—
Греметь она будет страшно, мать честная! — заметил
Марко.
—
Мы поставим ее высоко над Зеленой балкой и оттуда будем обстреливать всю долину… Пусть тогда подходят откуда угодно, а мы их — бей, не жалей!.. Позиция чудесная!
За воротами послышались шаги.
—
Кто-то из наших идет, — промолвил Мичо, знавший, что пареньку было приказано пропускать только своих.
Вошел секретарь комитета Попов и поздоровался с Мичо и Марко.
—
Чего тебе здесь надо, Ганчо? — спросил его Мичо.
—
Иду в Зеленую балку, вот и завернул сюда мимоходом поглядеть на нашу артиллерию.
—
Так, так! Нынче нам всем надо собраться, чтобы решить, кого посылать в Панагюриште. Туда вызывают нашего представителя. Я предлагаю Соколова.
—
На что им наш представитель? — спросил Марко.
—
Чтобы присутствовать на главном собрании. [95]
—
А что будет обсуждать главное собрание?
—
Оно решит, когда начинать восстание, душа моя.
—
Наверное, на первое мая будет назначено, — промолвил Ганчо.
Марко нахмурился.
—
Нет, я думаю, попозже… Чтобы хоть розы успеть собрать, — предположил Мичо.
—
Значит, и мы восстанем? — осведомился Марко.
—
Восстание всюду начнется в один и тот же день.
—
Но это же безумие!
—
Безумие не безумие, а чему быть — того не миновать, — отрезал Мичо.
—
Ведь не зря же мы так долго готовимся, правда? —
до
бавил Ганчо.
—
Так их! В пух и прах их, дядя Марко! — откликнулся разгоряченный
Калчо.
—
Нет, я так понимаю, — сказал Марко, — покуда не выяснится, что творится в других местах, мы готовимся только к обороне от башибузуков… А то как бы нам одним не пришлось расхлебывать кашу.
—
Стыд и срам будет для Бяла-Черквы, если она хоть на миг замешкается с восстанием! — горячо воскликнул Мичо. — Весь народ восстанет в один день — и Турции крышка!
Марко задумался.
—
А вы наверняка знаете, что так именно и будет? — спросил он.
—
Как же не знать? Дети мы, что ли?.. Я для того и тянул тебя в комитет, чтобы ты своими глазами читал письма… и слушал Каблешкова и Огнянова.
Марко недоверчиво покачал головой.
—
Одно дело, когда слышишь что-нибудь от людей, а дру
гое,
когда сам наверное знаешь, что именно так и будет… Пять раз обмозгуйте, прежде чем действовать, а то получится как с загорским восстанием.
Мичо вспыхнул.
—
Ты прямо младенец какой-то, Марко. Теперь совсем другое дело. Я же тебе ясно говорю, что пожар загорится повсеместно… Все организовано. Остается только назначить день.
—
Ну что ж, если действительно восстание начнется повсюду сразу, тогда и я возьмусь за ружье! А если не повсюду, если мы одни зажжем огонь, тогда что? Надо бы еще разузнать…
—
Вспыхнет повсеместно!
—
Кто его знает!
—
Вспыхнет, Марко. Клятвы, что ли, требуешь?
—
Не надо.
—
Ну, ты прямо Фома неверный!
—
Конечно; я, как и он, хочу все пощупать собственными руками. Ведь мы тут рискуем головой…
—
Ты должен верить, что мы победим.
—
Почему я должен верить?
—
Потому что Турции не миновать гибели.
—
Как ото — не миновать?
—
Очень просто: она должна пасть, потому что так предуказано свыше!
Марко понял, что Мичо снова намекает на пророчества Мартына Задеки.
—
Не верю я этим новым пророчествам, — промолвил он. — Календарь предсказывает дожди и грозы, а у нас погода прямо райская!.. Все это вздор.
—
Задека, брат Марко, не то что другие! — с жаром возразил Мичо. — Его и ученые признают.
