– Это тот коп, ну, который на процессе, верно?

Маккалеб не ответил. Газета была сложена на фотографии Гарри Босха, напечатанной утром в "Лос-Анджелес таймс" в комментарии по процессу Стори. На снимке Босх стоял у дверей в зал суда. Он, наверное, даже не знал, что его снимают.

– Ты видела его здесь?

– Ага, заходит. А почему ты о нем спрашиваешь?

Маккалеб почувствовал, как возбуждение поднимается по затылку.

– Когда он заходит?

– Не знаю, время от времени. Я бы не назвала его завсегдатаем. Но он заходит. И надолго не задерживается. Одноразовый – глотнет чего-нибудь и уйдет. Он... – Она воздела палец и склонила голову набок, копаясь в досье. Потом резко опустила палец, словно делая зарубку. – Вспомнила. Бутылочное пиво. Каждый раз спрашивает "Энкор стим", потому что всегда забывает, что мы его не держим: слишком дорогое, нам такое не продать. Тогда он соглашается на что попроще. – И тут же, отвечая на незаданный вопрос, добавила: – "Роллинг рок".

Маккалеб кивнул.

– Был он здесь на Новый год?

Девушка покачала головой.

– Ответ тот же. Не помню. Слишком много народу, слишком много выпивки, слишком давно.

Маккалеб кивнул, взял газету со стойки и сунул в карман.

– У него какие-то неприятности, у этого копа?

Маккалеб покачал головой. Одна из женщин у бара постучала по стойке пустым стаканом.

– Эй, Миранда, у тебя тут клиенты!

Барменша оглянулась, высматривая напарника. Того не было: видимо, ушел в подсобку или в уборную.

– Мне надо работать.

Маккалеб смотрел, как она пошла к другому концу стойки и сделала две водки со льдом для проституток. Во время паузы в музыке он услышал, как одна из них советует барменше перестать болтать с копом. Когда Миранда направлялась обратно к Маккалебу, одна из проституток крикнула ей вслед:

– И перестань давать ему на халяву, иначе он никогда не уйдет.

Маккалеб сделал вид, что ничего не слышал. Миранда устало вздохнула, когда вернулась к нему.

– Не знаю, куда делся Хавьер. Я не могу стоять здесь с тобой и болтать всю ночь.

– Только последний вопрос. Ты помнишь, чтобы коп бывал здесь одновременно с Эдди Ганном?

Она на мгновение задумалась.

– Может, такое и случалось. Точно не скажу.

Маккалеб кивнул. Он был совершенно уверен, что выжал из нее все, что можно, и размышлял, следует ли оставить на стойке деньги. Еще будучи агентом, он терялся в таких ситуациях. Никогда не знал, когда это приемлемо, а когда оскорбительно.

– А можно теперь я тебя кое о чем спрошу? – поинтересовалась Миранда.

– Что?

– Тебе нравится то, что ты видишь?

Маккалеб сразу почувствовал, что начинает краснеть.

– Я имею в виду, ты ж достаточно нагляделся. Дай, думаю, спрошу.

Она оглянулась на проституток и подмигнула. Все три наслаждались смущением Маккалеба.

– Они миленькие, – сказал он и стал отходить от бара, оставив ей двадцатидолларовую купюру. – Уверен, многие возвращаются из-за них. Возможно, Эдди Ганн тоже.

Он направился к двери, и она крикнула вслед – словно удар в спину:

– Тогда, может, и ты как-нибудь вернешься и попробуешь их?

Выходя, он слышал, как проститутки радостно вопят и хлопают в ладоши.

Маккалеб сидел в "чероки" перед баром "У Ната" и старался избавиться от смущения. Он сосредоточился на информации, полученной от барменши. Завсегдатай Ганн мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни. Босх тоже мог быть – а мог и не быть – здесь в последнюю ночь жизни Ганна. Факт, что эта информация косвенным образом исходила от Босха, озадачивал. И снова непонятно, зачем Босху – если это он убил Ганна – наводить на такой важный след. Высокомерие? Уверенность, что его никогда не заподозрят и потому его имя не всплывет при расспросах в баре? Или же здесь возможна более глубокая психологическая мотивация? Многие преступники совершают ошибки, которые приводят к их аресту, потому что подсознательно не хотят, чтобы их преступления остались безнаказанными. Теория "большого колеса", подумал Маккалеб. Может, Босх подсознательно старался сделать так, чтобы колесо наехало и на него.

