Барнс громко кашлянул.
— У меня такое ощущение, что вы даже не собираетесь исправлять ошибку, — произнес он, буравя Эвелин взглядом.
— Не собираюсь! — ответила она. — Потому что лично я никакой ошибки не совершала!
Барнс саркастически усмехнулся и покачал головой.
— По чьей же тогда милости я вынужден страдать?
Страдать! Эвелин чуть не прыснула. Отсутствие балкона в номере этого типа, видите ли, заставляет страдать! Ей вспомнились беды, выпавшие вчера и сегодня на долю несчастных Лорин, Стивена да даже того маленького ребенка, истерзанного поездкой, жарой и продолжительным ожиданием. Вот это были настоящие страдания. Эвелин взглянула на привереду с вызовом.
— Послушайте… — Он опять посмотрел на ее грудь, обтянутую топом, и, как будто смутившись, быстро перевел взгляд на лицо. — Я приехал в Анахайм не отдыхать, а работать и требую поселить меня в такой номер, какой я заказывал.
Эвелин раскрыла таблицу и проверила записи в колонках напротив его фамилии.
— Ричард Барнс, — прочитала она вслух подчеркнуто громко и отчетливо. — Дата прибытия: второе августа. Номер четыреста пятнадцать. Как видите…
— Меня не интересует, в какой момент вы ошиблись, — раздраженно перебил ее мужчина. — Сейчас или в тот день, когда я заказал номер по факсу. Давайте не будем тратить время впустую!
— Я работаю в этом отеле с четырех тридцати сегодняшнего дня, — произнесла Эвелин, едва удерживаясь, чтобы не перейти на крик. — И то временно.
— Это меня не волнует, — отрезал Барнс. — Немедленно переселите меня в другой номер, если не хотите, чтобы я пожаловался на вас хозяину!
Эвелин представила, что он отправляется к Стивену, и усмехнулась. Барнс в свою очередь уставился на нее взглядом хищника, готового наброситься на жертву. Несколько секунд оба смотрели друг другу в глаза, ведя безмолвную битву.
Может, встать и уйти? — подумала вдруг Эвелин. Удалиться спокойной походочкой, оставив этого обожателя балконов с носом. Пусть побесится, пусть жалуется кому угодно и сколько влезет. Представляю, как вытянется его физиономия, если я и впрямь так поступлю.
Она непременно выкинула бы этот фокус, если бы не вспомнила, каким измученным выглядел сегодня дядя, и не сжалилась над ним. Сердитого клиента следовало побыстрее поселить в номер с балконом и как можно скорее забыть о нем.
Но Эвелин понятия не имела, как узнать, в каких номерах есть балконы, а в каких нет. Поэтому решила опять побеспокоить Эвклида.
— Прости, что снова тебе звоню, но дело в том, что к нам приехал очередной клиент, заказавший номер заранее. Я выдала ему ключи, но, как выяснилось, не от того номера, какой ему требуется.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Эвклид, ни словом, ни интонацией не выражая раздражения.
— Номер четыреста пятнадцать, однокомнатный и без балкона, — пояснила Эвелин. — Лорин вписала в таблицу именно его. А клиенту требуются две комнаты и обязательно балкон, — произнесла она с оттенком иронии. — Объясни мне, в каких номерах есть балконы.
Эвклид сообщил ей, что в одной из компьютерных папок хранится подробное описание всех номеров, и Эвелин без труда этот документ разыскала.
— Только постояльцев сейчас так много, что я не уверен… — начал было Эвклид.
— Действительно, — перебила его Эвелин, догадавшись, о чем пойдет речь. — Все двухкомнатные номера с балконом заняты…
Она посмотрела на Барнса, которого пару минут демонстративно игнорировала… и испугалась: его умное, волевое лицо как будто окаменело.
— Тогда предложи этому типу другой номер. Скажем, трехкомнатный с двумя балконами, — донесся до нее из трубки обеспокоенный голос Эвклида. — Или трехкомнатный с лоджией. Не понимаю, как Лорин допустила такую нелепую ошибку…
— Ладно, я что-нибудь придумаю, — произнесла Эвелин, с ужасом осознавая, что выхода у нее нет. Похоже, Барнс и слышать не пожелает ни о лоджиях, ни о трех комнатах. — До вечера.
— Удачи.
Эвелин медленно положила трубку, соображая, как ей быть.
Главное, успокоиться, сказала она себе. В конце концов, я ни в чем не виновата, даже наоборот, стала жертвой этих чертовых обстоятельств. С какой стати я должна его бояться? Или оправдываться перед ним?
