Может, это типичная разница в отношении к сексу мужчин и женщин.

— Итак, о чем она говорила? — спросила детектив Янг.

Мне не нравились ее прищуренные глаза — она как будто поймала Толливера на каком-то постыдном секрете.

— Она хотела выпустить пар, поговорить о ситуации в семье, о том, что Табита исчезла уже так давно, о том, как этот стресс подействует на Виктора, — легко ответил Толливер, и я подумала: «Ты лжешь».

Я посмотрела вниз, чтобы мое лицо ничего не выдало.

И уже подумывала: не начать ли действовать странно, не заставить ли детективов нервничать, чтобы они ушли, но я очень сердилась на Толливера. Пускай выбирается из этой паутины, как сумеет.

— Что она говорила в этих беседах?

— Я не помню точно, — пожал он плечами. — В конце концов, прошло несколько месяцев, и эти разговоры не были такими уж запоминающимися. — Осознав, что его слова прозвучали отнюдь не галантно, Толливер поправился: — Я не знал, что мне придется пересказывать кому-то ее слова. Она беспокоилась, конечно, и не только о Викторе. Ее тревожили Диана, Джоэл, ее родители. В конце концов, они же дедушка и бабушка Виктора, хотя больше не тесть и теща Джоэла. И… погодите-ка… Она сказала, что дети в школе обвиняли Виктора в том, что тот имел отношение к исчезновению Табиты. Пару раз он огрызался в присутствии друзей, говоря, что отец любит Табиту больше его. Ведь Табита — дочь Дианы, а он — не сын Дианы.

— И что вы на это отвечали?

— Да немногое, — сказал Толливер. — Меня ведь там не было, и я плохо знал людей, вовлеченных во всю эту ситуацию. Я чувствовал, что она в основном хотела излить кому-нибудь душу — тому, у кого нет в этом деле законного интереса. А я случайно подвернулся в нужное время.

— Она хотела, чтобы вы вернулись в Нэшвилл?

— Мы не могли вернуться, — ответил Толливер. у нас было расписание деловых встреч, которого следовало придерживаться, а каждую передышку мы проводили в нашей квартире в Сент-Луисе. Мы почти весь год в дороге.

— У вас так много дел? — спросила детектив Янг.

Ее это как будто испугало.

— Мы порядком заняты, — кивнула я.

От меня не укрылось, что Толливер уклонился от ответа на первоначальный вопрос, но, конечно, я не собиралась на это указывать. Мне не терпелось, чтобы посетители уши.

Лейси и Янг переглянулись и, казалось, обменялись неким безмолвным посланием. Мужчина средних лет и женщина помладше каким-то образом стали хорошими партнерами. Где-то в течение своей профессиональной карьеры они достигли согласия и добились того, чтобы это согласие хорошо на них работало. До недавнего момента я думала, что у нас с Толливером тоже есть такое согласие, которое работает на нас.

— Возможно, нам понадобится задать вам несколько дополнительных вопросов, — сказал детектив Лейси, стараясь говорить приятным тоном, словно дальнейшие вопросы были бы неуместными: конечно, не беспокойтесь, не волнуйтесь, будьте счастливы.

— Итак, вы будете здесь? — спросила Янг, показывая на пол, чтобы дать понять: она имеет в виду этот отель, имеет в виду, что мы не покинем город.

— Да, полагаю, мы здесь будем, — ответила я.

— Конечно, вы захотите пойти на похороны, заметила Янг, как будто ей только что пришло на ум нечто само собой разумеющееся.

— Нет, — ответила я.

Она склонила голову к плечу, как будто плохо меня расслышала.

— Что вы сказали?

— Я не хожу на похороны.

— Никогда?

— Никогда.

— А как же похороны вашей матери? Мы слышали, она умерла в прошлом году.

Значит, они сделали несколько телефонных звонков.

— Я на них не ходила.

Я не хотела чувствовать снова ее присутствие, никогда, даже из могилы.

— До свидания, — сказала я, вставая и улыбаясь им.

Теперь они определенно были сбиты с толку и снова переглянулись, на сей раз неуверенно.

— Итак, вы останетесь в городе до тех пор, пока мы снова не свяжемся с вами, — произнесла детектив Янг, заправляя за ухо прядь волос жестом, странно напоминавшим жест ее партнера.

