Зазвонил телефон, но отвечать не хотелось. Не собираюсь выскакивать из ванной и мчаться к аппарату, оставляя лужи на полу, – только затем, чтобы послушать, как кто-то дышит в трубку; мне гораздо интереснее с Шарон и доктором Хантером. Он коснулся ее щеки, отвел в сторону прядь волос. И грубо сказал, что волосы следует убирать в пучок: разве она забыла, чему ее учили? Соблазнительные прядки, кудри, локоны, они всегда фигурировали в книгах Пола, совсем как у Мильтона. Шарон вспыхнула и отвернулась, пряча лицо.

Через три четверти часа, когда вертолет со спасенным эскимосом должен был вот-вот коснуться земли (теперь уже скоро, в любой момент, можно ожидать признаний и объятий), а вода во второй раз остыла, мне показалось, что за дверью, в комнате, кто-то есть. Я затаилась, стараясь не плескать водой, и прислушалась: определенно шаги. Кто-то прошел через гостиную к моей спальне.

Я застыла в ванне; буквально заледенела от страха и пару минут лежала неподвижно, как гигантское эскимо. Перед глазами проносились жуткие видения: насильники с ножами и окровавленными клыками; грабители, одурманенные наркотиками и потому смертельно опасные; маньяки, жаждущие изрубить меня на куски и раскидать их по мусорным бакам всего города… Окна в ванной не было. Может, если сидеть тихо, он просто возьмет все, что найдет, – а найдет он немного, – и уберется восвояси? Я точно помнила, что заперла на задвижку окно рядом с пожарной лестницей; в парадную дверь злоумышленник тоже войти не мог – она так скрипит, что я бы непременно услышала.

Я медленно вылезла из ванны. Пробку вынимать не стала, чтобы вода не булькала. Подтащила коврик к двери, встала на колени и приложила глаз к замочной скважине, но сначала ничего не увидела: таинственный визитер находился в спальне. Я немного подождала, и он появился на пороге. Смотрел в сторону, так что лица я не рассмотрела, но был невысок и казался знакомым.

Это Пол, решила я. Не ожидала его так скоро. Он рылся в вещах, что-то бормотал. Чем это он занимается? Он должен искать меня, а не копаться в шкафу. Захотелось крикнуть: «Пол, ну что же ты, я здесь!» Я завернулась в полотенце; сейчас выйду и серьезно поговорю с ним, скажу: извини, но ты меня не понял, я счастлива с мужем, а прошлое – это прошлое. Не сможет же он после этого силой вынести меня из дома. И мы останемся добрыми друзьями.

Я отперла дверь и босиком прошлепала в спальню.

– Пол, – начала я, – мне надо…

Мужчина обернулся. Это оказался не Пол, а Фрезер Бьюкенен в твидовом пиджаке с кожаными заплатками на рукавах, модной водолазке и черных перчатках. Он обыскивал мой стол с такой основательностью, что было ясно: в этом занятии он далеко не новичок.

– Что вы тут делаете? – вскричала я.

Он испугался, но быстро оправился. Оскалил зубы, будто загнанная в угол шиншилла, и очень хладнокровно ответил:

– Провожу исследование. – Очевидно, его ловили отнюдь не в первый раз.

– Я могу засадить вас в тюрьму, – заявила я, но это вряд ли прозвучало достойно: мне приходилось удерживать за спиной полотенце.

– Видите ли, дело в том, что я о вас знаю намного больше, чем вы полагаете. Причем такое, что вы, уверен, предпочтете держать… в тайне. Между нами, как говорится.

Что он знает? И кому собирается рассказать? Артуру, сообразила я. Артуру все станет известно. И о моих многочисленных «я», и о других, недостойных, жизнях. Этого никак нельзя допустить.

– Что? – только и сумела пискнуть я. – О чем это вы говорите?

– Думаю, вы меня хорошо поняли, миссис Фостер. Или мне следует называть вас мисс Делакор, мисс Луиза К. Делакор? Та, из-под чьего пера вышли «Тернистый путь любви» и прочие интересные произведения?

Значит, он таки добрался до бельевого ящика.

– Я читал многие ваши книги, – продолжал Фрезер Бьюкенен, – хотя в то время и не знал, что вы – это вы. Неплохо для такого рода литературы. Но совсем не в стиле «Мадам Оракул», верно? Совершенно неправильный, так сказать, имидж. Вряд ли это порадует ваших поклонниц-феминисток. Но кое-кто – я мог бы сразу назвать несколько имен – от души позабавится. Я уж не говорю о школьной газете «Знамя Брэсайда». Ваши фотографии – просто прелесть. Скажите, как вам удалось избавиться от стольких излишеств?

