Литмир - Электронная Библиотека

— Это все в прошлом. — Я беззаботно пожал плечами. — У нас теперь в стране свобода. Демократия.

— Рад слышать. И эта команда, что сейчас для нас играет, ваша. Садитесь. Хотите кофе? — Я попытался объяснить, что вовсе не хочу навязываться, но в голосе мистера Гарднера послышалась нотка настойчивости: — Нет-нет, садитесь. Так вы говорите, вашей матушке нравились мои записи?

Пришлось сесть и рассказать кое-что еще. О матери, о нашей квартире, о черном рынке, где торговали пластинками. Названий альбомов я не помнил и потому принялся описывать картинки на конвертах, какими они запали мне в память, и всякий раз при этом Тони Гарднер поднимал вверх палец и произносил что-нибудь вроде: «Ага, это, должно быть, "Непревзойденный Тони Гарднер"». Мы оба уже вроде бы вошли во вкус этой игры, но тут взгляд мистера Гарднера скользнул в сторону, я живо повернулся и увидел женщину, которая подходила к нашему столику.

Она была из числа тех американских дам — изысканных, элегантно одетых, изящно причесанных, с тонкой фигурой, — которым не дашь их лет, пока не увидишь вблизи. Издали я мог бы принять ее за фотомодель из глянцевого журнала мод. Но когда она уселась рядом с мистером Гарднером и вздела темные очки на лоб, стало ясно, что ей все пятьдесят, если не больше. Мистер Гарднер обратился ко мне:

— Это Линди, моя жена.

Миссис Гарднер одарила меня улыбкой, явно натянутой, затем спросила мужа:

— И кто это? Ты завел себе приятеля?

— Да, лапочка. Я с удовольствием скоротал время за разговором с… Простите, дружище, не знаю вашего имени.

— Ян, — быстро ответил я. — Но друзья зовут меня Янеком.

Линди Гарднер спросила:

— То есть ваше уменьшительное имя длиннее полного? Такое бывает?

— Лапочка, давай без грубостей.

— Разве это грубость?

— Милая, не стоит издеваться над чужим именем. Будь умницей.

Линди Гарднер взглянула на меня с обескураженным видом:

— Вам понятно, о чем он толкует? Я что, вас оскорбила?

— Нет-нет, миссис Гарднер, — возразил я, — нисколько.

— Он вечно внушает мне, будто я грубо обращаюсь с публикой. Но я вовсе не грубиянка. Я что, вам сейчас нагрубила? — И к мистеру Гарднеру: — С публикой, дорогуша, я разговариваю непринужденно.Такой уж у меня обычай. В жизни никому не грубила.

— Хорошо, лапочка, хорошо, — согласился мистер Гарднер, — давай не будем делать из мухи слона. Так или иначе, этот человек вовсе не из публики.

— Ах, вот как? И кто же он? Твой давно потерянный племянник?

— Полегче, лапочка. Этот человек — наш коллега, музыкант, профессионал. Он только что помогал нам приятно провести досуг. — Мистер Гарднер указал на наш тент.

— Прекрасно! — Линди Гарднер вновь повернулась ко мне. — Вы только что там играли? Ну да, это прелесть что такое. На аккордеоне, не так ли? Одно слово — прелесть!

— Большое вам спасибо. Я, собственно, гитарист.

— Гитарист? Да вы шутите! Я всего лишь минуту назад за вами наблюдала. Вы сидели вон там, справа, рядом с контрабасистом, и расчудесно наигрывали на аккордеоне.

— Прошу прощения, но на аккордеоне играет Карло. Такой лысый толстяк…

— Вы уверены? Вы надо мной не подтруниваете?

— Лапочка, я уже тебе сказал. Незачем человеку грубить.

Мистер Гарднер не выкрикнул эти слова, но голос у него внезапно напрягся, и фраза прозвучала жестко, после чего наступила странная пауза. Ее прервал сам мистер Гарднер, кротко заметив:

— Лапочка, извини. Я вовсе не хотел тебе перечить.

Он протянул руку и, ухватив ладонь миссис Гарднер, стиснул ее в своей. Я почему-то ожидал, что рука отдернется, но вместо того миссис Гарднер придвинулась со стулом поближе к мужу и положила вторую ладонь на сплетенную пару. Так они просидели две-три минуты: мистер Гарднер поник головой, а миссис Гарднер поверх его плеча устремила пустой взгляд через площадь на базилику, хотя глаза ее, казалось, ничего не видели. Оба, похоже, забыли не только обо мне (я сидел напротив), но и обо всех, кто был на площади. Наконец миссис Гарднер проговорила, едва слышно:

— Все хорошо, дорогуша. Я сама виновата. Взяла и расстроила тебя ни с того ни с сего.

