Возможно, она могла бы превратить оставшиеся гроши в нечто более существенное, сыграв в карты с остальными гостями…

Нет! Нужно быть благоразумной. И вообще, она не оказалась бы в нынешней ситуации, если бы не испытывала свою удачу.

Тут Синтия вдруг осознала, что ее ладони увлажнились.

Убрав сумку в гардероб, она плюхнулась на постель. Оценивая ее мягкость, попрыгала. Вроде бы не скрипит… Отдернув покрывало, Синтия прошлась ладонью по гладким простыням из прекрасного полотна, отутюженным одной из множества горничных — те кинулись врассыпную, как мыши к своим норкам, когда она вошла в дом вместе с Вайолет и Джонатаном.

Синтия прибодрялась. До тех пор, пока у нее есть такая постель, до тех пор, пока она гостья, а не служащая и не — упаси Боже! — любовница, надежда остается.

И эта надежда — наследник Редмондов. Пусть даже их встреча была короткой, она видела не столько его лицо, сколько его спину, когда он выскочил из пивной.

Да уж, не слишком многообещающее начало. Правда, Вайолет заверила ее, что это — досадная случайность. Она тогда сказала:

— Я должна извиниться за своего брата. Хотя полагаю, что мне впервые приходится извиняться за Майлса, обычно у него прекрасные манеры.

Синтия пожала плечами, глубоко сожалея, что он — не Эверси (это было бы восхитительно) или не блестящий, всегда находящийся в центре внимания Лайон Редмонд, который исчез год назад, как говорили, из-за низменной страсти к совершенно неподходящей особе. Исчез, оставив Майлса наследником.

— Он плохо себя чувствует, — вступился за Майлса джентльмен постарше. — Наверное, от кларета. — Он покосился на своего приятеля.

— Или от духоты, — подсказал тот.

Впрочем, что-то блеснуло в глазах Майлса Редмонда, когда он стоял перед ней. Но это было не просто восхищение — его-то Синтия всегда видела на лицах мужчин. Нет, это было и что-то еще — но что именно?

Размышляя о его поспешном уходе, Синтия откинулась на постель, такую мягкую и удобную; и улыбнулась, глядя в потолок. В один прекрасный день у нее будут свои комнаты в семейных апартаментах Редмондов, в этом она не сомневалась.

Потому что… Право, сколько сможет сопротивляться ее очарованию этот суровый мужчина в очках?

В ожидании отца Майлс смотрел в окно, смотрел на темный парк и черный купол неба, усыпанный мириадами звезд. Он предпочитал этот вид обманчиво спокойным кремово-коричневым тонам, в которых был выдержан кабинет отца. Мало из того, что происходило здесь, подходило под определение «спокойный». Именно здесь Айзайя Редмонд проводил важные встречи. И устраивал разносы сыновьям. И сюда же он удалялся, чтобы поразмыслить о том, как еще больше увеличить семейное состояние.

Услышав шаги, Майлс обернулся. Худощавый и стройный в отличие от крепко сколоченного Майлса Айзайя Редмонд был по-прежнему красив и импозантен. Лайон был его точной копией — с такими же изумрудно-зелеными глазами.

Майлс любил своего отца и даже сочувствовал ему из-за того, что он, Майлс, — не Лайон. Впрочем, этого было недостаточно, чтобы стать таким, как его брат.

— Добрый вечер, отец.

— Добрый вечер, Майлс. Твоя мать, полагаю, сказала тебе, что нам нужно съездить в Кембриджшир, чтобы позаботиться о делах, касающихся собственности семьи со стороны Тарбеллов. Один из кузенов твоей матери умер, не оставив завещания, и возникли проблемы.

Майлс не сомневался: его отец найдет способ аккуратно и законно присоединить лишившееся владельца состояние к собственному.

— Да, отец. Я буду рад заменить вас. И постараюсь, чтобы прием прошел гладко.

Они вели вежливую беседу — словно два чужих друг другу человека.

— Отлично. Я хотел поговорить с тобой об одном деловом предложении. И поскольку время не терпит, то мне нужно обсудить это с тобой до отъезда.

Майлс насторожился. Никогда еще Айзайя не говорил с ним о деловых предложениях. А то предложение, с которым Майлс обратился к отцу — финансирование его второй, чрезвычайно дорогой экспедиции в Южные моря, — было встречено недоумением и холодным отказом.

