— Ты все понял?
— Пошел ты!
Босх сбросил газ и посмотрел в зеркало.
— Хорошо, что ты коп. Ни один судья не скажет, что ты не знал о своих правах.
Частин промолчал.
— Ты стучал Элайасу. Все эти годы ты работал на него, поставлял емулюбую информацию. Ты...
— Ошибаешься.
— Ты продал департамент. Ты предал своих. Ты подонок, Частин. Это ведь так называется? Вспомни собственные слова. Ты дерьмо, стукач...
Впереди показались полицейские баррикады. Ярдах в двухстах за ними мелькали голубые вспышки и прыгало оранжевое пламя.
Они приближались к тому самому месту, где толпа напала на патрульных и подожгла пожарную машину.
Не доезжая до блокпоста, Босх свернул вправо и поехал дальше уже медленнее. Он никогда не работал в южной части города и плохо представлял себе географию этого района, но понимал, что если не хочет заблудиться, то должен стараться держаться поближе к Нормандии.
У одного из перекрестков Босх снова посмотрел в зеркало.
— Хочешь поговорить, Частин?
— Нам не о чем разговаривать. Имей в виду, сегодня ты последний день носишь жетон, так что запомни его получше. То, что ты делаешь, чистое самоубийство. Лучше бы ты просто застрелился. Как твой дружок Шихан. Ты покойник, Босх.
Босх вдавил в пол педаль газа, и машина, дернувшись, остановилась. Он вытащил свой револьвер, повернулся и направил дуло в лицо Частину.
— Что ты сказал? Повтори.
Наверное, только теперь Частин испугался по-настоящему.
— Ничего, Босх, ничего. Поехали. Поехали в Паркер и там поговорим.
Босх медленно опустился на сиденье и снял ногу с педали. Через три или четыре квартала он снова повернул на север, надеясь, что опасный перекресток остался позади.
— Я только что оттуда. Спускался в подвал.
Частин молчал. Выражение его лица нисколько не изменилось.
— Я заглянул в коробку с вещдоками по делу Уилберта Доббса. И посмотрел журнал. Ты взял из коробки три пули от табельного оружия Шихана. Той самой «девятки», из которой он пять лет назад застрелил Доббса. Ты отнес их баллистикам и сказал, что их нашли в теле Элайаса. Ты подставил Шихана.
Он взглянул в зеркало. На сей раз удар пришелся в цель — Частин выглядел как человек, которого только что огрели кирпичом. Его оставалось только прикончить.
— Ты убил Элайаса, — негромко продолжал Босх, переводя глаза на дорогу. — Он собирался вызвать тебя в суд и заставить отвечать на вопросы. Ты ведь рассказал ему о своем расследовании, верно? Об окровавленном карандаше? Думаю, ему жаль было терять такой источник, но дело было важнее. Элайас сделал на него большую ставку. Он собирался подняться на самый верх и ради победы был готов принести тебя в жертву. Ты не выдержал. А может, решил все хладнокровно. Так или иначе, но в пятницу вечером ты проследил за ним до Энджелс-Флайт. Подождал, пока он вошел в вагон, и застрелил. И потом ты вдруг увидел женщину. Представляю, каким сюрпризом это для тебя стало, ведь вагон должен был быть пустым. Ты застрелил и ее. Каталину Перес. Ну, Частин, как у меня получается? Я все правильно рассказываю?
Частин молчал.
Босх доехал до перекрестка, притормозил и посмотрел влево. Ни вспышек, ни пламени, ни баррикад. Он повернул.
— Тебе повезло. С делом Доббса. Все сошлось, как по заказу. Сначала ты наткнулся на свидетельство того, что Шихан угрожал Элайасу. Ты нашел козла отпущения. Дальше — легче. Ты получил допуск к материалам вскрытия и подменил пули. Конечно, идентификационные отметки на пулях разные, но обнаружилось бы это только на суде. И тогда ты решил, что Шихан не должен дожить до суда.
— Замолчи! Я не желаю это слышать! Я...
— Мне наплевать, желаешь ты это слышать или нет! Выслушаешь, мешок с дерьмом! Это Фрэнки Шихан говорит с тобой из могилы. Понял? Ты хотел повесить все на него, но не мог допустить, чтобы Шихан предстал перед судом. Потому что коронер обязательно увидел бы пули с чужими отметками, и подлог был бы обнаружен. Тебе не оставалось ничего другого, как убрать Шихана. В тот вечер ты проследил за нами. Я видел твою машину. Ты подождал, пока Фрэнки останется один, и убил его, представив дело так, будто он напился, стрелял в воздух... Ты все продумал, Частин. И все равно просчитался.
