К счастью, Ибн Сина вспомнил, что у него где-то должно быть рекомендательное письмо, написанное Бируни правителю Джурджана Кабусу ибн Вашмгиру. Люди, знавшие его, хорошо о нем говорили. Он был единственным правителем, который помогал несчастному Ибрагиму Мунтасиру, младшему сыну Нуха ибн Мансура Саманида, последнему эмиру Бухары.

Ученый решил еще раз попытать счастье в скитании. Он знал, что правитель Джурджана, бывший прежде сильным и независимым государем, теперь тоже платит дань султану Махмуду. Но отдаленность Джурджана, расположенного на южном, берегу Хазарского моря, от Газны позволяла Ибн Сине надеяться, что султан не подумает его искать там, во всяком случае до тех пор, пока ему не донесут его шпионы. К тому же он, наученный горьким опытом, решил не называть на новом месте своего имени.

В тюках, подвешенных к бокам верблюда, два-три халата, запас провизии, несколько любимых книг, начатая рукопись и кувшинчики с самыми ценными, редкими лекарствами — вот и вся кладь, с которой ученый решил еще раз начать новую жизнь.

Веселость и бодрость духа не оставляли его.

«Нет, султан, не поймать тебе меня в твой золотой силок!» — насмешливо думал ученый, покачиваясь на спине верблюда. Невольно сами собой стали складываться строки стихов:

Последняя строка ему не понравилась: лить слезы было не в его характере. Он подбирал другие слова, но впереди показался город, верблюд прибавил шагу, и пришлось переделку четверостишья отложить.

Солнце уже склонялось к западу, когда на улицах Джурджана, столицы княжества, расположенного на южном берегу Джурджанского, или Хазарского, моря, [40]появился запыленный, усталый путник на запыленном, усталом верблюде. Любопытным оком окинул он тихие кварталы города, напоенные теплым морским воздухом, постройки, разукрашенные нарядной росписью, пальмы и агавы, лимонные и апельсиновые деревья, растущие по обочинам улиц. Все было такое незнакомое, невиданное, что путник невольно подумал:

«Так вот куда занесло тебя, Абу-Али! Так вот оно, место, где тебе, изгнаннику и скитальцу, еще раз предстоит пытать свою судьбу!»

Он медленно ехал по улицам, забыв об усталости и жадно вглядываясь в то новое, что раскрывал перед ник незнакомый город.

С трудом путник нашел себе пристанище в доме бедного ремесленника и отрекомендовался ему не как Абу-Али ибн Сина, а как Хусейн ибн Абдаллах, врач из Несы. Ему не хотелось сразу же, не осмотревшись, нести рекомендательное письмо во дворец правителя.

В этом случае он оказался, неожиданно для себя, очень предусмотрителен. Не прошло и нескольких дней после приезда Ибн Сины, как Джурджан был взволнован вестью о том, что сын султана Кабуса Манучехр заточил отца в крепость и занял его трон. Надеяться на покровительство нового правителя, друга султана Махмуда, не приходилось. Надо было устраиваться самостоятельно.

В Джурджане были свои врачи, которых знали жители много лет, и, какие бы они ни были, у них была практика, а Хусейн ибн Абдаллах был всего лишь никому не известным молодым человеком из маленького провинциального городка.

Не раз нужда стучалась к нему в дверь, но он не унывал. Посмеиваясь, затягивал кушак потуже и садился за рукопись.

Комнатка Абу-Али находилась прямо над мастерской хозяина, а единственное окошко ее выходило на базарную площадь. С раннего утра начинались крики торговцев и стук молотков в мастерской. Сначала Абу-Али казалось, что ничто ему не мешает. Он полно и радостно пользовался своей свободой. Наконец-то он мог высказать свое осуждение «лжецам науки» — астрологам — и подвести итоги занятиям астрономией. Еще и еще раз возвращался он к «Большому сочинению» Клавдия Птолемея, известному под арабским названием «Алмагест». Он думал о молодежи, о своих учениках, о тех, которые были, и о тех, которые, вне сомнений, еще будут. Им надо было растолковать это сложное, но важное сочинение. «Алмагест» состоял из тринадцати томов, был тяжел для понимания, растянут — надо было его сократить и дать в наиболее доступном изложении. Не всякий преодолел бы трудности, которые выпали в свое время на долю Хусейна, изучавшего «Алмагест» в полном его виде. Работая над книгой Птолемея, Ибн Сина не раз вспоминал Ал-Бируни и его отрицательное отношение к системе великого александрийца. Бируни, по слухам, работал над книгой о мировой системе. Ибн Сина с интересом ждал ее, так как чувствовал, что и у него растут сомнения в правильности построений «Алмагеста».

