— А Калинов Мост… — зашептала я, потому что не осмелилась говорить в полный голос. Недавно, проходя через Калинов Мост, видела, как вода текла по небу, поэтому высоко задрала голову.

— Калинов Мост, — медленно произнес Демьян, и я поняла, что оборвала себя на полуслове.

Продолжая высматривать между листьями деревьев водопад, я услышала смешок. А когда обернулась, Демьян кивнул головой вправо. В двух шагах от нас вился непоседливый ручеек, подпрыгивая на небольших гладких камнях.

— Ты это искала? — усмехнулся Демьян.

— Да. Почему тут ручей бежит, как и полагается, под ногами, а там, на мосту, он тек по небу?

— Навь переворачивает с ног на голову все представления смертных о реальности.

— Ммм… Что теперь?

— Познакомишься с обитателями леса, — улыбнулся он, отпуская мою руку, и я задрожала, лишившись его тепла. — Ты еще не устала от чудес?

— Нет! Я только вошла во вкус.

— Пойдем, ты узнаешь историю мира.

Я могла предположить, что он сейчас щелкнет пальцами и в то же мгновение здесь появится огромный плазменный телевизор, но я даже не догадывалась, что именно он собирался мне показать, а главное как!

— В этом месте птицы не поют, они рассказывают истории.

— Да ты романтик! — я улыбнулась во весь рот.

Демьян усмехнулся и осторожно раздвинул ветви дерева. И там притаилась птица, похожая на сову.

— Здравствуй, Гамаюн, — тихо сказал Демьян.

Уголки моих улыбающихся губ медленно поползли вниз. Он разговаривает с ней? Может тут так принято, решила я и выдала:

— Здрасьте.

— Приветствую, господина и его смертную спутницу, — заговорила птица.

Стыдно признаться, но я, по уже устоявшейся закономерности, заверещала как настоящая истеричка. Птица повернула голову, и маленький черный глаз удивленно уставился на меня. И я четко поняла — все, что я сейчас вижу, никак не может быть реальностью!

Не хочется вспоминать выражение лица Демьяна, когда я разразилась отборным матом, начиная искать пути к отступлению. Проще говоря — я орала и пятилась как рак, только гораздо быстрее, пока не споткнулась о корягу. Бегство грозило закончиться буквальным падением, но Демьян удержал меня.

— Твою мать! У вас что, уровень радиации зашкаливает? Или это нормально?

— Ты говорила, что тебе нравятся чудеса. — Демьян продолжал удерживать меня за локоть, стряхивая с сарафана прилипшие листья.

— Но я не говорила, что они меня не потрясают! — я понизила голос до шепота, ошеломленно разглядывая птицу, которую Демьян назвал Гамаюн.

— Да ну?

— Ну да. Может у вас здесь и веники болтают будь здоров, но я — обычный человек и к таким вот штукам не готова! Предупреждать надо! — отчеканила я, тыча пальцем в птицу.

— Я предупредил. Птицы рассказывают истории.

Чувствуя себя идиоткой в квадрате, я покачала головой. Разве можно было предположить, что воспринимать слова Демьяна нужно буквально!

— Смертная не подготовлена принять сокровенность Нави, — констатировала птица убийственно важным тоном. И закрутила сизым клювом, распрямляя белоснежные крылья с перламутровыми паутинками на перьях.

Кошмар. Я стою в призрачном лесу, в каком-то странном мире, и какая-то птица отчитывает меня за вполне понятное удивление.

— Зато смертная подготовлена к глубокому и продолжительному обмороку, — заметила я.

Мне показалось, птица изучала меня с повышенным интересом, поэтому больше ничего не добавила.

— Смертная готова непрерывно падать, если господин с такой готовностью ловит ее, — и черные глаза Гамаюн перескочили на Демьяна.

Странно, но услышав это заявление, Демьян быстро шагнул в сторону от меня, перестав отряхивать мой угробленный сарафан. Совсем как ребенок, застуканный на кухне с запущенной по локоть рукой в банку с вареньем. На всякий случай я тоже отступила и не без ехидства ответила птице:

— Опасная авантюра. После пары неудачных приземлений смертной будет глубоко наплевать, с какой готовностью ее ловит господин. Он очень непредсказуем. Это только по редким праздникам, он, как самый настоящий рыцарь в печальном амплуа, спасает жизнь даме. А в основном его трудно уговорить помочь женщине.

— Интересно, — отозвалась Гамаюн.

— Довольно! — тихо, но властно произнес Демьян, и птица покорно склонила голову.