— Очень хорошо, сэр, — кивнул Майлс.

Айзайя проследовал к столу из полированного ореха и указал в сторону графина с бренди, рядом с которым стояли хрустальные бокалы, такие чистые, что казались невидимыми. Но Майлс отрицательно покачал головой:

— Нет, благодарю.

— Ты когда-нибудь задумывался о браке? — поинтересовался отец; он теперь стоял спиной к Майлсу с графином в руке и наполнял свой бокал.

Майлс постарался скрыть свое удивление.

— Несколько раз, — ответил он. — Потому что приходится, когда достигаешь определенного возраста.

Айзайя медленно повернулся, держа в руке бокал.

— А могу я спросить: нет ли у тебя на примете какой-нибудь… молодой леди?

Нерешительность отца позабавила Майлса. Отец наверняка считал, что перед его средним сыном витают образы «синих чулок». Впрочем, «синие чулки» не могут витать. Они шагают, перебросив через руку корзинку с едой для бедных.

— Нет, у меня никого нет на примете, — сказал Майлс. — Хотя я хотел бы, чтобы у нее были мозги в голове, приличное происхождение и привлекательная внешность.

Пауза, которая последовала, была неоправданно долгой. Майлс гадал: какое же из его требований встревожило отца? Наверняка мозги.

— А любовь… не обязательна? — наконец осведомился родитель.

Майлс едва не разинул рот от удивления. И он вовремя спохватился, впившись ногтями в свою ладонь, чтобы не рассмеяться. О Боже! Неужели ему придется обсуждать с отцом такую тему, как любовь? Он не мог представить ничего более ужасного. Даже укусы скорпионов и споры каннибалов о его судьбе были не столь страшны.

Но тут он вспомнил, что из-за «любви» к Оливии Эверси Лайон пренебрег своим долгом и исчез, возможно, навсегда. И очень может быть, что Лайон оказался жертвой легендарного проклятия — якобы раз в поколение кому-то из Эверси и кому-то из Редмондов предназначалось полюбить друг друга.

Видимо, Айзайя хотел убедиться, что его средний сын не таит в душе роковой склонности к романтике.

Внезапно перед мысленным взором Майлса возник скромный серый плащ, висевший на крючке в пивной. Невольно вздохнув, он заявил:

— Любовь, которую ты имеешь в виду, — абсурдна. Чтобы жениться, мне не нужна любовь.

Айзайя нахмурился, устремив на сына испытующий взгляд. Его губы приоткрылись — словно он хотел что-то сказать, но не решался. Затем, деловито кивнув, отец заявил:

— Отлично. — Как если бы они находились на совещании клуба «Меркюри» и только что поставили на голосование вопрос о любви.

— Могу я спросить, сэр, а у вас нет на уме чего-нибудь определенного? — полюбопытствовал Майлс. Зная своего отца, он не сомневался в ответе.

— Джорджина Мосгейт, леди Ратленд, очаровательная девушка. И она приглашена на прием. — Айзайя даже не счел нужным притворяться.

— Хм… — Майлс удивился. Он знал Мосгейтов большую часть своей жизни. Ее отец, лорд Ратленд, был любителем-натуралистом, и они переписывались. Но что он знал о Джорджине? В детстве у нее была длинная коса, став взрослой, она неизменно укладывала свои светлые волосы в аккуратную прическу, закручивая косу вокруг головы. Однажды они разговорились о муравьях, о которых она знала на удивление много, и ее серые глаза, мягкие, внимательные и живые, ни на секунду не отрывались от его лица. У нее была неброская, но приятная внешность, и ее грудь — Майлс всегда обращал внимание на эту часть женского тела — весьма впечатляла. Ему нравилась эта женщина, но не более того. За минувшие годы они не раз танцевали, однако она его ни разу не заинтриговала.

Но сейчас ему показалось, что она могла бы стать очень неплохой женой.

— Как тебе известно, я давно хочу, чтобы Ратленд стал членом клуба «Меркюри», — продолжал отец.

Майлсу хватило секунды, чтобы понять, к чему тот клонил. Решение было точным, циничным… и абсолютно типичным для его отца.

То есть они с отцом оба получали то, чего хотели больше всего.