Между тем Валентин знает, что историю семьи часто можно проследить в камне, потому отправляется на поиски склепов, надеясь отыскать гробницу с надписью «Любимые мать и отец Катарины» и священника, который сможет поведать ему историю семейства. Он представляет себе кроткого человека, помнящего похороны матери или отца Мимосины и красоту ее самой.

Валентина нельзя назвать набожным человеком, потому он редко заглядывает в венецианские церкви. Теперь же у него голова идет кругом от царящей вокруг торжественности, опьяняющего аромата ладана и холодного камня. Эти сооружения совсем не похожи на тощие лондонские церкви. Каждое из них представляет собой целый музей из пальцев ног и рук святых, залитых воском, серебром или стеклом. У Валентина болят глаза от блеска драгоценных металлов, которыми щедро украшены венецианские храмы. От сияния свечей, вставленных в позолоченные подсвечники выше человеческого роста, перед глазами пляшут разноцветные круги, а шикарные кадила производят впечатление чего-то восточного, чуждого христианской религии. Торговец в Валентине смотрит на все эти драгоценности, видя их переплавленными и используемыми для целей более практичных, чем ныне. Ирландец в нем страстно желает прервать завывания хора и добавить мелодии немного веселья.

Он гадает, не пытались ли сделать эти мелодии веселее.

В каждой церкви он заставляет себя разглядывать гробницы и склепы в поисках имен родителей Катарины.

В конце концов, после нескольких часов активных поисков, Смергетто сообщает ему, что склеп Вениеров находится в церкви Святых Космы и Дамиано на острове Джудекка. Валентин радостно улыбается, услышав эти новости. Эти два святых — о счастливое совпадение! — знакомы ему лучше всего, ведь они считаются покровителями аптекарей и медицины. Валентин всегда был уверен, что их защита также распространяется и на братство шарлатанов. Он часто украшает рекламные листки их портретами, а бутылки с эликсиром — их изречениями.

У церкви Святых Космы и Дамиано он спрыгивает с гондолы, уже ощущая в соленом воздухе дух успеха и довольно сильный запах кошачьей мочи. Красивая церковь из кирпича и мрамора стоит на поросшей зеленью территории обширного монастыря, пристанища сотен кошек, которые начинают тереться о ноги прибывших, но почтительно отступают, когда Смергетто говорит им пару ласковых, но крепких слов.

Они свободно заходят под своды церкви и останавливаются, глядя на единственный столб света, проникающий сквозь круглое окно над дверью. В церкви прохладно и стоит абсолютная тишина.

В этой церкви холоднее, чем снаружи. Едва ли сюда придут люди, чтобы поделиться своими бедами и невзгодами.

Из-за незаметной двери выскальзывает послушник со сложенными ладонями и не очень вежливо интересуется целью их визита. Несколько минут Смергетто перешептывается с юношей, который не сводит с Валентина высокомерного и циничного взора.

С большой неохотой послушник в конце концов провожает их к настоятелю. Им не предлагают сесть. Настоятель, похожий на жабу и одетый в темную сутану, односложно отвечает на вопросы Смергетто. Потом он поворачивается к Валентину и устремляет на него неподвижный взгляд, который вызывает неприятные ощущения в животе англичанина.

Валентин не позволит, чтобы его запугали. Когда он интересуется через Смергетто семьей Катарины Вениер, настоятель удивленно поднимает брови и фыркает. Однако вскоре он зовет двух монахинь, которые должны показать им не фамильный склеп, а одну-единственную могилу. Смергетто объясняет это, пока они стоят в темном углу церкви, ожидая монахинь. Валентин чувствует, как внутри у него все замерло. Ноги движутся сами по себе, как заведенные. Впереди плывут монахини. Их ног не видно, и кажется, что они передвигаются на тележках.

Валентин начинает задыхаться. Сунув руку в карман, он достает перуанские пастилки, купленные утром у местного шарлатана. Поморщившись от розовой приторности, слегка разбавленной привкусом коры, он продолжает жевать их, пока дыхание не восстанавливается. Монахини остановились перед небольшой гробницей, часть которой почернела от пламени свечей. Они поворачиваются к Валентину, который изо всех сил пытается изобразить на лице лишь легкую заинтересованность.

Он не знает, как Смергетто объяснил цель его визита. Но, по всей видимости, Смергетто, что на него не похоже, не прибегал к дипломатическим приемам. Либо он столкнулся с серьезным сопротивлением. Монахини враждебно глядят на них. Их холодные глаза как бы говорят, что двум джентльменам лучше немедленно уйти, поскольку их затея не принесет никому добра.

— Я хочу увидеть, — тем не менее говорит Валентин. Он делает шаг вперед, и монахини расступаются, чтобы он мог подойти к гробнице. Ему не нужна помощь Смергетто, чтобы перевести то, что там написано. Захоронению уже шестнадцать лет. На нем нет никаких надписей от убитых горем родителей. Просто имя и даты рождения и смерти, между которыми прошло не так уж много времени.

Это не могила ее родителей. В камне высечено имя самой Катарины Вениер. Валентин непроизвольно отступает на шаг. Он не понимает. Начинает болеть голова.

Нет. Это совсем другая Катарина Вениер.

Когда он интересуется подробностями, монахини закрывают лица.

— О ней нечего говорить, — отвечают они.

— А ее родители? — все же пытается выудить сведения Валентин.

В ответ монахини показывают еще одну гробницу, на которой высечены имена Карло и Ипполиты Вениер, умерших с разницей в один год десять лет назад. Сесилия Корнаро упоминала их имена. С неподвижными лицами и отточенными за долгое время движениями монахини предлагают Валентину оставить подношение церкви, соизволившей предоставить ему все ответы, которые могли понадобиться здравомыслящему человеку, даже иностранцу.

— В память о Катарине Вениер, — громко говорит он, словно бы упоминание ее имени должно вызвать дух усопшей.

Она не мертва. Когда она услышит это, то придет и сама об этом скажет.

Монахини замолкают и начинают цокать языками. Даже Смергетто открывает рот от удивления, потому что Валентин выбрал свечу с огромным фитилем. Пламя взлетает на пять, потом на десять, на пятнадцать сантиметров над свечой. Монахини быстро крестятся.

Яркое пламя свечи слепит Валентина, а на руку начинает капать горячий воск.

Он резко поворачивается к монахиням:

— Вы видели? Неужели вы больше ничего не можете сказать? Смергетто, спроси их.

Но они повторяют:

— Больше нечего говорить…

Хотя Смергетто пытается по возможности переводить ответы монахинь в мягкой форме, Валентин в конце концов покоряется суровости их тона, отвешивает низкий поклон в благодарность за помощь и добавляет, что больше их не потревожит.

Он резко разворачивается на каблуках, чтобы они не заметили слез в его глазах.

Вместе со Смергетто, тактично глядящим в сторону, он покидает церковь.

Смергетто непередаваемо тактичен. Хотя Валентин не поделился с ним информацией, полученной от Сесилии, венецианец не интересуется, почему хозяин прослезился на могиле давно усопшей Катарины Вениер. Когда он убеждается, что его помощь больше не требуется, он мягко намекает, что может заняться другими насущными делами. Валентин благодарно кивает, и Смергетто тут же испаряется.