С подчеркнутой невозмутимостью она изучила список номеров, решив затратить на это столько времени, сколько потребуется, и ровным голосом сообщила Барнсу о том, что все двухкомнатные номера с балконами в данный момент заняты и она может предложить ему только трехкомнатный с двумя балконами или с одной лоджией. Как и следовало ожидать, тот взорвался:
— Вы что, издеваетесь надо мной?
У Эвелин от возмущения зашлось сердце, а перед глазами слегка потемнело. Но она взяла себя в руки.
— Нет, не издеваюсь. Видите ли, администратор, которая приняла ваш заказ, внезапно уволилась. Меня попросили ее заменить. Временно. Можно сказать, я здесь вообще посторонний человек. — Она посмотрела Барнсу в глаза и улыбнулась.
По-видимому, тот нашел ее улыбку оскорбительной, так как на его скулах заходили желваки.
— Посторонний? — рявкнул он, вновь заставляя вздрогнуть бесстрашное сердце Эвелин. — И вы заявляете об этом с такой легкостью?
Неслыханно! С подобным безобразием я сталкиваюсь впервые! Где я могу найти хозяина отеля? Эвелин пожала плечами. Эта дурацкая история начала ее забавлять. Ей стало даже интересно, чем все закончится.
— Понятия не имею. Знаю одно: он уехал по срочным делам и еще не вернулся. Так вы согласны переселиться в трехкомнатный номер?
— Я заказывал двухкомнатный! — упираясь ладонями в стойку и подаваясь вперед, процедил сквозь зубы Барнс.
— В таком случае… увы. — Эвелин с невинным выражением лица хлопнула ресницами, утоляя свое желание подразнить разъяренного клиента. — Ничем не смогу вам помочь.
— Это черт знает что, а не отель! — Ноздри Барнса раздулись, как у бьющегося с тореадором быка. — Дайте мне «Желтые страницы»! Я перееду в другой отель!
Эвелин чуть было не ответила на его приказное «дайте» грубостью, но сдержалась. Протягивая ему «Желтые страницы», она лишь язвительным тоном заметила:
— Только имейте в виду, что в августе все отели Анахайма обычно переполнены.
Барнс взял справочник, окинул Эвелин гневным взглядом и, не сказав больше ни слова, зашагал к лифту. Она смотрела ему вслед, пока он не исчез из виду, ощущая себя победительницей… и неосознанно любуясь его выправкой и широкими плечами.
Вернувшись в свой однокомнатный номер, Ричард положил «Желтые страницы» на столик, растянулся на диване и закрыл глаза. Неприятности, казалось, больше никогда в жизни от него не отвяжутся. А он уже страшно от них устал.
За написание статьи о всемирно известном «Диснейленде», придуманном и воплощенном в жизнь Уолтом Диснеем на небольшом куске земли к югу от Лос-Анджелеса, Ричард взялся не случайно. Понадеялся, что, уйдя с головой в. сказочный мир, скорее оправится от пережитых полтора года назад потрясений. Не тут-то было! У него не получилось даже спокойно поселиться в заказанном заблаговременно номере — двухкомнатном, где он мог бы и работать, и отдыхать.
Все эти мучительные полтора года, когда на душе становилось особенно тяжело, когда все валилось из рук и ничем не хотелось заниматься, он возвращался мыслями ко дню смерти отца — нелепой, жуткой. Перед глазами вставали леденящие кровь картины: место аварии, сплющенный нос синего «форда», «скорая» с мигалкой… Подернутые туманной пеленой глаза дорогого человека, его последний осознанный взгляд…
Эти воспоминания влекли за собой вереницу других, не менее болезненных и тяжелых. Об устроенном склочной Сильвией дележе наследства и грязном скандале, в который с удовольствием втянулись все многочисленные родственнички. Таким вот гадким образом они почтили память отца — возможно, самого достойного и благородного из всех Барнсов, Маклелланов и Уайтов.
Ричард все силился понять, почему невосполнимая утрата разбудила во многих представителях его семейства отнюдь не лучшие человеческие качества. Она всколыхнула все самое черное, таившееся долгие годы где-то на дне их душ. Устав от препирательств и взаимных обвинений, он официально отказался от своего права на наследство и переселился из Окленда в Сан-Франциско. Аманда, почему-то внезапно к нему охладевшая, не пожелала с ним ехать. Впрочем, разрыв с ней уже почти не затронул его израненного сердца. Их связь давно утратила былое очарование, превратившись в пресную обыденность, опостылевшую привычку.