Ненависть и злоба снова всколыхнулись в нем. Он ударил по зеркалу, чтобы не смотреть больше на Частина, не видеть его лицо.
— Я все знаю. Все. У меня есть только один вопрос. Почему ты все эти годы стучал Элайасу? Он платил тебе? Или ты настолько ненавидишь копов, что готов на все, чтобы прищемить им задницу?
Ответа не было. Босх остановил машину у знака, снова посмотрел влево и увидел вспышки голубого пламени. За перегораживающими улицу баррикадами выстроились патрульные машины. В разбитых окнах небольшого магазинчика на углу торчали куски стекла, двери валялись у входа, а тротуар покрывали осколки разбитых бутылок.
— Посмотри на все это, Частин. Видишь? Это ты...
— Босх...
— Ты во всем виноват. И ты...
— Хватит, ты и так зашел слишком далеко!
— Ты должен за все ответить.
Босх начал выворачивать вправо, и в этот момент кусок бетона разбил ветровое стекло и упал на сиденье. К машине бежала группа молодых парней. Босх видел искаженные ненавистью, лишенные индивидуальности черные лица. Он хотел дать задний ход, но в воздухе вдруг появилась бутылка. Она летела в машину, а в какой-то миг, как показалось Босху, словно повисла, и он даже смог рассмотреть этикетку и прочитать надпись на ней: «Южное гостеприимство».
Сознание зафиксировало факт, но не успело оценить его.
Бутылка влетела через дыру в стекле, ударилась о руль и взорвалась, осыпав Босха градом осколков. Он инстинктивно вскинул руки, защищая лицо, но глаза уже горели от попавшего на слизистую оболочку алкоголя. За спиной закричал Частин:
— ВПЕРЕД! ГОНИ! ГОНИ!
Бутылки летели в другие окна, разбивались о дверцу, крышу. Машина резко накренилась влево. Кто-то рвал ручку, пытаясь открыть дверцу. Позади Босха лопнуло еще одно стекло. Он слышал доносящиеся снаружи крики, сердитые, злые, неразборчивые крики толпы. И еще он слышал крики с заднего сиденья, крики Частина. В разбитые окна просовывались руки.
Босха хватали за волосы, одежду. Он ударил по педали газа и, когда машина прыгнула вперед, крутанул руль влево. Одновременно, преодолевая режущую боль, приоткрыл глаза. Машина выскочила на пустынную улицу и понеслась к заграждениям. Босх понимал — безопасность там. Держа руки на руле и почти ничего не видя, он вспомнил про тормоз, только когда пролетел через заграждение. Машину развернуло, и она остановилась.
Босх сидел, закрыв глаза и не шевелясь. Он слышал шаги и крики, но знал, что это копы. Ему ничего не угрожало. Опасность осталась позади. Выключив двигатель, он открыл дверцу. Ему помогли выйти. Его поддерживали. Со всех сторон звучали сочувственные голоса. Он был среди своих. Среди тех, кто сами себя называли синей расой.
— Ты в порядке, приятель?
— Вызвать санитаров?
— Глаза...
— Ладно, держись. Сейчас кого-нибудь приведем. Прислонись к машине.
Босх слышал, как кто-то громко требовал немедленно прислать санитаров. Никогда в жизни он не чувствовал себя в большей безопасности. Ему хотелось поблагодарить всех, сказать «спасибо» каждому. Кружилась голова, но в душе разливалось ощущение покоя. Что-то похожее он испытал, когда без единой царапины выбрался из туннелей во Вьетнаме.
Босх поднес руки к лицу и попробовал открыть один глаз. По переносице стекало что-то липкое. Кровь. Он был жив.
— Не трогай, приятель, а то будет еще хуже, — сказал кто-то стоящий рядом.
— Что ты там делал, один? — спросил другой.
Босх все-таки открыл левый глаз и увидел молодого чернокожего патрульного.
— Один? Я был не один.
Он наклонился и заглянул в машину. Внутри никого не было. Не было Частина. Не было кейса. Босх выпрямился и поднял голову. Вытер лицо. И посмотрел туда, где небольшая толпа, человек пятнадцать — двадцать, окружила что-то лежащее на земле. Он увидел поднимающиеся и опускающиеся кулаки, ноги, пинающие неподвижную серую массу.
