Девочкам бинтовали ноги примерно с четырех-пяти лет. Большой палец, который называли «золотым лотосом», оставляли свободным, а остальные четыре загибали и перевязывали. С каждым днем повязка становилась все туже, и ступня постепенно деформировалась. Бывали случаи, когда начинался воспалительный процесс и изуродованные пальцы попросту отваливались. Через пару лет процесс считался завершенным, женщина получала крошечную ножку — объект вожделения мужчин.

В шанхайских борделях посетители играли в маджонг и курили опиум, а девушки наблюдали за игрой, а потом мужчины пили из стаканчика, поставленного в миниатюрную туфельку, чтобы заодно вдохнуть чудесный аромат крошечной ножки. Вот как описывает процесс Стерлинг Сигрейв в своей книге: «В отдельном кабинете клиенты ласкали миниатюрные ножки девушек, лизали их и даже обмакивали в чай, прежде чем выпить его. Особенно изысканным удовольствием считалось съесть миндальное зернышко, помещенное между искалеченными пальцами. Когда клиент уже не мог более сдерживаться, то начиналась так называемая игра „в тучку и дождик“» [8].

Зачастую девочек в бордели продавали обнищавшие родители. Их братьям и младшим сестрам тоже не позавидуешь. На шелкопрядильных фабриках маленькие дети вытаскивали коконы из кипятка прямо голыми руками, а младенцы лежали тут же на полу, под ногами у работающих матерей.

В своем «Путешествии на войну» Ишервуд пишет: «На заводе по производству батарей у половины детей на деснах были синие полосы — признак отравления свинцом. Редко кому из малолетних рабочих удавалось прожить больше года или полутора».

На улицах рикши пытались заработать себе на хлеб. Чаще всего это были крестьяне, которым пришлось по каким-то причинам оставить родные деревни. В начале двадцатого века рикш в Шанхае насчитывалось около восьмидесяти тысяч. У них не было своих повозок, приходилось платить за аренду один шанхайский доллар в сутки. Обычно рикши скидывались и брали повозку вдвоем, а работали посменно по двенадцать часов. Заработок за смену составлял, как правило, шестьдесят-семьдесят центов. С вычетом аренды на еду и жилье почти ничего не оставалось. Да и к ростовщикам не больно-то обратишься: они ссужали деньги под сто двадцать процентов. Одна богатая китаянка как-то заявила: «Наши рикши такие крепкие, что мы относимся к ним, как к автомобилям». Вот, правда, автопробега этим «автомобилям» хватало только до сорока лет.

Тела бедняков и трупики брошенных младенцев женского пола в те времена валялись прямо на улице. По подсчетам, в последнее десятилетие до победы коммунистов с улиц Шанхая убирали в год около тридцати тысяч трупов. В реках плавали мусор и экскременты. Вода воняла так, что даже белье после стирки дурно пахло, а от «чистых» рубашек развивались экзема и прочие кожные заболевания. Дошло до того, что богатые шанхайцы отправляли грязное белье в двухнедельное путешествие в Японию.

Я спустилась в метро и доехала до бывшей французской концессии. Здесь до сих пор сохранились старинные трехэтажные дома с мансардными окнами и ставнями, хотя стены выцвели, и краска на оконных рамах облупилась.

Раньше здесь обитали не только французы, так же как и в Иностранном поселении жили не сплошь англичане и американцы. В 1920-х этот район населяли около полумиллиона человек, и среди них всего около полутора тысяч французов. Большинство же — богатые китайцы, самые состоятельные из которых купили себе огромные особняки с тенистыми садами. В этом районе жил Сунь Ятсен с супругой.

В нескольких кварталах отсюда расположен дом Чжоу Эньлая, впоследствии одного из самых влиятельных коммунистических лидеров. Сады отгорожены от мостовой коваными оградами, а старинные особняки теперь заняты под бары и рестораны с огромными телевизорами на всю стену, а не семьями богатых компрадоров(так назывались китайские посредники, зарабатывавшие огромные деньги, работая на иностранные торговые компании).

