Она изучала открытое лицо своей гостьи, и ей показалось, что в серых глазах, обычно готовых к улыбкам, была обескураженность. Видимо резкий вечерний воздух стер краски со щек Вирджинии, и она куталась в свою непритязательную серую шаль.

— Нам подадут горячий кофе, — сказала тетушка Элоиза, — и в другой раз Леон должен помнить, что, пожалуй, еще рановато для прогулок под луной.

Она похлопала ладонью по дивану, обтянутому полосатым атласом, на котором сидела сама. Вирджиния приняла приглашение сесть рядом и начала распутывать моток шелка. Леон Хансон некоторое время смотрел на нее в задумчивости и вскоре откланялся. Тогда, не сводя глаз в лица Вирджинии, тетушка Элоиза полюбопытствовала:

— Наверное, мой племянник говорил с вами о вашей сестренке? С ней что-то не так?

Вирджиния, казалось, вышла из какого-то задумчивого транса.

— О, да… то есть, нет! Он действительно говорил о ней, но он считает, что ее состояние заметно улучшилось за последние две недели.

— Тогда это превосходные новости. И он скоро решит оперировать, ведь так?

— Мне кажется, да, — ответила Вирджиния.

Мадам д’Овернь нежно похлопала по ее тонкому плечу рукой, унизанной перстнями.

— В таком случае, дитя мое, вам не о чем беспокоиться, потому что на Леона можно положиться. Ваша сестра в хороших руках — и не могла бы быть в лучших.

Вирджиния устало улыбнулась.

— Я думаю, вы совершенно правы, — согласилась она.

— В этом нет никаких сомнений, — сказала мадам д’Овернь. — Я права!

Но когда ее придирчивые старческие глаза продолжали изучать лицо молодой гостьи, она обнаружила, что есть повод к раздумью.

Если не волнение о младшей сестре вызывало смущенное и даже удрученное выражение на открытом английском лице, то что же это могло быть? Она была бы не прочь узнать.

На следующий день Вирджиния, получавшая множество приглашений в местные дома отправилась сыграть партию в теннис с миссис Ван Лун.

Мэри Ван Лун все еще была, как она сама себя называла, соломенной вдовой, но была знакома со многими молодыми людьми в округе и ее отлично спланированные корты часто наполнялись смехом и веселыми, беззаботными голосами. Там был и Клайв Мэддисон, который игнорировал совет, полученный в клинике перед выпиской, и принял участие в напряженном сете, где его партнером была хорошенькая девушка-бельгийка. Позже Вирджиния была его партнершей, но ей явно не хватало практики, поэтому она принялась многословно извиняться, когда они вместе усталые брели с корта. Он не признавал, что их поражение было на ее совести и уныло пробормотал, что ему «черт знает сколько придется тренироваться», чтобы зарабатывать этим летом деньги.

Они прогуливались в сторону озера. Клайв выглядел слишком красивым в хорошо сшитом белом фланелевом костюме, покрытый бронзовым загаром, с шапкой кудрявых темных волос. Но Вирджиния прекрасно помнила, какое мнение высказал о нем доктор Хансон прошлым вечером, и попыталась обнаружить в нем признаки слабости и непостоянства, которые должны были сказаться в линиях рта, или в форме подбородка, или во взгляде синих глаз.

Но ей показалось, что у него был хороший подбородок — может быть, только немного упрямый — и его губы были приятными и легко растягивались в улыбку, и его глаза без затруднений встречались с ее прямым взглядом в любое время.

Он принес для нее напиток со льдом, и они уселись в шезлонгах в тенистом местечке, куда доносился запах сирени. Гладкая поверхность озера, на которую было почти больно смотреть, виднелась сквозь редкие промежутки в листве.

— Вам хотелось бы вернуться на родину, в Англию?

— Не особенно, — он бросил на нее взгляд, который можно было бы назвать загадочным. — Зачем? Почему я должен хотеть вернуться домой?

— Это зависит от того, сколько времени вы здесь пробыли.

— Это верно, — согласился он, ударив концов ракетки по носкам своих теннисных туфель. — За последнюю пару лет я порядком поездил по миру, но не могу сказать, что когда-нибудь чувствовал ужасную тоску по родине. По крайней мере, не больше, чем другие люди! — он ухмыльнулся, и ей показалось, что это вышло у него кривовато. — Никаких известий о Лизе?

