Он понимает, что надругательство над телом аристократа было ему более неприятно, чем само убийство. Ему стыдно признаться в этом самому себе. Это не делает его достойным любви прекрасной актрисы.

Моя природа слишком груба для нее. Уже через месяц ей прискучит моя неотесанность. Видите ли вы роковую двоякость ситуации? Она так мила, что мужчина готов закидать камнями родную бабушку и совершить другие мерзкие деяния.

Такая вот ирония. Он совершил этот грех, и если бы она узнала об этом, то потеряла бы сознание от ужаса.

Но он сделал это, потому что хочет ее. Потому что, стоит признать, он нуждается в ней. Настало время говорить.

Однако посмотрите на него — он балансирует на грани. Он остановился, словно больной конь, который не смог взять последнее препятствие. И что толку ему от всех его денег? Разве этот случай с актрисой не показывает, что что-то не так со всей его жизнью? Валентин окидывает себя хмурым взглядом. Он постоянно ищет новых ощущений, никогда долго не занимается одним делом, оставляя Диззому улаживать последствия каждой новой затеи.

Кем бы я был без Диззома? Да никем.

Следует признать, столкнувшись с любовью, он сдался при первой же трудности. Он сделал из себя посмешище. Отведав любви, он попал в ее сети, словно прыщавый поэт, неспособный ничего с этим поделать, кроме как барахтаться в ее трясине и вечно страдать.

Какое же это жалкое зрелище.

Он меньше, чем ничто. Он меньше, чем Диззом. Он меньше, чем пес Диззома, Фоабль.

Если Фоабль, отведав эликсиров Диззома, остается жив, значит, они вполне подходят для жителей Бенксайда. Фоаблей, на самом деле, было несколько. Ни один из них не протянул дольше года.

Я Фоабль. Просто пес, на котором нежная женщина испытывает сладкие снадобья. Я живу лишь потому, что так угодно моей госпоже.

Он отведал актрису, всего лишь малую часть, а потом она исчезла, забрав с собой самую важную его часть.

Да как она посмела…

Он не отправится на поиски актрисы.

Если она должна обладать им, пусть придет и найдет его, и докажет, что она стоит всех этих треволнений.

Между тем тело Тома наконец прибыло в Лондон, и Валентину надо организовать похороны.

Признаком любви является желание любить.

Так думает Валентин, увидев из окна кабинета Мимосину Дольчеццу в приемной комнате. Она стоит там вся бледная и скованная на фоне свежеокрашенных фиолетовых стен. Общие комнаты склада были убраны в черное в связи с похоронами Тома.

Валентин удивляется ее настойчивости и находчивости. Как она смогла найти его здесь? Он говорит самому себе: не стоит стесняться того, что она увидит его за работой. Он не лгал ей по этому поводу, просто он не все рассказал. Склад по размерам приближается к настоящему венецианскому дворцу и функционирует так же слаженно, как военный корабль. Все его сотрудники хорошо питаются и ни на что не жалуются. Однако сам Валентин кашляет и чихает, страдая от простуженного горла.

Мимосина выделяется на фоне всех тех людей, которые пришли почтить память Тома. Он поворачивается и делает вид, что не заметил ее. Сегодняшний день посвящен Тому, а не актрисе. Даже если она не знала о похоронах, ей следовало бы проявить такт и тут же уйти. Какое право она имеет стоять там, красивая, словно ангел, требуя внимания в день, безраздельно принадлежащий Тому и бедной Певенш, которая приходила проститься утром, а потом вернулась в академию?

