– Да, мистер Джексон, как он говорит, – законный наследник трона нез-персэ. Если бы у них был трон, хи-хи-хи. Расскажи парню про монету, ваше величество.

Индеец отвернулся от окошка и осмотрел меня с ног до головы – достоин ли я. Потом изобразил, как засовывает медную монету в щель.

– Там была машина. Со щелкой сверху, вроде копилки. Туда суешь двадцать пять маленьких центов, а оттуда…

Он перестал засовывать, и медная монета скрылась между медными пальцами, исчезла, но не картинно, как у фокусника, а естественно, как рак уползает в ил. Индеец дернул воображаемый рычаг, и монета возникла на другой ладони.

– …выпадает один большой. В двадцать пять раз счастливее.

– Индейская арифметика, – пояснил Джордж. – Мы цивилизованные люди, мы понимаем, что так не бывает. С другой стороны, знаем, что так может быть. Лично я однажды целое Рождество играл в орлянку против этого чертова цента – и не выиграл ни разу.

Я посмотрел на них с сомнением.

– То есть в среднем, ты хочешь сказать?

– Я хочу сказать – ни одного броска! Орел, решка, не угадал – проиграл. Этот чертов медяк никогда не проигрывает.

– Никогда? Это невозможно.

На лице у индейца мелькнуло что-то отдаленно похожее на тень улыбки.

– Хочешь поспорить?

– Поспорить? На что?

– На мой золотой самородок – что из двадцати пяти раз не угадаешь ни разу. – Большим пальцем он щелкнул ко мне монету. – Подбрасываешь ты.

Я поймал монету одной рукой и шлепнул на тыльную сторону ладони. Если я хочу завоевать уважение этих ветеранов, нельзя поддаваться на их блеф.

– Играем, – сказал я. – Решка.

Я поднял ладонь. При свете из окошка заблестел медный профиль индейского вождя. Я снова подбросил.

– Один раз угадываю из двадцати пяти, и самородок мой, так?

– Теперь из двадцати четырех.

– Да, из двадцати четырех. Орел… а что я ставлю – на тот невероятный случай, если проиграю?

Флетчер хихикнул. Лицо индейца ничего не выражало.

– Что-нибудь такое же хорошее, – сказал он и посмотрел на мою руку. Монета лежала решкой. – Осталось двадцать три раза.

Я сдался примерно на пятнадцатом. Устал слушать хихиканье Флетчера. Поэтому, когда мои ковбойские сапоги величественно шагнули из тамбура в вагон, они были на ногах другого ковбоя. Я шел в индейских мягких.

Мы стояли и моргали при виде неожиданной роскоши: ковры, богатая отделка, охотничьи трофеи – как кабинет важного господина в особняке.

– Черт, – огорчился Флетчер. – Это не общий вагон, это персональный вагон Оливера Нордструма.

В вагоне плавал табачный дым и теснилась на удивление разношерстная публика: туристы, игроки, ковбои, парикмахеры и просто горожане. Большинство – у черной доски в другом конце салона, и толстый человек на возвышении записывал их ставки. Записывал мелом, пил шампанское и потел, как чайник. Официантка с бутылкой на подносе заменила ему пустой бокал полным. Она была то, что в Новом Орлеане называется «французская светло-желтая»[14]. Одета, как южная барышня, – в голубое шелковое платье с открытыми плечами и голубые ботинки на высоком каблуке со шнуровкой спереди. Наряд вполне сгодился бы для любого светского бала, если бы не кушак. Это было пестрое хулиганство – из попугайского оранжевого и павлиньего зеленого, завязанное узлом на талии. Женщина смеялась, наливала бокалы и взмахивала кушаком, как дерзкая цыганка, – пока не увидела нас. Она извинилась и направилась к нам с таким разгневанным видом, что можно было подумать, сейчас нам расшибут головы бутылкой или огреют подносом с бокалами.

– Джордж Флетчер! Ты что тут делаешь? Я слышала, ты поехал скот клеймить на состязаниях в Кулдесаке и получил заражение, когда тебя мул укусил. Надеялась – смертельное.

– Добрый вечер, мисс Джубал, – сказал Джордж, дотронувшись до шляпы. – Скончался мул, а не Джордж. Однако приятно знать, что ты обо мне думаешь. – Ослепительная его улыбка была обращена к ней, но взгляд – на шампанское. – Я тоже о тебе думал. Каждый раз, когда ставил тавро на круп хорошенькой телки, думал о тебе.