Теперь его взгляд изменился. Он снова стал пренебрежительно-высокомерным. Демьян опять превращался в далекую недосягаемую звезду. Развернувшись, он подошел к коряге, сел на нее, прижимаясь спиной к стволу дерева. Взволнованно зашелестели листья, когда он сорвал травинку, покрутил между ладонями, сминая, и раздраженно бросил на землю.

— Демьян хотел показать мне историю мира, — пытаясь развеять напряжение, произнесла я.

Но птица ответила не сразу. Будь она человеком, я бы решила, что она что-то обдумывает. Я оказалась права, потому что последующие слова Гамаюн произносила осторожно.

— Историю Нави или историю всех миров, существующих во Вселенной?

— Последнее, — коротко ответил Демьян и, перехватив мой встревоженный взгляд, нахмурился.

Пока я соображала, чем же вызвано недовольство Демьяна, шелест листьев становился похожим на гулкий ритмичный рокот, с каждым разом становясь звонче, и вскоре превратился в хрустальные переливы колокольчиков. И мое сердце забилось в унисон с лесной мелодией, набирающей громкость. И когда Гамаюн начала рассказ, ее слова сливались со звуками, образуя чудесный музыкальный лабиринт, связавший прошлое и настоящее.

… Простиралось впереди море синее, бесконечное. И увидел Род вдали точку черную. Но не точка то была, а уточка серая, серою пеной рожденная. И спросил Отец всех богов:

— Где же мать Земля?

— Подо мной, — отвечало уточка. — Под гнетом водным скрытая.

— Достань мне землю! — приказал Род.

И принесла уточка землю в клюве, протянул Род руку, на ладонь с тихим шелестом упали крошки сухие.

Остудил их Род, подул на них ветрами. Так появилась Земля-матушка.

И был создан безвкусный, пресный мир, где господствовали тишина и покой. Не приносил он Отцу радости.

— Нет радости в мире, — как-то сказал отец дочери — Макоши. — Нет счастья.

— И будет так, — ответила дочь, — покуда не появится в мире нашем Сила Светлая.

А уточка снесла яичко золотое, не простое — волшебное. Треснуло золотое яичко — появилась птица белая — Свет, в ней заключилась Сила Светлая. Произвела на свет она много детей со светлыми ликами, и окутали они мир Добром, Любовью и Счастьем.

Люди жили, заполняя Землю-матушку своими детками. И не было хворей, и не было лютых смертей. И вздрогнула Земля от бремени тяжкого — не выдержать ей боле гнета нестерпимого. Стонала она и с просьбою обратилась к Роду.

— Довольно мне людей, — взмолилась она. — Тяжко мне.

— Не будет детей — не будет радости, пустою утехою станет любовь меж супругами.

— Я опущусь на дно морское, — и не угроза то была, молила Земля о пощаде.

А уточка тем временем снесла второе яичко — железное, в нем томилась Сила Темная. Треснуло яичко, вырвался из плена ворон черный — Мрак, так родилось Зло. Взмыл к небесам бескрайним Мрак, а там где пролетал, на Землю падало перо, так сеял он Смерть, Злобу, Отчаянье и Боль. Наплодил он множество отпрысков, многоликим стал Мрак. От Смерти родил Мрак дочь любимую — Демоницу.

И потянулись по Земле тени духов умерших, вздохнула с облегчением она и тут же ужаснулась, впитывая в недра кровавые воды.

— Что делать нам? — отчаялся Род.

Ответила ему дочь:

— Есть Ночь и День. Есть дождь и солнце. Есть Жизнь и Смерть. И как День сменяется Ночью, покуда солнце будет сушить капли дождевые, будет так.

В предрассветный час в покои Макоши ворвался Мрак. От той ночи во чреве богини зародилась жизнь, плод ненависти, насилия и боли.

Не выдержала Матерь Сва, налетела на Ворона с неистовостью. Так вступили в борьбу две силы равные Свет и Мрак.

И бой длился, покуда не слились они воедино. А как слились, затрещал мир и рассыпался на семь одинаковых частей. И каждая часть дышала жизнью, кипела страстями. А Свет и Мрак разлетелись на семь кусков, устремляясь за осколками миров. Но по велению Рода не проникли в Явь — реальность людскую, а заполнили собою Навь. Соединил Навь и Явь Калинов Мост, перекинутый через реку Смородину. А на Силы Первородные наложил Отец заклинание запретное, чтобы не смогли они боле возродить могущество былое.