Там, внизу, Том лежит в гробу, обитом фиолетовым сукном. Валентин пытается забыть, как его жилы накачали терпентином и камфарным маслом, вынули внутренности и набили брюшную полость порошковым нитратом и камфарой. Раствор на основе кармина придает его коже розовый оттенок. Однако все отверстия в его теле запечатаны, губы зашиты едва заметной нитью, а под веки засунуты комки хлопка, поскольку глазные яблоки давно провалились вглубь черепа. Растворы Диззома, переданные в Италию через курьеров, сработали почти идеально. Однако кое-где на руках заметны фиолетовые пятна, натертые белым свинцом, чтобы спрятать потемнение мертвой кожи. Том умер до того, как гангрена успела обложить его язык и исказить рот. Слава Богу, убийцы не сильно испортили лицо Тома — это означало, что они хотели, чтобы его узнали. Порез на губе не сильно повредил его внешний вид. В противном случае тело Тома могло никогда не попасть на родину, закончило бы свой путь в какой-нибудь яме в Венеции, неопознанное и неоплаканное.

Попрощаться с Томом пришли сотни людей. Они оставили лавки, магазины, трактиры, чердаки и землянки Перис-гардена, Беар-гарденз и Роуз-эллей, чтобы увидеть его и оросить слезами. Валентин кивает каждому знакомому лицу. Его слезы так похожи на слезы всех этих людей с мягкими сердцами — воров, шарлатанов, шлюх и других жителей Бенксайда.

Даже беглые каторжники, живущие в пабе «Якорь», решили подвергнуть свои жизни риску и прийти. В честь Тома они миновали Бенк-энд, свернули на Клинк-стрит и нестройными рядами поднялись по Стоуни-стрит к складу, все окна которого были завешены фиолетовым сукном.

Одна группа людей выходит, ее место занимает другая. Двойные двери в конце фиолетовой комнаты распахиваются, чтобы впустить скорбящих. Мимосину Дольчеццу вталкивают в помещение вместе с толпой. Учтивый джентльмен, по профессии взломщик, схватив ее за локоть, расчищает путь к гробу, не догадываясь, что это последнее, что ей нужно. На ее лице отражаются смятение и беспомощность.

Глядя на нее сверху вниз, Валентин говорит себе, что ему не жалко ее. Ее угораздило прийти совсем не вовремя. Это не его вина, и какое ему дело до того, что она никогда прежде не видела труп? Ринется ли он ей на помощь, если она потеряет сознание?

Едва ли.

Ей пойдет на пользу увидеть настоящую трагедию, а не те любимые ею картинные драмы, сотканные из ревности и истерик, сдобренные мелкими прихотями, кульминацией которых стала ее интрижка с лордом Стинтлеем. Однако Валентин внимательно следит за взломщиком на тот случай, если его внимание перейдет границы дозволенного. Он напоминает себе, что не желает, чтобы насилие осквернило день памяти Тома.

Я хочу, чтобы Тома похоронили с честью.

Толпа придвинула Мимосину еще ближе к гробу. Валентин видит, что она побледнела сильнее, чем прежде. Ее глаза расширились. Окружающие ее люди аккуратно берут руку Тома, чтобы поцеловать, на губах остаются следы белого порошка. Мужчины похлопывают гроб ладонями, а женщины осыпают мертвеца лепестками роз и аккуратно сложенными записочками. Только Мимосина, уставившись на лицо Тома, замерла в шоке. Ее белое лицо блестит от пота.

Нет, это, должно быть, слезы.

Печально, что она сопереживает утрате незнакомого ей человека. Она, должно быть, поняла, кто это и кем он был для меня.

Возможно, она оплакивает самого Валентина, как свидетель суровой действительности его утраты, сопереживающий его чувствам.

В отличие от плачущей актрисы, он не мог себя заставить посмотреть на труп товарища или прикоснуться к нему. Он относился к нему как к ценной вещице, принадлежавшей Тому, которую надобно почитать и оберегать. Когда прибыло тело и Валентин отправился встречать гроб, он безуспешно пытался не выискивать на нем следы разложения. Мертвец испускал запах экстрактов Диззома, потому Валентин просто кивнул, подтвердив, что этот ящик с мясом и есть Том. Он не проронил ни слезинки.

А посмотрите сейчас.