Нигде и никогда Абу-Али, который вообще-то работал исключительно быстро и плодотворно, не делал так много, как в Джурджане. Каждый день он успевал написать сорок-пятьдесят страниц. Труднее всего было с бумагой, денег на которую не всегда хватало. Усталый, он поднимался после работы с коврика, на котором сидел целый день, поджав ноги, и только тогда шум и гам за стенами комнаты доходил до его сознания. Часто являлась мысль: возможно, не будь этого шума, незаметно, но постоянно раздражавшего его мозг, он уставал бы гораздо меньше и делал еще больше. Это наблюдение он отметил для себя, рассчитывая — при возможности проверить действие постоянных раздражителей на человека или хотя бы на животных.

Ученого начинало неодолимо тянуть в тишину, на простор. Абу-Али брал тогда с собой две-три лепешки, если они у него были, и отправлялся за город, к морю.

Стены Джурджана скоро оставались за спиной, синее безбрежное море расстилалось перед глазами, кругом были тишина и простор, о которых он мечтал. Часто Абу-Али шел дальше, в рыбачье селение, раскинувшееся на берегу среди высоких камышей. Загорелые, полуголые рыбаки скоро узнали его и радостно приветствовали. Он был желанным и дорогим гостем. Новые знакомые с первого же дня признали его мудрецом, способным разрешить все вопросы, помочь во всех сомнениях. Оказалось, что Абу-Али не хуже самих рыбаков мог предсказать, какая будет в ближайшие дни погода, знал, когда и как ловить рыбу, как лучше поставить парус, чем зачинить пробоину в лодке. Бедняков поражало то, что, по словам гостя, он все это узнал из книг, из каких-то исписанных словами листочков, которых никто из жителей селения и в глаза-то никогда не видал. Кроме того, гость лечил их детей, вправил руку старому Мансуру, показал, как по-новому солить в чанах рыбу, и он же научил по-новому обжигать глиняную посуду, так что она была куда более прочной и из нее не вытекал рассол. Да и мало ли чему научил рыбаков этот удивительный, спокойный и веселый человек!

По дороге домой в пышной зеленой степи Абу-Али находил множество незнакомых растений, свойства которых необходимо было узнать. С целым ворохом трав он приносил в свою унылую комнатку запахи моря и степи.

Но недолго длилась эта спокойная, полуголодная жизнь. Удачные исцеления приговоренных к смерти людей — и имя нового врача стало повторяться в Джурджане с почтением. Теперь уже Хусейн ибн Абдаллах из Несы обедал каждый день. Одиночество тоже кончилось, вокруг появились ученики и поклонники.

Оглядываясь вокруг, Хусейн ибн Абдаллах с удивлением замечал, что город становится своим, обжитым и жизнь снова входит в былое русло.

Известность его в городе все росла. Ибн Сина лечил и вылечивал множество простых бедных людей. Множество раз боролся он с эпидемиями, жертвами которых в основном были именно бедняки, ради них он ратовал о «Домах исцеления», их лечил и кормил на свой счет, но никто не донес до нас историй излечения этих тружеников, хотя и были они, наверное, небезынтересны. Зато осталось несколько полуисторических, полулегендарных рассказов о том, как Абу-Али ибн Сина спасал от тяжелых заболеваний правителей и их родственников или вообще людей привилегированных сословий. Одна из таких историй, имеющая отражение в научных сочинениях самого ученого, произошла именно в Джурджане. Вот как об этом рассказывают.