—
Помилуй, душа моя! Что ты мне все Задеку своего тычешь? Оставь в покое Задеку.
Мичо вспылил:
—
А не хочешь Задеку, я тебе покажу другое пророчество, еще глубже и яснее.
—
Кто же это пророчествует?
—
Само провидение божие… Только дух святой мог внушить подобное… Человеческому уму не измыслить этого.
И Мичо стал рыться в боковом кармане своей безрукавки. Марко смотрел на него удивленно.
—
Эх, тетрадку дома оставил, — с досадой сказал Мичо. — Но погоди, я и так вспомню… И если ты скажешь, что и теперь не веришь в падение Турции, оставлю тебя в покое — мучайся на здоровье!.. Глухому хоть в барабан бей, он все равно не услышит.
И, вытащив пенал, Мичо окунул перо в чернильницу и опять стал рыться в кармане.
—
Нет ли у тебя клочка бумаги?
—
Нет, — ответил Марко, в свою очередь порывшись у себя за пазухой.
—
Погоди, я вот тут напишу.
И, облокотившись на пушку, Мичо стал что-то царапать на ее гладкой поверхности.
Марко смотрел на него с любопытством.
На стволе пушки вскоре выстроились в ряды церковнославянские буквы и арабские цифры, размещенные в следующем порядке:
Т(=300) У(=400) Р(=100) Ц(=900) І(=10) А(=1) К(=20) Е(=5)
П(=80) А(=1) Д(=4) Н(=50) Е(=5)
Эти церковнославянские буквы, если читать их подряд, составляют слова: ТУРЦІА КЕ ПАДНЕ (Турция погибнет), если же сложить числовые значения букв, то в сумме получится 1876 — роковой 1876 год!
Кто первый измыслил эту причудливую комбинацию и открыл это совпадение? Чей ум уловил во мраке ночи этого светлячка, заметил эту необъяснимую игру случая? Неизвестно. Люди передовые называют такие явления «капризом случая», а люди старого закала — «роком».
Так предрассудок объясняет то, что рассудок отказывается объяснить.
Мичо Бейзаде объяснил двойной смысл пророчества. Марко самолично проверил сумму слагаемых.
Он просто онемел от удивления и не смог проронить ни слова.
Мичо смотрел победителем. Его черные горящие глаза сияли горделивым самодовольством, а в тонкой насмешливой улыбке, с какой он смотрел на ошеломленного Марко, можно было прочесть и жалость к приятелю за его малодушное неверие, и торжество, и счастье, и восторг… Этот взгляд и эта улыбка как будто говорили: «Ну, Марко, что ты теперь скажешь? Давай-ка послушаем твое мнение. Мартын Задека плох — ладно. Но что ты скажешь про того, другого? Смекнул теперь, что за человек Бейзаде?»
Во время этой беседы двух именитых горожан во двор, не привлекая их внимания, вошло несколько членов комитета; они тоже мимоходом завернули сюда, чтобы полюбоваться на пушечную мастерскую бяло-черковского Круппа. Вслед за ними и с той же целью вскоре пришли и другие члены комитета. Получилось так, что все члены были налицо, кроме Димо Беспортева.
—
Этого бродягу не удалось сегодня найти, — доложил Илю Странджов, — видать, натрескался где-нибудь в корчме.
—
Нехорошо наливаться не в меру, — заметил поп Димчо, прикладываясь к фляге с водкой.
Члены комитета не могли налюбоваться на свою пушку, не могли вдоволь насладиться ее созерцанием. Она стояла перед ними, подобная какому-то громадному длинному зверю, без ног, без головы, с единственным глазом на хребте и со страшной глубокой пастью, которой предстояло извергать огонь… На гладком желтоватом брюхе этого зверя чернела каббалистическая фраза, написанная Мичо, страшное «менэ, текел, фарес» [96]Оттоманской империи:
