– Господин ротмистр, прибыла очередная партия воспитуемых. Численность ординарная – пятьдесят человек. Разрешите приступить к распределению по секциям?

– Разрешаю, – кивнул Тоот. – В секции «Дагма» сегодня трое не вернулись с Утиного Хвоста.

– Может, ещё выйдут, – с сомнением в голосе сказал лейтенант.

– Может, но вряд ли. Там на мысу противопехотных мин больше, чем у тебя конопушек. Так что зарезервируй троих в секцию «Дагма».

– Слушаюсь! – гаркнул рыжий офицер, продолжая оставаться на месте. – Осмелюсь доложить, энц ротмистр, один из воспитуемых из сегодняшней партии требует встречи с вами.

– Требует? – с неподдельным удивлением переспросил Тоот.

– Он ссылается на пункт 13.28 Приложения к Статуту Имперской войсковой службы. На всякий случай, – лейтенант Марч чуть замялся, – я принёс его дело.

Ротмистр Тоот уставился на первый лист папки личного дела воспитуемого Нила Кросса, механика колонны большегрузных автомобилей из Беллы. «Белла, это где-то на юге. До войны торговый порт, а теперь городишко, живущий в постоянном страхе перед обстрелами и десантами с белых субмарин. Интересно, чем там занимается колонна большегрузов? Впрочем, это не мое дело. Толковый механик всегда пригодится. Что он натворил? Сопротивление патрулю? Год исправительных работ. – Офицер ещё раз перечитал строчку приговора. – Точно, год исправительных работ. Значит, хорошо сопротивлялся. Мог бы и тремя месяцами отделаться. Если это, конечно, был не легионерский патруль… Но сюда-то он как попал? – Тоот перечитал несколько страниц и наткнулся взглядом на подшитое к делу прошение о переводе в укрепрайон, на Голубую Змею. – Что за бред? – Ротмистр хищно прищурил глаза. – Это что, глупая шутка какая-то? Всякому известно, что, согласно закону, год общих работ приравнен к четырем месяцам воспитательной службы на Голубой Змее, но чтобы кто-нибудь по доброй воле решился подать рапорт о переводе?! Это ж каким идиотом надо быть! Круглым – хоть циркуль сверяй!»

Тоот вернулся на первый лист и глянул на фотографию, потом ещё раз: мужчина средних лет, видавший виды, в лице что-то знакомое, но не понять, что. На правой скуле отчётливый след ожога.

«Нил Кросс, – повторил командир гарнизона, – имя не говорит ничего. Но, как ни посмотри, – на идиота воспитуемый никак не похож. Так, что ещё известно? В годы войны – механик в автоколонне, действительный рядовой, бои на побережье, ранения – ничего примечательного. Ожог, должно быть, как раз след ранения. Не идиот, не авантюрист, которого тянет играть со смертью, как обжору в сортир. Чем вызвано столь нелепое рвение?»

Тоот встал, поправил ремни портупеи, на всякий случай расстегнул кобуру и нажал кнопку вызова дежурного.

– Второй лейтенант Марг доставил воспитуемого?

– Так точно, ждёт в коридоре.

– Пусть войдёт. На всякий случай будьте поблизости.

– Слушаюсь! – отсалютовал рядовой.

«Что за птица?» – с интересом ожидал ротмистр. Его подспудно беспокоила одна странность. Одна из многих, которые он уже увидел в этом деле. Пункт 13.27 предписывал каждому солдату немедленно сообщать начальству имеющиеся у него сведения о пленных или попавших в окружение военнослужащих Империи. Пункт 13.28 требовал от войсковых начальников выслушивать подобные доклады, составлять протокол и подавать по инстанции. Это Положение действовало ещё до войны и в первый месяц великой бойни. Потом без лишнего шума о нём забыли. Тысячи, десятки тысяч тогда попадали в окружение и плен. Мерзавцы-хонтийцы, а за ними и пандейцы, прекрасно знавшие имперские Статуты, попросту начали отпускать попавших в их лапы перепуганных горе-вояк. Деморализованные окруженцы выстраивались очередями в штабах со своими недобрыми вестями, ломали чёткую работу командования, изматывали нервы молодых офицеров, вселяя в сердца панику, а в головы – мысль о неминуемом разгроме.

Новобранцы, призывавшиеся во вторую и третью очередь, во время краткого курса обучения уже ничего не слышали о пунктах 13.27 и 13.28. Судя по бумагам, Нил Кросс был из призыва третьей очереди и знать о них не мог.

Дежурный открыл дверь, пропуская воспитуемого.

– Вы хотели видеть меня?

– Так точно, господин ротмистр! – глядя поверх головы офицера преданным взглядом, гаркнул приведённый крепыш в застиранном грязно-сером комбинезоне.

– Слушаю вас, воспитуемый Нил Кросс, – удивляясь отменной выправке, холодно сказал Тоот. Он глядел на замершего механика, пытаясь сообразить, видел ли он его прежде, или же этот странный малый ему кого-то напоминает. – Слушаю вас. Судя по упомянутому пункту Статута, вы имеете ценную информацию.

– Так точно.

Ротмистр сел, положил перед собой лист бумаги и приготовился вести протокол.

– О ком же? – записывая дату и место опроса, уточнил он.

– О командире гарнизона крепости Торната полковнике Ориене Тооте.

– Что? – ротмистр от неожиданности выронил стило.

– О командире гарнизона крепости Торната полковнике Ориене Тооте, – не меняясь в лице, отчеканил воспитуемый.

– Что вам известно о моём брате? – Атр резко поднялся и подошёл вплотную к механику. – Вы ведь знаете, что это мой брат?

– Так точно, господин ротмистр! С вашего позволения разрешите заметить, на фотографии, что стоит на вашем столе, он третий слева.

Тоот почувствовал, что бледнеет. Семь лет назад, когда хонтийцы были отброшены за свои вонючие рубежи, он приехал на побывку к родному очагу. В Харраке род Тоота знал каждый. Они жили там без малого пять столетий. Их особняк стоял у столичного тракта, в пятнадцати минутах езды от ратушной площади. Их особняк стоял…

Пепелище, открывшееся взору ротмистра Тоота, не оставляло сомнения: крейсерский бомбовоз прицельно из пике обрушил на дом тонную бомбу. Не уцелел никто и почти ничего. Среди развалин Атр нашёл семейную реликвию – меч доблестного имперского коннетабля Рэя Тоота и обгоревший семейный альбом. На фотографии, стоявшей сейчас на столе, были изображены три поколения мужчин рода Тоотов, почти все в мундирах, при орденах и регалиях.

– Мы, Тооты, – воины, – когда-то поучал младшего брата Ориен. – Но в нашей ветви рода осталось лишь двое мужчин – ты и я. Скоро будет война, и кто-то должен выжить, а потому выбери себе мирную профессию.

Атр не мог ослушаться старшего брата, с детских лет заменившего ему отца и мать, и потому на снимке он был среди немногих в штатском. Сейчас почти все изображённые там мужчины были мертвы, другие числились пропавшими без вести. Последним оставался он, учитель истории мужской гимназии – ротмистр Тоот.

– Что вам известно о моём брате? – тихо повторил Атр, с удивлением слыша, как в груди отчаянно колотится сердце.

«Неужели он в плену? – стучало в голове. – Не может быть. Хотя почему не может? Фугасы фугасами, но всё же? Вдруг его нашли раненым или контуженым среди развалин цитадели и утащили с собой?»

– Три года назад, когда мы с ним расставались, он был жив и здоров, – тихо, словно позабыв о строгих требованиях субординации, проговорил Нил Кросс.

– Это ложь! Глупая, тупая ложь! – возмутился ротмистр. – Мой брат геройски погиб, взорвав цитадель вместе с хонтийцами, как только они туда ворвались. Могли бы лучше подготовить свой нелепый фарс! Об этом написано во всех учебниках истории!

Щёки Тоота горели, он не мог сообразить, чего желает больше: самолично застрелить негодяя или отправить на неделю в карцер.

– Как вы только осмелились!

– Господин ротмистр, вы всё ещё не узнали меня? – совсем уж не по Статуту спросил воспитуемый.

– Массаракш! Отчего это я вдруг должен вас узнать?!

– Когда-то на пустыре за уютным домом у столичного тракта я учил одного сообразительного юнца управлять бронеходом.

Атр замер на месте с занесённым стеком.

– Вахмистр Грас?!

– Так точно, господин ротмистр! Механик-водитель бронехода командира гарнизона цитадели Торната, Вал Грас!

Атр стоял с открытым ртом, не зная, что и сказать.