Однако с каждым новым визитом в номер мисс Маккормак его подозрения набирали силу. Он старался выбросить их из головы, так как к тому времени перестал уже сомневаться в полезности визитов к ней. Сам факт, что мисс Маккормак его слушает, все более высвобождал из-под спуда его творческое воображение; до и после дневных занятий он ловил себя на том, что мысленно проигрывает пьесу, представляет себе, что скажет его наставница, как помотает головой, нахмурится, ободряюще кивнет, а то и (высшая награда), заслушавшись очередным пассажем, прикроет глаза и начнет бессознательно имитировать движения его рук. И все же подозрения его не оставляли, и вот однажды, когда он вошел, дверь спальни оказалась приоткрытой. Виднелись каменные стены, уголок средневековой кровати со столбиками — виолончели не было нигде. Возможно ли, чтобы виртуоз, даже во время отпуска, так долго не прикасался к инструменту? Но и этот вопрос Тибор постарался изгнать из своего сознания.

Лето продолжалось, разговоры Тибора с мисс Маккормак все более затягивались; после занятий они нередко отправлялись вместе в кафе, она заказывала для него кофе, пирожные, а иной раз и сэндвич. Говорили они уже не только на музыкальные темы, хотя в конце концов беседа неизменно возвращалась к музыке. К примеру, мисс Маккормак расспрашивала его о девушке-немке, с которой он сблизился в Вене.

— Но имейте в виду, она не была моей подружкой, — заверял он. — Ничего подобного между нами не было.

— Вы хотите сказать, что между вами не было физической близости? Это не значит, что вы не были в нее влюблены.

— Нет, мисс Элоиза, это не так. Мне она нравилась, это верно. Но мы не были влюблены друг в друга.

— Однако вчера, играя мне Рахманинова, вы вспоминали какое-то чувство. Это была любовь, романтическая любовь.

— Нет-нет, ерунда. Она была замечательная девушка, но мы не любили друг друга.

— Но этот пассаж был сыгран как воспоминание о любви. Вы так молоды, но познали уже разлуку, одиночество. Именно потому вы так и играете третью частью. Обычно виолончелисты вкладывают в нее радость. Но в вашем исполнении слышится не радость, а воспоминание о навеки ушедшем радостном времени.

Подобные беседы происходили не раз, и Тибору частенько хотелось в свою очередь тоже задать вопрос. Однако точно так же, как он за все время учебы не осмелился задать ни одного личного вопроса Петровичу, у него и теперь не хватало смелости поговорить со своей наставницей о чем-нибудь существенном. Он ограничивался пустяками (повод давали ее случайные обмолвки): какую жизнь она ведет в Портленде, штат Орегон, как три года назад переехала туда из Бостона, как не любит Париж «из-за печальных воспоминаний, с ним связанных», но ни разу не расспрашивал ее подробней.

Мисс Маккормак смеялась теперь чаще, чем в первые дни их знакомства, и взяла за привычку брать Тибора под руку, когда они, выйдя из «Эксцельсиора», пересекали пьяццу. Именно в это время мы стали обращать на них внимание. Это была забавная пара: Тибор выглядел много моложе своих лет, его спутница напоминала то заботливую мать, то, по словам Эрнесто, «кокетливую актрису». До разговора с Тибором мы, как водится между оркестрантами, немало о них судачили. Когда они под ручку шествовали мимо, мы переглядывались и шептали: «Ну, как по-твоему? Из гнездышка да на солнышко?» Но, всласть обсосав эту мысль, мы пожимали плечами: неправдоподобно, не похожи они на любовников. И когда мы познакомились с Тибором и он начал рассказывать о своих дневных визитах в номер мисс Маккормак, никому из нас даже в голову не пришло поддразнить его или обронить игривый намек.

Однажды днем, когда Тибор сидел с мисс Маккормак на площади, угощаясь кофе с пирожными, она заговорила о претенденте на ее руку. Его звали Питер Хендерсон, он был успешный бизнесмен, торговал в штате Орегон снаряжением для гольфа. Еще не старик, но шестью годами старше Элоизы. От первого брака он имел двоих детей, но все вопросы, их касающиеся, были улажены полюбовно.

