Все увидели, как сузились глаза старого разведчика.

– Вот как? – сдержанно произнес Буффало Билл. – Спорт. Я не ослышался – вы сказали: «индейская борьба»? В таком случае, что вы имеете против борьбы белых людей? Если бы один из этих ребят попытал счастья на ринге с Фрэнком Готчем и продержался десять минут при ставке десять к одному, вы не сочли бы это спортом?

– На Востоке, может, и сочли бы. – Лицо у мистера Келла наливалось кровью, он понимал, что его загоняют в угол. – Но эти ребята не профессиональные спортсмены. Они ковбои, простые, с восхода до заката, провинциальные работяги, не борцы и не бойцы.

Старый борец с индейцами окинул нас оценивающим взглядом.

– Вы хотите сказать, что в этом городе не найдется человека, который вышел бы против Фрэнка Готча за тысячу долларов, и при этом они готовы сесть на дикую лошадь-убийцу только ради традиции? Если это вы называете спортом, я остаюсь в шоу-бизнесе.

Старый скотовод предпочел сжать в зубах сигару и промолчать. Он не привык к такому количеству ледяного алкоголя и жарких препирательств среди дня. Вместо него ответил молодой ковбой из толпы:

– Я думал, эта тысяча – только для больших городов, вроде Портленда и Сиэтла.

– Это предложение действительно повсюду, сынок, – сказал Билл. – Мы предлагаем это пари главным образом в больших городах. Мы поняли, что в ваших однолошадных городках – как объяснил мистер Келл и вы, ребята, только что подтвердили – вряд ли найдется смельчак, который примет наш вызов.

– Мистер Коди, – сквозь зубы сказал Келл, – я с удовольствием продолжил бы эту дискуссию, но у меня нет ни времени, ни навыка. Меня ждут не дождутся кое-какие делишки в моем шоу-бизнесе. – Он круто повернулся и с пылающим затылком вошел в двухстворчатую дверь.

По правде говоря, он не зря сказал «делишки». При всех его разговорах о традиции в воздухе Пендлтона витал сейчас запах большого куша, и у многих этих спортсменов-любителей текли слюнки. Впрочем, не судите, напомнил я себе, – у тебя-то самого разве не текут маленько? Кажется, пора было и мне заявить о своем аппетите.

Я нашел коню уютное местечко на краю парка в тени большой телеги с горой навоза и соломенной подстилки из конюшни. Место было не просто прохладное, а исключительное. Единственным, кто, кроме нас, воспользовался его удобствами, был рослый мерин Джорджа. Я спросил его, где хозяин. На меня он не обратил внимания, а Стоунуолла приветствовал дружеским ржанием. Я положил перед ними остатки арбуза, а сам отправился к двухстворчатой двери.

В те дни его еще не назвали «Пусть брыкается», и ничего такого возбуждающего, как колокол в честь снятия лифчика, в нем не висело. Половина потолка состояла из балок и неба. Но, как и на каждом родео с тех пор, здесь было битком народу. Ковбои, горожане и туристы вперемешку пили, смеялись, делали ставки. Я отстоял долгую извилистую очередь и подошел к столу регистрации. Сесил Келл, отставив кувшин и отложив сигару, деловито записывал ковбоев. Он слегка остыл.

– Джонни Нашвилл, если не ошибаюсь? – сказал он.

– На самом деле Джонатан Спейн, мистер Келл, – ответил я. – Какая плата для участников?

– Десять долларов в день за один вид программы. Двадцать пять на три дня за один вид. И пятьдесят за весь круг, если надеетесь завоевать призовое седло. Записались всего человек двенадцать. Остальные решили, что полный круг все равно выиграет Джордж или Сандаун.

Я расстегнул рубашку и на этот раз убедился, что вынимаю десятку, а не сотню.

– Запишите меня на ловлю теленка[22], сэр, – сказал я. – На один день.

Я наклонился, чтобы расписаться, но в это время из очереди протянулась черная рука и поймала меня за запястье.

– Этого ковбоя можете записать на всю гулянку, мистер Келл. – Опять неведомо откуда появился Джордж, чтобы помочь мне принять решение. – Посмотрите на него: молодой, красивый, гибкий… Могу спорить, у него природные способности, и знаю, что у него есть средства.

Скотовод выжидательно смотрел на меня, подняв брови.

– Моя специальность – лассо, мистер Келл. Наш грандиозный друг, как всегда, преувеличивает.

Джордж не убрал руку.

– Послушай меня, Нашвилл. – Он наклонился к моему уху. – Полный круг дает тебе такую же возможность выиграть ловлю и вдобавок шанс победить в седле. Ты слушаешь дядю Джорджа? Ты уже поставил на себя сто долларов в поезде, если помнишь. Теперь поздно робеть. Ты должен участвовать во всех видах, все три дня, чтобы оправдать свой взнос, понимаешь меня? Вы-то меня понимаете, мистер Келл? Я прав?