Она сказала ему, что доктор Хансон был удовлетворен ее состоянием и предполагал вскоре провести операцию.

— Как скоро? — полюбопытствовал Мэддисон, и в его лице не было ничего, кроме совершенной серьезности.

— О, довольно скоро, мне кажется, — ответила Вирджиния.

— Вы дадите мне знать, когда… когда придет время, хорошо? — сказал он со странной робостью в голосе и взгляде. — Мне… мне, естественно, хотелось бы знать.

— Конечно, — ответила Вирджиния. — То есть, — прибавила она, — если это будет возможно и если я узнаю вовремя.

Он понимающе кивнул головой.

— Мне придется заказать какие-нибудь особенные цветы, чтобы порадовать ее, когда отойдет наркоз.

Вирджиния не могла сдержать содрогания при упоминании слова «наркоз», и он утешительно сжал ее запястье своей тонкой, смуглой рукой.

— Не позволяйте себе слишком расстраиваться из-за этого, — посоветовал он. — Помните, что этим занимается Хансон, а у Хансона и голова варит, и руки нужным концом пришиты!

После чая Мэри Ван Лун взяла Вирджинию под руку и спросила, не хотелось бы ей посмотреть дом и те сокровища, которые ее муж привез со всех концов света. Среди них замечательный жадеитовый Будда в столовой, а в гостиной стояли прекрасные чаши и вазы. Кроме того, в гостиной лежал абсолютно безупречный китайский ковер, и на стенах висели коллекционные гравюры. В спальне хозяйки на стене над туалетным столиком висело изысканное венецианское зеркало в раме из чеканного серебра, а балдахин над ее кроватью был из винно-красного шелка с изящным узором. Ходили слухи, что он когда-то составлял часть богато украшенных драпировок у постели Марии-Антуанетты.

Одна из комнат была так недавно и так замечательно декорирована как детская, что это в некоторой степени удивило Вирджинию, потому что она думала, что у Ван Лунов нет детей. Мэри улыбнулась и объяснила:

— Я жду, что вскоре ко мне приедут погостить дети моего брата; я согласилась на какое-то время взять на себя эту ответственность. Их мать умерла около шести месяцев назад, и так как их отец, как и Эдвард, мой муж, не ведет оседлой жизни, мы посчитали необходимым предложить им более-менее постоянный дом. Пока у них не появится мачеха, или их не отправят в школу, или что-нибудь в этом роде.

— О, как это будет мило! — воскликнула Вирджиния, думая, что это действительно будет мило, потому что она очень любила детей и наивно верила, что и другие чувствуют то же самое. — Когда они приезжают? Разве вам не хочется, чтобы они поскорее были здесь?

— Ну, в сущности, — призналась Мэри Ван Лун, в ее глазах мелькнула удрученность, — я не приложу ума, что с ними делать, когда они приедут. Они в каком-то неудобном возрасте: одному шесть, а другому семь лет, — и я понимаю, что это очень живая парочка, которая не очень-то дисциплинирована. Мой брат избаловал девочку, а мальчик пошел в мать — он настоящий упрямец. Сейчас они на попечении благонамеренной тетки, которая боится в чем-либо им отказывать, и мне очень интересно, во что превратится мое хозяйство, когда они наконец доберутся сюда из Америки.

— О, но с маленькими детьми не так уже трудно управляться, — беззаботно заверила ее Вирджиния, припомнив двух своих младших братьев, которые никогда в жизни не были особенно послушными, но они были далеко и казались ей лучше. — Если только вы к ним привязаны и позволите им понять, кто вы на самом деле.

— Неужели так просто, как вы говорите? — осведомилась Мэри с определенно насмешливым выражением лица. — Ну, может быть, вам бы хотелось прийти и посмотреть за ними вместо меня, если у вас к этому естественная склонность?

Вирджинию это предложение застало несколько врасплох, но она решила, что хозяйка шутит.

— Честно говоря, мне бы очень того хотелось, — призналась она, оглядев большую, просторную детскую комнату с пастельно-розовыми стенами и специальной мебелью, с атласными стегаными одеялами на двух одинаковых кроватках, с картинками, изображающими птиц и цветы. К спальне примыкала еще одна комната для детей с бесподобным видом на озеро и цветочные водопады, украшавшие сказочный сад Ван Лунов, и ванная роскошнее всех, которыми ей когда-либо приходилось пользоваться.