Он открыл сотовый телефон и проверил сигнал. Хороший. Набрал домашний номер Джей Уинстон. Слушая гудки, посмотрел на часы и подумал, что уже, пожалуй, слишком поздно. После пятого гудка она наконец взяла трубку.

– Это я. Нарыл кое-что.

– Я тоже. Но еще сижу на телефоне. Давай я перезвоню тебе, когда закончу?

– Договорились.

Он закрыл телефон и стал ждать, думая о всяком-разном и глядя на улицу сквозь ветровое стекло. Вот из бара вышла белая проститутка на порог в сопровождении мужчины в бейсболке. Оба закурили и направились по тротуару к мотелю под названием "Скайларк".

Зазвенел телефон. Уинстон.

– Все сходится, Терри. Теперь я верю.

– Что ты узнала?

– Ты первый. Ты сказал, что что-то нарыл.

– Нет, давай ты. У меня мелочевка. А ты, похоже, выудила что-то крупное.

– Ладно, слушай. Мать Гарри Босха была проституткой. В Голливуде. Ее убили, когда он был еще ребенком. И тот, кто это сделал, остался безнаказанным. Как вам такое для психологических обоснований?

Маккалеб не ответил. Новая информация ошеломляла и заполняла многие белые пятна в рабочей теории.

Проститутка и ее клиент стояли у окна администратора мотеля. Мужчина отсчитал наличные и получил ключ. Они зашли в стеклянные двери.

– Ганн убивает проститутку и остается безнаказанным, – сказала Уинстон, не дождавшись ответа. – Точно, как случилось с его матерью.

– Как ты узнала? – спросил наконец Маккалеб.

– Я позвонила, как мы договорились, моей подруге Киз. Сделала вид, будто меня интересует Босх, и спросила, покончил ли он, понимаешь, с разводом. Она рассказала мне о нем все, что знала. История насчет матери, очевидно, всплыла несколько лет назад на гражданском процессе, когда против Босха возбудили иск о смерти в результате противоправных действий... Кукольник, помнишь такого?

– Угу. Полицейское управление не захотело тогда обращаться к нам. А еще этот тип убивал проституток. Босх убил его. Безоружного.

– Сплошная психология. Заколдованный круг.

– Что было с Босхом после того, как убили мать?

– Вообще-то Киз не в курсе. Ему тогда было лет десять-одиннадцать. Рос в детских домах и приемных семьях. Армия, потом полиция. Суть в том, что этого-то нам и не хватало. Того, что превратило незначительное дело в нечто, что Босх не мог выкинуть из головы.

Маккалеб кивнул.

– И больше того, – продолжала Уинстон. – Я внимательно просмотрела все материалы – разные дополнительные моменты, которые не включила в отчет. Посмотрела и протокол вскрытия женщины, которую Ганн убил шесть лет назад. Ее, кстати, звали Френсис Уэлдон. Там есть один нюанс, который кажется существенным в свете того, что нам теперь известно о Босхе. Осмотр матки показал, что она уже рожала.

Маккалеб покачал головой:

– Босх не мог знать. К тому времени как провели вскрытие, он вышвырнул своего лейтенанта в окно и был отстранен.

– Верно. Но он мог, вернувшись, просмотреть материалы по делу и, наверное, так и сделал. Видимо, ситуация напомнила ему детство. Понимаешь, все сходится. Восемь часов назад я считала, что ты хватаешься за соломинку. Теперь я убеждена, что ты попал в точку.

Попасть в точку оказалось не так уж приятно, но Маккалеб понимал возбуждение Уинстон. При таких совпадениях азарт может иногда затмить сам факт преступления.

– Что произошло с ее ребенком? – спросил он.

– Без понятия. Возможно, она отказалась от него после родов. Не важно. Важно, что это означало для Босха.

Уинстон была права. Однако Маккалеб не любил непроясненных деталей.

– Возвращаясь к твоему разговору с бывшей напарницей Босха... Она собирается позвонить ему и рассказать, что ты спрашивала о нем?

– Уже позвонила.