Не успели мы с мистером Келлом ответить, как у другого моего уха раздался другой голос:

– Красивое седло.

Рядом со мной оказался Сандаун. Он показал на конец стола, где на козлах было выставлено великолепное седло. Все в полированной бирюзе и серебре, оно сияло, как драгоценный камень.

– У Хэмли его покрыли особым тиснением, – продолжал Сандаун. – Такого еще не помню.

– Седло первого чемпиона мира, – провозгласил Джордж. – Давай, друг. Пускай даже ты не такой хороший наездник, чтоб выиграть, но риск – благородное дело. Или ты не игрок? Не выложишь пару мелких бумажек, когда есть шанс добыть такое сокровище?

– Они правы, сынок, – согласился мистер Келл. – Одно серебро в инкрустации стоит больше трехсот долларов. Меерхофф показал мне счет от серебреника. Что скажешь?

Мне показалось, что в помещении стало очень тихо. Кто-то дополнил и развил соображение Сандауна:

– Чертовски красивое седло, Джонни-мятежник.

И кто-то еще добавил:

– Пойдет к твоим сапогам.

Я понял, что попал в окружение. Я отсчитал еще четыре десятки из пояса, и толпа разразилась одобрительными криками.

– Какой у вас здесь адрес, Спейн, Джонатан? – спросил мистер Келл. – Вы где ночуете?

– Сегодня я думаю заночевать с моим конем, сэр. Когда найду, где его пристроить.

Одобрительные крики сменились хохотом.

– Худой! – крикнул ковбой с утиным носом. – Тебе легче будет пристроить свой тощий зад, чем коня.

– Они правы, сынок, – сказал мистер Келл. – В эти дни все конюшни и стойла заняты.

– Прошу прощения, мистер Келл, – вмешался Джордж. – Конь Нашвилла может переночевать сегодня с моим.

Келл все еще ждал, нацелив карандаш.

– Нам нужен ближайший родственник или кто-нибудь. На всякий случай.

Я вздохнул.

– Тогда запишите домашний адрес. Фаундер-лейн, четыреста.

– Джонатан Спейн, – записал Келл. – Фаундер-лейн. Судя по прозвищу Нашвилл, надо записать, что вы из Теннесси?

– Да, сэр. Т-Е-Н-Н-…

– Я знаю, как пишется. Это такой штат.

С горящими ушами я отошел от стола. Спасибо хоть Джордж и Сандаун пошли следом. Люди хлопали их по плечам и желали удачи.

– За серебряное седло потягаетесь? – крикнул утконосый.

– Похоже на то, – отозвался Джордж.

Сандаун же ответил обычным своим прямым взглядом. Мы прошли сквозь неспокойное море пьющих и вышли за двухстворчатую дверь. Я обрадовался свежему воздуху.

– Теперь слушай, Нашвилл, – сказал Джордж, целеустремленно шагая к границе парка. – Твоего коня я пристрою легко, но остальные места могут быть заняты – если мне повезет.

Он подмигнул и в качестве объяснения показал на край парка. Его мерин был по-прежнему привязан в тени телеги – но уже с седоком. Позади седла, на одеяле с зигзагами сидела Луиза Джубал. Она сидела боком, в своем костюме барышни-южанки и китайским веером отгоняла мух.

– Sabe, amigo?[23]

– Смекаю. – Я мигнул в ответ. Я помаленьку осваивался в новом мире.

– У моей семьи из Айдахо здесь в лагере вигвам, – сказал Сандаун.

Я воспринял это как приглашение и поблагодарил его. Джордж приложил палец к губам и пошел на цыпочках.

Луиза, видимо, влезла на свой насест по тележному колесу – сверху ей лучше было видно. Фургон «Дикого Запада» переехал на главную дорогу. Труппа раскинула свои сети в тени большого клена, и в них уже попалось изрядно пешеходов. Увлеченная зрелищем, Луиза вытягивала шею. Мне трудно было понять, почему женщина таких достоинств карабкается по колесу телеги с навозом только для того, чтобы посмотреть на лысую гориллу, играющую мускулами. Но тут увидел, что мускулами никто не играет: смотрит она на женщину с оранжевыми волосами. Леди О’Грейди сняла свой ковбойский костюм и, оставшись только в марле и бусах, исполняла египетский танец живота, а зазывала на флейте играл ей змеиную музыку. Луиза даже не заметила, что мы пришли. Когда Джордж сказал шепотом: «Ай-ай-ай, баловница», я думал, она прямо выскочит из своих голубых башмачков.