки не обошлось. Зубная боль может сильно испортить жизнь. Что-то будет ночью? Неужели придется прибегнуть к бортовой аптечке? Пока она не тронута, и мы этим немного гордимся.

Чего только нет в этой аптечке: и противоинфекционные, и успокаивающие, и болеутоляющие, сердечно-сосудистые, желудочно-кишечные и другие препараты, шприцы, различные мази, на случай травм — медицинский инструментарий, перевязочный материал, обладающий бактерицидными и гемостатическими свойствами. Количество медикаментов и перевязочных средств рассчитано на курс лечения всевозможных заболеваний или функциональных расстройств. Заботливые врачи постарались предвидеть все, чем мы можем заболеть. Они учитывали условия эксперимента, а также наши индивидуальные особенности, в частности, реакцию на различные препараты.

17 февраля. До завтрака провели санитарно-бактериологические исследования: отбирали пробы воздуха, делали смывы с различных поверхностей гермообъекта, а также мазки со слизистых и кожных покровов.

Герман быстро, в темпе, проводит пробу за пробой. Он ставит хорошо известные всем микробиологам стеклянные чашки Петри с питательными средами в аппарат Кротова и, пока чашки в аппарате, успевает сделать все остальное.