— Теперь вам известно, что я здесь делаю. — У нее, впервые при Тиборе, вырвался нервный смешок. — Прячусь. Питер понятия не имеет, где я. Наверное, это жестоко с моей стороны. Во вторник я ему звонила, сказала, что я в Италии, но в каком городе — скрыла. Он рвал и метал — и, пожалуй, был прав.

— Ах вот что, — проговорил Тибор. — Вы проводите лето, размышляя о своем будущем.

— Не совсем. Просто прячусь.

— Вы не любите этого Питера?

Мисс Маккормак пожала плечами:

— Он неплохой человек. И не скажу, что другие поклонники выстроились ко мне в очередь.

— Этот Питер… Он любит музыку?

— Ну… Там, где я сейчас живу, он вполне сойдет за меломана. Во всяком случае, он ходит на концерты. А после, в ресторане, говорит массу приятных слов о том, что мы прослушали. Так что, пожалуй, да. Он любит музыку.

— Но он… ценит вас?

— Он знает, что жить с музыкантом-виртуозом бывает непросто. — Мисс Маккормак вздохнула. — Эта проблема сопровождает меня всю жизнь. Вам тоже придется нелегко. Но выбирать не приходится. Так уж нам с вами написано на роду.

Больше мисс Маккормак не упоминала Питера, но этот разговор привнес в их с Тибором отношения новую струю. Когда Тибор заканчивал игру и оба молча размышляли или когда они сидели на пьяцце и мисс Маккормак задумывалась, глядя в сторону мимо соседних тентов, неловкости не чувствовалось. Тибор понимал: им не пренебрегают, а, напротив, радуются его присутствию.

Однажды, когда Тибор сыграл пьесу, мисс Маккормак попросила его повторить небольшой пассаж из финала — всего восемь тактов. Он исполнил просьбу, но заметил, что мисс Маккормак все еще немного хмурится.

— Это звучало не по-нашему. — Она тряхнула головой. Как обычно, она сидела в профиль перед большим окном. — Все остальное было неплохо. Остальное было по-нашему. Но этот пассаж… — Мисс Маккормак передернула плечом.

Тибор сыграл отрывок заново, иначе, хотя не знал в точности, к чему следует стремиться, и не удивился, когда мисс Маккормак опять помотала головой.

— Простите, — сказал он. — Вы не очень понятно выразились. Я не понимаю, что такое «по-нашему».

— Вы имели в виду, чтобы я сыграла сама? Вы это хотели сказать?

Речь ее звучала спокойно, но когда мисс Маккормак повернулась к Тибору лицом, он ощутил, что между ними возникла неловкость. Глядя на него упорно, чуть ли не с вызовом, мисс Маккормак ждала ответа.

Наконец он отозвался:

— Нет. Я попробую сыграть еще раз.

— Но вы ведь задаете мысленно вопрос, почему я не сыграю сама? Почему не возьму у вас инструмент и не покажу, чего добиваюсь.

— Нет… — Надеясь выглядеть безразличным, Тибор помотал головой. — Нет. Думаю, наша обычная процедура — как раз то, что надо. Вы даете устные указания, я играю. Иначе бы я только и делал, что копировал. Ваши слова как бы открывают для меня окошки. Если бы вы играли сами, окошки бы не открылись. Я бы копировал, и только.

Мисс Маккормак подумала и кивнула:

— Наверное, вы правы. Ладно, постараюсь выражаться яснее.

Дальше она стала рассуждать о разнице между концовками и подводящими пассажами. Когда Тибор заново сыграл необходимые такты, она улыбнулась и одобрительно кивнула.

И все же после этой краткой размолвки на их занятия легла какая-то тень. Может, она существовала и раньше, но теперь была выпущена из бутылки. В другой раз, когда они сидели на площади, Тибор стал рассказывать о том, как прежний владелец его виолончели приобрел себе инструмент путем обмена за несколько пар американских джинсов: дело происходило во времена Советского Союза. Рассказ подошел к концу, мисс Маккормак поглядела на Тибора со странной полуулыбкой и произнесла:

— Инструмент хороший. С красивым голосом. Но мне трудно судить: я к нему и пальцем не прикоснулась.

Тибор понял, что беседа сворачивает на прежние рельсы, и быстро отвел взгляд в сторону.

— Для музыканта вашего уровня такой инструмент не подходит. Он и меня сейчас не вполне устраивает.