– Что вы хотите? – спросила я.

– Хм… Зависит от того, – сухо ответил он, – что вы имеете предложить. В обмен, как говорится.

– Дайте мне одеться, – попросила я, – и мы все обсудим.

– А мне так даже больше нравится, – ухмыльнулся Фрезер Бьюкенен.

Я разозлилась и очень испугалась. Он докопался, по меньшей мере, до двух моих тайн, и от растерянности я никак не могла вспомнить, если ли у меня еще. Не будь я культовой героиней, это не имело бы такого большого значения, хотя мысль о том, что Артур узнает о моем прошлом Надувной Женщины, все равно казалась невыносимой. А уж если Фрезер Бьюкенен раскроет журналистам загадку личности Луизы К. Делакор, то о серьезном отношении ко мне как к писателю можно забыть. Пусть в этом тоже нет ничего приятного, но, как я успела понять, серьезное отношение намного лучше несерьезного. Лучше быть балериной, пусть даже неумелой, чем безупречным клоуном.

Я надела абрикосовое бархатное платье, заколола волосы, оставив на шее несколько соблазнительных прядок, вдела в уши длинные золотые серьги, накрасилась и даже надушилась. Надо что-то делать с этим Бьюкененом, только пока непонятно что. Я решила им восторгаться и, войдя в гостиную, улыбнулась ему. Он сидел на диване, сложив руки на коленях, точно в приемной у дантиста.

Я предложила пойти куда-нибудь выпить, а то у меня дома ничего нет (ложь). Как и ожидалось, Фрезер Бьюкенен с готовностью согласился. Он чувствовал, что победил, и теперь дело за малым – обсудить условия.

Он выбрал бар под названием «Четвертая власть» – видимо, в надежде, что там будет много журналистов, которые увидят нас вместе. Я заказала «Дюбоннэ» со льдом и кусочком лимона, он – двойной скотч. Я предложила заплатить, но он не согласился.

– Мне известно и о вашей интрижке с тем жуликоватым художником, или поэтом, или как он там себя называет, – доверительно сообщил Фрезер Бьюкенен, перегнувшись ко мне через шикарный круглый стол с зеркальным покрытием. – Я следил за вами.

У меня внутри все похолодело. Случилось самое страшное! А ведь я была так осторожна; неужели сам Чак ему рассказал? Да, желая мне навредить, он бы поступил именно так.

– Об этом все знают. Об этом известно даже моему мужу, – сказала я презрительно, давая понять, что интрижка не может являться предметом торга. – Тот человек буквально издает пресс-релизы. Он продал университету два моих списка покупок в запечатанном конверте, поклявшись, что это любовные письма. Он украл их из моей сумочки. Вы разве не знали?

Чак нередко угрожал продать образцы моего почерка под предлогом того, что ему тоже нужно зарабатывать на хлеб, но, по моим сведениям, все-таки до этого не дошел.

В лице Фрезера Бьюкенена что-то обвалилось, будто край неграмотно сработанной мусорной ямы: если Артур все знает, какой тут шантаж.

– Как вам удалось проникнуть в квартиру? – спросила я как бы невзначай: пусть справится со смущением. Мне было действительно интересно; я встречала немало мошенников-любителей, но ни одного профессионала. – Ведь не через окно у пожарной лестницы?

– Нет, – ответил он, – я влез через другое, соседнее.

– Да что вы? – сказала я. – Немалое расстояние. Кстати, надо полагать, это вы звонили и молчали в трубку?

– Надо же было удостовериться, что вас нет дома.

– Однако в результате это вышло вам боком, – заметила я.

– Да, но вы бы все равно рано или поздно догадались.

Он рассказал, как узнал мою девичью фамилию, которая никогда не звучала в интервью: тщательно изучил записи в брачных книгах.

– Вас действительно поженила некая Юнис П. Ревеле? – с любопытством спросил он. Потом, методично просматривая школьные выпускные альбомы, он сумел найти мои фотографии. Параллель между мной и Луизой К. Делакор провел случайно, по наитию; чтобы подтвердить эту догадку, требовались веские доказательства. С Королевским Дикобразом было проще всего; Фрезер Бьюкенен долго прятал его в рукаве, считая своим главным козырем, но сейчас, к моему облегчению, от него отказался. – Институт брака совсем не тот, что прежде, – возмутился он. – Несколько лет назад подобная тайна дорогого бы стоила, а теперь все словно соревнуются друг с другом в откровенности.