– Мне все равно, о чем ты думал или не думал. Я знать хочу, что ты делаешь в моем поезде?

– Ты не читала? Я еду в Пендлтон на родео, чтобы выиграть большой Мировой чемпионат. На первых страницах, по всему Айдахо.

Вагон дернуло в сторону, ей пришлось сделать шаг, и Флетчер смог ухватить конец ее кушака.

– Газета в Бойсе называет меня Черным Королем наездников, только еще не коронованным.

– Не жди от меня короны, черный. – Она поворачивалась то влево, то вправо, чтобы он не достал до бутылки и до подноса с бокалами. – Хватит с меня того, что ты не явился и не повез меня на ярмарку в Харни, как обещал. Я чуть не все воскресенье проторчала на станции, ждала телеграммы, что тебя зарезали или еще что-нибудь. А потом выясняется, что ты отправился на какое-то навозное представление!

Джордж крутил в пальцах конец ее шелкового кушака.

– Луиза, зачем такие грубые выражения? Тебе это не к лицу. – Глаза его смотрели искренне и вместе с тем похотливо. – Извини за это недоразумение. Я, наверное, перепутал день. Но даю тебе честное благородное: когда меня коронуют, я сделаю тебя моей королевой. Что ты на это скажешь?

– Скажу: брехня собачья. – Она круто повернулась, оставив кушак в его руке. – Тебе наденут кое-что на голову, Джордж Флетчер, только не корону.

Джордж повернулся к другу.

– Джек, почему эта женщина во мне сомневается? Надо было привезти ей газету из Айдахо…

– Она сомневается в тебе, потому что у нее правильные понятия, – ответил Джексон Сандаун.

– Правильные понятия? – Джордж широко раскрыл глаза. – Любой человек с понятием знает, что Джордж Флетчер обязательно победит.

– Нет, лошадиный король, – только не тот, у кого есть доллары. – Женщина показала на доску тотализатора.

Справа были написаны столбиком имена. Первым – «Индеец Джек Сандаун», восемь к пяти против второго кандидата «Нигера Джорджа». Джордж фыркнул.

– Нордструм и остальные простофили? Много они понимают? Половину от ничего – вот сколько! Послушать их, так еще Нашвилл нас обоих объедет. Луиза, я хочу познакомить тебя с нашим молодым джентльменом, если на время воздержишься от крепких выражений.

Церемонию знакомства прервал крик из толпы:

– Джордж Флетчер? Хо-хо, это ты, Джордж?

– Гляди, – проворчал Джордж. – Сам главный набоб.

Толстяк спустился с возвышения и заковылял к нам. Я заметил, что у него одна нога короче и на ней ортопедический ковбойский сапог.

– И Джек Сандаун здесь! – Голос его источал дружелюбие. – Вы в нашем поезде, джентльмены? Великолепно! Я понятия не имел. И вид у вас просто потрясающий, честное слово! Твоя золотая шапо просто ослепляет. А у тебя, Джек, что я вижу? Новые сапоги, изумительно, ничего подобного не видел. Слушайте, вы, двое. Окажите мне честь.

Он подозвал Луизу и взял с ее подноса два бокала. Женщина при этом не могла удержаться от иронической улыбки. Она выдернула кушак из руки Джорджа.

– Где вы расположились? – продолжал Нордструм. – Полагаю, ехали впереди, в пассажирских?

– Не совсем, – уклончиво ответил Джордж.

– Мы ехали сзади, – монотонно, без тени юмора, сообщил индеец. – В нашем личном вагоне.

Привлеченные потной суматохой вокруг индейца и негра, стали подходить другие люди.

– Ребята? – Нордструм обнял их за плечи и притиснул к себе. – Как говорится, из первых уст. Кто из вас, тузы, в субботу унесет с арены седло чемпиона мира?

Они не ответили сразу. Даже жизнерадостная болтовня Джорджа утонула в потном потоке дружелюбия. Было продолжительное молчание. Потом, словно сговорившись, Джордж и Сандаун одновременно подняли правую руку по-индейски: «Вот кто». Это вызвало хохот у окружающих, а Нордструм опять их тиснул.

– Речь настоящих тузов. – Нордструм засмеялся. – Кстати: хочу представить вам других королей, дам и валетов, которые примут участие в нашем маленьком карточном сражении. Билл? – Он махнул толстой рукой. – Вот один из тех джентльменов, которых вы мечтали увидеть. Идите к нам, сэр. Все вместе, все вместе…