Вот гостеприимно открытая задняя дверь спецкузова, но перед подъёмом в машину бойцы старательно топчут специальный коврик, пропитанный дезраствором, а потом друг друга и самого оператора обрабатывают со всех сторон душем из особого опрыскивателя… Их скафандры, увенчанные диковинными противогазами с двумя непривычно толстыми шлангами, идущими от резиновой головы до металлической коробки на груди с дезактиватором.
Группа грузится в КамАЗ и продолжает медленно ехать вдоль тихой улочки. Оператор снимает из кабины. На тротуаре там и сям попадаются погибшие жители городка. Кто шёл на работу, кто на службу. Страшные сцены обнявшихся в последнем объятии обезображенных трупов. Изредка попадаются собаки. У одной калитки лежит несчастная обезображенная коза…
Через пару кварталов слева по ходу улицы показалась школа. Весь двор школы усеян телами погибших детей и учителей. Оператор подходит к воротам школы, заходит во двор, снимает несколько крупных планов и, не выдержав нервного напряжения, опускает камеру и, поспешно выполнив ритуал дезактивации, взбирается в машину.
КамАЗ продолжает трагический путь. Через квартал от школы улица расширяется до небольшой площади. Двухэтажное здание. На крыше — триколор. Оператор приближается к парадному входу. Местная администрация. Около десятка мужчин и женщин лежат на ступенях у алюминиевых евродверей. Крупный план — оператор приближается к иномарке. Из водительской двери почти вывалился мужчина, вероятно, водитель. Его пассажир вышел из машины, но упал рядом, отбросив в сторону портфель. Возможно, на работу спешил мэр или его первый зам…
Оператор возвращается под надёжную защиту КамАЗа. Коллеги открывают ему заднюю дверь фургона, но перед подъёмом в машину ему не забывают бросить разовый дезактивационный коврик, а самого оператора, пока он обрабатывает подошвы своих сапог, обрызгивают с головы до пят из мелкодисперсного распылителя… И так всякий раз — выход, съёмка, дезактивация, недолгое продвижение вперёд, выход, съёмка, дезактивация, недолгое продвижение вперёд…
— Так, ребята, давайте перервёмся на перекур, — сказал президент, вставая. — Дарья Алексеевна, прошу по чашечке кофейку или чая…
— Поняла! Сейчас организую лёгкий ланч, — повеселела референт. Она бросилась готовить бутерброды и чаи-кофеи.
Мужики поднялись на ноги, разминая затёкшие члены. Шойгу направился к двери и президент вышел за ним следом, резонно полагая, что тот рулит в туалет. Любому мужчине на новом месте важно определить входы-выходы и места, где можно обдумать что и как, сполоснуть руки и, кто курит, затянуться свободно, без церемоний и протоколов…
Когда ДАМ с Шойгу вернулись в кабинет, на столике у стены уже был готов ланч. Симпатичная девушка в чепчике и нарядном кремовом фартушке готовилась наполнить чашки напитком на усмотрение страждущих. Рядом с термосами красовались миски с разнообразными фруктами…
Президент попросил кофе, а Минчресит, вначале посмотревший в сторону термоса с чаем, решил солидаризироваться с президентом и тоже показал официантке на кофе. Съев по свежайшей слойке с марципаном, ДАМ и Шойгу взяли по грозди белого винограда. Вроде Дарья ограничилась чаем, а Нарышкин обошёлся бананом и грушей.
После ланча продолжили просмотр записи мониторинга зоны поражения и покинутых населением городов. Картина везде была кошмарная и фантасмагорическая. При абсолютно сохранившихся постройках и целёхоньких автомобилях на улицах городов и посёлков, всюду сотни и тысячи погибших людей в самых ужасных позах и состояниях.
Последним сюжетом съёмки оказалась разграбленная Казань. Облако не дошло до Казани. Однако паника оказалась сильнее газа VX. На пустынных улицах старинного города, где вскоре должна была бы празднично загулять Универсиада, ветер гонял залежи мусора и резали глаз следы мародёрства и разбоя. Недалеко от Кремля, за мечетью Кул-Шариф, горело многоэтажное здание, которое, конечно, никто не тушил, так как город оказался полностью брошен жителями на произвол. В двух-трёх местах у подъездов девятиэтажек ещё буйствовали мародёры, загружая в КамАЗы барахло поценнее из брошенных жителями квартир…
— Господа-товарищи, давайте пока прервём это кино и обсудим наши действия, вытекающие из чрезвычайной катастрофической ситуации. Вопрос первый. Могут ли сейчас аварийные команды ЭМЧеэС приступать к уборке трупов или нужно провести дополнительную дезактивацию зданий и территорий? Сергей Кужугетович, доложите!
