— Значит, сексуальная революция осталась шестидесятых?

— Да, я думаю, так. В этом смысле они очень консервативны. Кроме того, они так много работают, что у них не остается сил на секс. Все, что они могут себе позволить, — это крепко обнять друг друга.

— Так, значит, ты удивила Лу? Я думаю, он может быть очень настырным.

— Ну, конечно, я сказала, что еще девственница. Я думала, на этом все кончится и он уйдет.

— Позволь мне догадаться, что было дальше. Он еще больше распалился, да?

— Откуда ты знаешь?

— Случайно догадался. — Калеб улыбнулся наивности Элизабет.

— Лу был заинтригован… Во всяком случае, он так сказал. Как бы то ни было, он дал ясно понять, что спать с ним входит в мои обязанности. Он не собирался отступать.

— Так почему же он не получил своего?

— Ну, видишь ли, он и сам придерживается круговорота природы. Все вертится вокруг лунного календаря. Как сказал Лу, идеальное время, чтобы раскрыть — тьфу! — бутон моей невинности, превратить его в букет женственности тра-та-та и тра-та-та, — это следующее полнолуние. «Полнолуние есть самое благоприятное время для всякого рода изменений и превращений».

— Твое счастье, что я выкрал тебя раньше, чем Лу раскрыл этот твой бутон, — сказал Калеб. — Так ты собиралась позволить ему…

— Нет! Боже мой, Калеб, что ты такое говорить? Я собиралась уйти оттуда до полнолуния, а потом снова вернуться.

— Чертовски умно, — сказал он, и в его голосе послышался сарказм.

— Это единственное, что я смогла придумать.

— Ты отдала им все свои деньги? — спросил он.

— Ага. Закрыла счет в банке. — Элизабет засунула руки в карманы своей «кенгуру» и печально улыбнулась. — Целых триста шестьдесят долларов и девятнадцать центов.

На какую-то долю секунды Калеб решил, что она шутит, но потом резко отвернулся. Как бы почувствовав, что смутила его, Элизабет тихо сказала:

— Это был неудачный год в смысле работы.

— Расскажи, почему ты вступила в «Авалон»?

Элизабет повернулась к Калебу, их лица почти соприкасались. Глаза у нее были не просто карие, в середине радужки было янтарное кольцо, которое сейчас расширилось, пока он смотрел на нее как зачарованный.

— Ты готов меня выслушать? — спросила Элизабет.

— Выкладывай, пока я не передумал.

Она глубоко вздохнула.

— Дэвид звонил мне из «Авалона». В последний раз он разговаривал шепотом.

— Что он сказал?

— Он был ужасно напуган. Там что-то происходило, о чем он не мог говорить по телефону. Он только сказал, что не хочет кончить, как Тесса.

— Кто такая Тесса?

— В то время я не знала, но позже выяснила, что она ушла из коммуны незадолго до гибели Дэвида. Он просил меня помочь ему — как именно я не знаю, но он заставил меня пообещать встретиться с ним на следующий день. Он сказал, что постарается улизнуть на пару часов. Конечно, я согласилась. Он… — Элизабет закусила губу. — Жаль, ты не слышал этого сам.

Калебу не нужно было этого делать. Он слышал страх и отчаяние в голосе брата, когда Дэвид просил его позаботиться об Элизабет. Но Дэвид ничего не говорил ему ни о какой Тессе, ни о каких гнусных делах в «Авалоне».

Калеб поставил локти на колени и взъерошил влажные от пота волосы.

— Если Дэвид думал, что в «Авалоне» творится что-то неладное, он попросил бы меня помочь ему. Это было бы логично. Меня специально обучали таким вещам.

— Может быть, он не попросил тебя из-за того, о чем я тебе раньше говорила. Он не смог бы вынести твоего неодобрения: он знал, как ты относишься к «Авалону». Если бы он обратился за помощью к тебе, ты бы понял, что он вступил туда по своему желанию.

— Я никогда этому не верил. Никто не принуждал его вступать туда, это правда. Но его вынудили… обстоятельства.

— И эти обстоятельства — то, как я обошлась с ним? Ты это имел в виду, Калеб? — Элизабет посмотрела на него с праведным гневом несправедливо оклеветанного человека.

— Ну ладно, хорошо. То, как ты обошлась с ним. — Две недели назад Калебу было куда легче выговорить эти слова. — Итак, ты встретилась с ним?

