— А богиня?

— Она дала мне пару кед для боулинга.

— Кеды для боулинга?

Внезапно на них дождём пролились пластмассовые бусины, брошенные полуобнажёнными мужчиной и женщиной — туристами — с балкона слева.

Без лишних раздумий Даниэла отбросила бусы к другой группе туристов на балкон, что находился справа от них.

— Да, весьма модные кеды. Не спрашивай меня, почему.

— Должен быть какой-то выход, какая-нибудь сила в Ллоре…

— Я испытала всё, исследовала все известные мне мистические источники. А ненадёжные источники могут быть опасны.

— Что ты имеешь в виду?

— Я могла бы пойти на базар Ллора, где вразнос торгуют магией, но это, скорее всего, только ухудшит моё нынешнее положение.

— Разве может быть ещё хуже?

— Магия, попав не в те руки, взывает к космическому правосудию, которое приходит обычно в форме парадокса. Скажем, если я нанимаю какого-то случайного мага, возможно, я стану «прикасаемой» — но покроюсь чешуёй. И тогда никто не захочет прикоснуться ко мне.

— Понятно. — Легенды говорили о том же. Как умирающий человек, который отправляется в путешествие к мистическому объекту, чтобы вылечиться, но погибает в странном происшествии по дороге домой.

— Это всего лишь что-то, с чем я должна жить, — пожав плечами, закончила она. Казалось, она давно смирилась с этим фактом, он же принимать эту реальность как неизменную отказывался.

— Я единственная девственница, которую ты не сможешь добавить в свою коллекцию.

— Я никогда не спал с девственницами. — Хотя сейчас ему безумно хотелось именно этого. Прикоснуться к Даниэле… показать ей, что такое секс.

Чтобы увидеть уязвимость в её глазах, как только он войдёт в неё.

Его слова удивили её.

— Предполагается, я должна в это поверить?

— В мои времена обладание девственницей означало последующую свадьбу. — Не порождай ублюдков, не срывай цветы девственниц. До тех пор, пока он следовал этим двум простым правилам, у него была возможность жить так, как он пожелает.

— Я думала, парни вроде тебя всегда охотились за несчастными девственницами, чтобы подчинить их себе.

— Женщины всегда думают, что мужчины спят с девственницами, потому что хотят их покорить.

— Ты считаешь, что вы этого не делаете?

— Нет. Покорение, определённо, важная часть. Но я верю, что истина лежит глубже: мужчинам нравятся девственницы, потому что женщины навсегда запоминают своего первого мужчину. Мужчины хотят запомниться как великолепные любовники.

— То есть, если ты не наслаждался девственницами, ты не хочешь, чтобы тебя запомнили?

Он приблизился к ней, заставив её попятиться к стене закрытого бистро. Его рука оказалась прямо над её головой, и, наклонившись к девушке, он прошептал:

— Я никогда ни боялся этого, ни желал. Я всегда знал, что меня будут помнить — не как первого, но как лучшего.

Пытаясь скрыть своё любопытство, Даниэла спросила:

— И как кто-то может быть лучшим? Если отбросить в сторону обычные причины, типа опыта.

В своей человеческой жизни Мёрдок был внимателен в постели. Он точно знал, что приносит величайшее удовольствие каждой женщине, с которой спит. И дело не в самоотверженности или бескорыстности. Как раз наоборот. Ещё в молодости он слышал, что многие говорили о нём, как об искусном любовнике, женщины сами заигрывали с ним.

В его повестке дня было соглашаться на каждое случайное свидание. Он был усерден, его действия — размерены, и он никогда, никогда не терял контроля.

Сейчас он подошёл к Валькирии ещё ближе.

— Я всегда заботился о своих женщинах, и я всегда полностью контролировал себя, способен был зайти так далеко, как хотелось им…

— Чтобы быть щедрым на заботу, — закончила она за него хриплым голосом, — ты должен был быть предан женщинам.

— Я был. — Женщинам — да, хотя никогда — одной из них. — Но это не всё. Я… — Он замолчал.

— Что? Что ты собирался сказать?