Я периодически сворачивала с проспектов и оказывалась на задворках, где на веревках, натянутых между домами, сушилось белье. Поношенные рубашки, брюки и детские штанишки с прорезью на попе [9]трепетали на ветру. А внизу было полно фруктовых лавок. Тут же в пластиковой ванночке плескался угорь, сплетаясь в клубок. Какая-то женщина сидела за деревянным столиком и кромсала свинью внушительным тесаком. Белоснежная кошка не сводила голубых глаз с черепахи в аквариуме. Нос кошки подергивался, она изгибала шею навстречу этому странному, но так аппетитно пахнущему существу, пытающемуся выбраться из аквариума. Кошка подняла было когтистую лапку, но тут же струсила, отошла на безопасное расстояние и решила, что лучше просто посмотрит со стороны.

Я шла около часа, потом пообедала и отправилась на улицу Хэншань, где меня ждало очень важное в жизни каждой женщины мероприятие — я собиралась подстричься!

Несколько недель назад в Пекине, поедая суши вместе с друзьями Нэнси и Гая, я поинтересовалась, не знает ли кто хорошего парикмахера в Шанхае. По моим подсчетам, к тому моменту, как я окажусь в этом городе, волосы уже порядком отрастут. Когда я озвучила этот, казалось бы, невинный вопрос, вся компания уставилась на меня в немом изумлении, потом американка, сидевшая напротив меня, удивленно подняв брови, ответила: «В Шанхае нужно пойти к Лорану, в парикмахерскую „У Эрика“. Я вышлю тебе адрес и телефон по электронной почте».

Итак, в первый же день пребывания в Шанхае я оказалась во вращающемся кресле перед Лораном. Лоран, длинноволосый француз с оливковой кожей, одетый в черную рубашку и черные брюки в обтяжку, приехал из Марселя и работал в Китае уже шесть лет.

Я рассказала ему о своем путешествии и о том, как рада, что, наконец, оказалась в Шанхае. Последние несколько недель мне постоянно приходится преодолевать трудности, и речь не только о бесконечных переездах в поездах и прокуренных разваливающихся на ходу автобусах. Меня напрягает все! Даже на то, чтобы отправить посылку, здесь уходит полдня.

— Когда еду заказываешь с таким трудом, едва лишь успеешь позавтракать, а уже пора обедать. Бывает, смотришь на часы и думаешь: «Черт, только не это, я ведь только-только разобралась с завтраком».

Лоран согласился.

— Да, бизнесом тут заниматься хорошо, а вот жить трудно. Даже мелочи даются с трудом. — Он вздохнул и покачал головой, не переставая колдовать над моей прической.

А потом, решив хоть чем-то облегчить мое существование, Лоран рассказал мне, как добраться до рынка Сянъян.

— Это рынок, торгующий подделками под известные бренды. Качество, конечно, так себе, но тем не менее… — Он пожал плечами.

Я прямо из парикмахерской отправилась туда, и целый час торговалась, блуждая среди гор сумочек, туфель, кашемира и шелка.

Вечером я поужинала с Люком и Лили, которые владели собственным литературным агентством. Лили — китаянка, а Люк — бельгиец, но живет в Китае уже много лет. Они прояснили многие беспокоившие меня вопросы, к примеру, почему Герой, с которым я познакомилась на пароме, курсирующем по Великому каналу, носит военную форму. Оказалось, что солдаты, передвигаясь по стране, пользуются многими привилегиями, к примеру, им позволено проходить всюду без очереди и не платить за вход в музеи.

Во-вторых, добраться из Нанкина до Шанхая на пароме можно, только у иностранцев специально отбивают охоту путешествовать таким образом. Однажды Люк и Лили забронировали себе билеты на китайские фамилии. Увы, поездка оставляла желать лучшего. На этом месте супруги рассмеялись. Обычно по воде путешествуют переселенцы, так что на нижней палубе пассажиры ехали со своими курами и свиньями, которые тут же справляли естественные надобности, и воняло просто кошмарно. Лили и Люк плыли первым классом, но и там ситуация была ничем не лучше, именно поэтому иностранцам советуют проехаться с ветерком на оснащенном кондиционером автобусе по новенькому шоссе.