— Нет. В ту же ночь Дэвид погиб.

Повисло тяжелое молчание.

— Хочешь узнать, почему он вступил в «Авалон»?

— Ну?

— Я считаю, что здесь несколько причин. Во-первых, его мировоззрение. Дэвид никогда не чувствовал себя счастливым. Он никогда не был уверен в себе или в своей возможности приспособиться к ежедневным трудностям и решать вопросы, с которыми нам всем приходится сталкиваться.

Это была правда. Калеб махнул рукой, чтобы она продолжала.

— Жизнь в коммуне очень привлекательна для людей такого типа, для них это как возврат в беззаботное детство. За тебя все решают другие: где жить, какую работу выполнять, что есть, когда ложиться спать и когда вставать. Ты лишаешься свободы выбора, но взамен получаешь безопасность, поддержку и одобрение окружающих.

— Что еще?

— Я совершенно уверена, что Лу вынюхивает перспективных членов для своей коммуны — из тех, кто побогаче, — и лезет из кожи вон, чтобы их заманить.

— Не буду с тобой спорить.

Элизабет приподняла бровь.

— Бывают же чудеса на свете!

— Не знаю, Элизабет. Почему-то мне трудно представить себе художника с чувствительной душой, который моет писсуары.

— Бухгалтеров, поваров — в общем, тех, у кого необходимая для коммуны специальность, не используют на грязных работах.

— Ну, а художник-график? Разве он им нужен? Должно быть, за эти несколько недель он перемыл немало унитазов.

— Знаешь, я расспрашивала о Дэвиде, когда была в «Авалоне», — осторожно, разумеется. Он никогда не мыл уборных. Никогда не работал в поле на кухне или еще где-нибудь вместе с остальными Он выполнял какую-то другую работу, я не знаю, как назвать… Квалифицированную. И никому о ней не рассказывал.

Калеб почувствовал, что у него стынет кровь в жилах.

— Какую-то квалифицированную работу?

Что заставляли делать его младшего брата в этом чертовом «Авалоне»?

— Я, как и ты, действовала по обещанию, которое дала Дэвиду. Я обещала помочь ему, но, — голос ее дрогнул, — опоздала.

Калеб положил руку на плечо Элизабет. Она жалела о своей беспомощности точно так же, как и он о своей.

— Элизабет… — Он чуть было не произнес: «Это не твоя вина».

Но разве ее рассказ не идет вразрез со всем тем, что говорил ему брат? В конце концов, если даже часть того, что Дэвид рассказал ему, правда, то в трагической судьбе его брата есть и ее вина. Калеб сжал ей плечо.

— Ты согласилась встретиться с ним. Что ты еще могла сделать?

Она ответила, беспомощно покачав головой:

— Я… я могла бы пойти в полицию и сказать, что там происходит что-то подозрительное.

— На основании одного телефонного звонка? Они бы высмеяли тебя. Копы не стали бы заниматься «Авалоном» без основательной причины. Лу обхаживал всех местных политиков. Он сделал солидные взносы в фонды нескольких выборных кампаний.

— Я должна была что-то сделать. Мы дружили много лет. Хотя его романтическая привязанность ко мне и вносила напряжение в наши отношения, мы оставались друзьями. После его смерти я решила, что единственный способ выполнить свое обещание — это проникнуть в коммуну самой и узнать все о его гибели. Мне было нужно несколько недель, чтобы закончить одну работу. Затем я сказала своему агенту, что мне нужно отлучиться на время, и вступила в «Авалон».

— И притащила с собой этот пистолетик в том месте, где растут волосы.

— Верно.

— Ты хоть знаешь, как им пользоваться?

Элизабет устремила на него долгий страдальческий взгляд, который сказал ему о многом.

— Ладно, глупый вопрос.

Как профессиональный стрелок, Калеб мог позволить себе некоторое высокомерие. Меткая стрельба была одной из главных программ в Дельта-Форс. Каждый день Калеб проводил несколько часов, оттачивая свою технику, недостижимую для непосвященных, простреливая сотни кружков Разом, пока не начинал неметь палец на спусковом крючке. Он мог войти в помещение, где держат заложников, в доли секунды обнаружить среди них террористов и выстрелить раньше, чем те успеют убить заложников. Такая работа не для всех.