— Не хочу, чтобы ты думала… — он умолк, запуская пальцы в свои тёмные волосы. — Чёрт, на войне я сражался так же упорно, как и мои братья.

— Мёрдок, иногда история не так добра…

— Я не хочу, чтобы ты думала, будто я избегал своих обязанностей. Я всегда сражался до конца, чтобы защитить наш народ. И я всегда приходил, когда было необходимо. Единственное различие между мной и моими братьями в том, что мы делали в периоды между войнами. Себастьян проводил время за книгами, Конрад исчезал без видимых причин, Николай бродил по своей палатке, постоянно размышляя о возложенной на него ответственности. Я был беззаботен…

— И наслаждался женщинами, — произнесла она. — Почему тебя волнует, что подумаю я?

Почему? Он не имел хорошего ответа на её вопрос. Потому что возрождение к жизни заставляет меня хотеть этого. Всё, о чём он думал и что чувствовал сегодня ночью, было продиктовано этим.

Она вернула биение его сердцу — вот что случилось. Или он просто был мазохистом, намертво приклеившимся к женщине, до которой никогда не сможет дотронуться.

— Я скажу, если ты расскажешь, что предложил тебе демон, — ответил Мёрдок.

— Нет, спасибо, вампир. Прошлой ночью ты и так узнал слишком много. — Дани была немногословна, всё ещё раздосадованная на вампира за то, что тот расспрашивал её.

— Ты, конечно, много рассказала, — произнёс он, — но поверил я мало чему.

— Серьёзно?

— Ты сказала, что вы не едите. — Девушка повела бровями. — А можете?

Она пожала плечами. Валькирии могли есть, но подпитываемые электрической энергией земли они не нуждались в еде, чтобы жить. Кроме того, воздержание от еды являлось чем-то вроде неотъемлемого противозачаточного средства. Её вид не стремился к продолжению рода, и любая Валькирия была бесплодна до тех пор, пока не употребляла в пищу «земную еду».

— Ты сказала, что тебе две тысячи лет, — продолжил он, задержав одетую в перчатку руку на спине девушке — и не позволяя надолго задерживаться на Дани взглядам прохожих. С тех пор, как вампир узнал об угрозе теплового удара, он, казалось, постоянно пытался проверить температуру девушки, непрестанно следил за ней, чтобы сразу заметить, если пар от её дыхания перестанет появляться в воздухе.

Такое внимание выставляло его в лучшем свете и смягчало её гнев.

— Две тысячи — это мой приблизительный возраст.

— И двое из трёх твоих родителей — Боги?

Она бросила на него нарочито холодный взгляд, который рассердил его.

— Но тогда почему они позволяют тебе страдать?

— Потому что они спят.

— Боги… спят?

— Чтобы сберечь силы. Они получают силу от молитв верующих. А когда ты в последний раз был в храме Фреи?

Он ловко отвёл её в сторону, когда полный пластмассовый стаканчик «на вынос» упал с балкона прямо над ними, а затем продолжил:

— Знаешь, чему я поверил сразу? Ты сказала, что если начнёшь целовать меня, — он расправил плечи, самоуверенная улыбка вернулась, — то вряд ли сможешь остановиться.

Мог ли он быть ещё красивее? Хотя её влечение к вампиру было неправильным по многим причинам, оно оставалось таким же сильным, как и раньше.

Всю ночь Дани представляла его. Что неудивительно. Каждый раз, заглядываясь на эти широкие плечи и глядя в стальные серые глаза, она вспоминала время, проведённое в его постели. Когда же локон падал на его лоб, она едва сдерживала вздох.

Хотя она была Ледяной Королевой, вести себя с ним с хладнокровным безразличием становилось всё труднее. А ведь хладнокровное безразличие было её «изюминкой».

Когда он сказал, что был лучшим любовником… Боги, помогите ей, но она поверила в это.

Вместе с тем Дани беспокоилась и о том, что он может укусить её. Она не думала, что когда-нибудь сможет позабыть его взгляд в то утро.

— Мы никогда не узнаем, чем закончится наш поцелуй, да?

Он свёл брови так, будто она произнесла что-то величественное.

— Нет, конечно, не узнаем. Никогда.