Они еще немного так посидели, не разнимая рук. Потом миссис Гарднер вздохнула, высвободила свои руки и посмотрела на меня. Она смотрела на меня и до того, но на этот раз ее взгляд был иным. Я вдруг ощутил ее обаяние. У нее внутри словно имелась шкала с разметкой от нуля до десяти, и применительно ко мне она в этот момент решила задержать стрелку на цифре шесть или семь, я и вправду остро это прочувствовал, и если бы она попросила меня сейчас о чем-нибудь — скажем, пересечь площадь и купить ей цветы, — я сделал бы это с радостью.

— Янек, — повторила она. — Это ваше имя, верно? Простите меня, Янек. Тони прав. Я не должна была разговаривать с вами в таком тоне.

— Миссис Гарднер, ну что вы, не беспокойтесь, пожалуйста…

— И я помешала вашей беседе. Держу пари, беседовали вы о музыке. Знаете что? Я сейчас уйду, а вы еще побеседуйте.

— Лапочка, для чего же тебе уходить? — вмешался мистер Гарднер.

— Да нет, есть для чего, дорогуша. Смерть как хочется заглянуть в магазин «Прада». Я и подошла-то сюда сказать тебе, что задержусь дольше, чем собиралась.

— Хорошо, лапочка. — Тони Гарднер впервые выпрямился и глубоко вздохнул. — Побудь там столько, сколько захочется, — пока не надоест.

— Уж я отведу себе там душу. А вы, музыканты, всласть наговоритесь. — Миссис Гарднер встала и тронула меня за плечо. — Всего вам наилучшего, Янек.

Мы проводили ее взглядом, а потом мистер Гарднер стал расспрашивать меня о жизни музыкантов в Венеции — и поподробнее об оркестре в кафе «Кваддри», который как раз в эту минуту начал выступление. В мои ответы он как будто не очень вслушивался, и я уже готов был с извинениями попрощаться, как вдруг он произнес:

— Дружище, у меня к вам предложение. Давайте-ка я изложу свой план, а вы скажете «нет», если он придется вам не по вкусу. — Он подался вперед и понизил голос: — Знаете что? Впервые мы с Линди оказались здесь, в Венеции, в наш медовый месяц. Двадцать семь лет тому назад. И, несмотря на все счастливые воспоминания, какие у нас связаны с этим городом, мы ни разу сюда не возвращались — во всяком случае, вместе. И вот, задумав эту поездку — поездку особую, — мы договорились, что непременно проведем несколько дней в Венеции.

— У вас годовщина, мистер Гарднер?

— Годовщина? — удивленно переспросил он.

— Простите. Я так подумал потому, что вы назвали поездку особой.

Мистер Гарднер озадаченно наморщил лоб, а потом расхохотался громким раскатистым смехом, и мне внезапно вспомнилась пластинка, которую мать слушала постоянно: где-то посередине песни Тони Гарднер произносит несколько слов — что-то насчет того, как ему нет дела до женщины, его бросившей, и дальше следует этакий сардонический смех. Именно таким смехом мистер Гарднер сейчас, сидя на площади, и рассмеялся:

— Годовщина? Да нет, какая там годовщина?

Впрочем, мое предложение отчасти с этим связано. Мне захотелось чего-нибудь очень романтического. Хочу исполнить для Линди серенаду. По-настоящему, в венецианском стиле. Вот тут-то и понадобится ваше участие. Вы сыграете на гитаре, а я спою. Исполню для нее серенаду в гондоле, которая медленно проплывет под ее окном. Мы арендуем палаццо недалеко отсюда. Окна спальни выходят на канал. В сумерках это получится идеально. Фонари на стенах дают достаточно света. Мы с вами-в гондоле, Линди подходит к окну. Исполним все ее любимые номера. Затягивать надолго необязательно, вечерами все еще бывает довольно прохладно. Три-четыре песни, я так думаю. Хорошее вознаграждение будет вам обеспечено. Что скажете?

— Мистер Гарднер, большей чести я и представить себе не могу. Я уже говорил вам, какое важное место вы занимаете в моей жизни. Когда вы собираетесь это сделать?

— Если не будет дождя, то почему бы не сегодня вечером? Примерно в половине девятого. Обедаем мы рано и к этому часу вернемся к себе. Я выдумаю какой-нибудь предлог, чтобы уйти, и встречусь с вами. С гондольером я договорился, мы проплывем по каналу и задержимся под нашим окном. Все получится идеально. Что скажете?

2
{"b":"147977","o":1}