— Думаю, мы это уже обговорили, — ответила я ровным и любезным тоном.

— Конечно, мы останемся, — произнес Толливер без малейшего намека на иронию.

После ухода полиции воцарившееся в комнате молчание было самым громким молчанием, которое я когда-либо с кем-либо делила. Мне даже не хотелось смотреть на брата, не то что обсуждать с ним случившееся. Мы не шевелились.

В конце концов я вскинула руки вверх, издала звук, похожий на «аррр», и протопала в свою комнату, с шумом захлопнув за собой дверь. Дверь немедленно открылась, и вошел Толливер.

— Хорошо, а что бы ты сделала на моем месте? — спросил он. — Тебе бы хотелось, чтобы я им солгал?

Я бросилась на кровать, и брат, подойдя, навис надо мной и подбоченился.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты вообще что-нибудь говорил, — ответила я как можно более нейтральным тоном. Но тут же вскочила на ноги и сердито уставилась на него. — Я не хотела, чтобы ты что-нибудь говорил сегодня. Единственное, чего бы мне хотелось — если бы я могла это получить, — это хоть немного благоразумия, немного здравого смысла несколько месяцев назад! О чем ты думал? Твой верхний мозг вообще участвовал в этом процессе?

— Ты просто… Не могла бы ты быть со мной слегка помягче?

— Нет! Нет! Официантка здесь и там, что ж, прекрасно! Ты знакомишься с кем-то в баре — что ж, хорошо! У всех нас есть свои потребности. Но вступать в интимные отношения с клиенткой, с тем, кто вовлечен в дело… Брось, Толливер! Ты должен держать свои штаны застегнутыми! Или ты на такое не способен?

Так как Толливер был кругом виноват, он рассердился еще больше.

— Она всего лишь женщина. Она даже не член их семьи, по крайней мере в настоящем!

— Всего лишь женщина. Хорошо, теперь я понимаю. Всего лишь дырка, в которую ты можешь воткнуть, так ты это называешь? Вот и надейся потом на разборчивость. Вот и надейся на то, что каждый раз, занимаясь сексом, мужчина думает: «Это женщина, которую я выбрал, чтобы завести с ней ребенка!» Потому что именно для этого предназначен секс, Толливер!

— Так вот о чем ты думала, когда трахала того копа в Сарне? О том, что хочешь завести от него ребенка?

Снова воцарилось молчание, на этот раз полное иного напряжения.

— Эй, — произнес Толливер. — Мне жаль, что я это сказал. — Его гнев прошел.

— Я не знаю, жаль мне или нет, — откликнулась я. — Ты знаешь, что поступил неправильно. Почему ты просто не можешь этого признать? Почему ты должен оправдывать свой поступок?

— А ты обязательно должна просить признать мою вину?

— Да, думаю, должна. Потому что это касалось не только личных взаимоотношений, тут был замешан бизнес. Раньше ты никогда так не поступал.

— Ладно, по крайней мере, я не думала, что он так поступал.

— Фелисия нам не платила. И она вообще-то не член семьи.

— И все равно!

— Да, да, — сказал он, наконец сдаваясь. — Ты права. Она находилась слишком близко к месту боя. Я не должен был так поступать.

Он улыбнулся той редкой, сияющей улыбкой, которая чуть было не заставила меня улыбнуться в ответ. Чуть было.

— Но она положила на меня глаз, и, наверное, я оказался слишком слабым, чтобы дать ей от ворот поворот. Она предлагала себя, она была хорошенькой, и я не смог придумать веской причины — почему бы и нет?

Я попыталась найти ответ, но не смогла. И вправду — почему бы и нет? Именно по этой причине почему бы и нет — на сей раз сексуальная жизнь Толливера привела к неожиданным и скверным результатам. Теперь мы попали в еще большую беду чем раньше, и наши прежние проблемы были просто пустяками.

Брат обнял меня.

— Прости, — сказал он тихим, искренним голосом.

Я обняла его в ответ, вдохнула его знакомый запах, положила щеку на его широкую грудь. Мы стояли так очень долго, и пылинки танцевали в солнечном луче, пробивающемся через окно отеля. Потом Толливер ослабил руки, и я сделала шаг назад.