Шойгу дисциплинированно встал, медленно формулируя ответ.
— Да, обработка и гашение ядовитого облака американскими реагентами не привело к полной дезактивации VX-газа. Кое-где в помещениях и других закрытых пространствах, в одежде жертв и шерсти погибших животных остались опасные следы отравляющего вещества. Вы видели работу химической разведки, производившей мониторную съёмку. Видели снаряжение бойцов. В таких неповоротливых нарядах работать по эвакуации тел почти невозможно. Надо провести ещё и наземную дезактивацию с заходом в каждый дом. Но необходимого оборудования и химикатов у нас, как я неоднократно говорил, в нашей стране нет, потому что никто не предполагал, что случится подобный химический Чернобыль.
— Значит, я могу дать согласие Обаме на получение американской помощи в этом деле? — Спросил президент.
— Ну, да, безусловно, иначе мы даже не сможем сосчитать людские потери и захоронить погибших.
— Так. Сейчас половина двенадцатого. В Вашингтоне половина восьмого. Надеюсь, мистер Обама уже вернулся с утренней пробежки. Не будем терять времени. Дарья Алексеевна, связь за вами, приступайте.
— Поняла. Будьте готовы к разговору!
Присутствующие откинулись в креслах и расслабились, полагая, что президент оставит их в покое на время разговора с Обамой, но он не дал им такой возможности.
— Игорь Иванович и Сергей Евгеньевич! — Обратился он к Шувалову и Нарышкину. — Полагаю, надо объявить недельный национальный траур, возьмите на контроль и исполнение.
Нарышкин пробурчал что-то вроде:
— Вечно у нас, то Хромая Лошадь, то засуха с пожарами, то морозы совершенно неожиданно, то ещё какой инцидент. Покоя нет!..
— Ну, да, сравнили, Сергей Евгеньевич! — Услышал бормотание президент и тотчас вернул мяч. — В Хромой Лошади сгорели блядуны и шлюхи, и то мы не постеснялись нацтраур объявить, а здесь, чувствуется, не одна сотня тысяч сгинула, не меньше, чем на Гаити, и что же, экономить на флагах и траурных лентах? Объявляем траур с завтрашнего дня. Всё!
— Хэлоу! Хиа из Москоу. Миста Медведев он лайн. Йес. Миста Обама? — Прощебетала на другой конец света Дарья Алексеевна.
ДАМ снял трубку Правительственной связи.
— Хай, Барри! Хау д ю ду? Я рад. Какие у тебя возможности завершить дезактивацию района катастрофы?.. Мы, Россия, согласны и с благодарностью принимаем вашу помощь. Куда примем самолёты? Сейчас уточню. — Президент повернулся к коллегам. — Куда мы можем принять их тяжёлые самолёты? Ближайший подходящий аэродром в Казани? Понял. Барри, мы тут посоветовались. Ближайший к зоне поражения путный аэродром в Казани. Мы его готовили к Универсиаде, там могут садиться любые самолёты. И до Кизнера оттуда всего двести — триста километров. Сколько миль? Дарья Алексеевна, скажи ему сколько это миль. Сто пятьдесят — двести миль. Окей! Завтра уточним. Бай!
— Ну, что, ребята, гоните команду в Казань, наводите там глянец, охрану аэропорта и гостиницу для экипажей и химиков готовьте на совесть. Не забудьте о заправке. В Казань введите спецподразделения Нургалиева или ваших, Сергей Кужугетович, рейнджеров. Шучу! Я в хорошем смысле… И разыщите, наконец, Минниханова. Не могу и мысли допустить, что такой блестящий менеджер, как Минниханов, сбежал подобно некоторым московским спринтерам-бюрократам…
Да, и вот какой вопрос проработайте до завтра. Как учесть потери гражданского населения, как идентифицировать погибших, при которых нет документов, как, в конце концов, их хоронить. Вероятно, придётся большую часть кремировать, потому что хотя и холодное время года, но раньше, чем через неделю к захоронениям приступить не сможем.
